Битва при Конотопе, в которой московское войско воеводы Алексея Трубецкого потерпело серьёзное поражение от соединённого казацко-татарского войска под командованием гетмана Ивана Выговского и татарского хана Мехмеда IV Гирея, была лишь одним, хотя и важным, эпизодом русско-польской войны 1654–1667 годов. Как ни парадоксально, одним из последствий сражения, в котором, по выражению Сергея Соловьёва, погиб цвет московской конницы, стало начало конца Выговского. Начавшиеся грабежи союзных гетману татар подняли волну сопротивления населения Левобережной Украины. Уже в октябре 1659 года казацкая рада в Белой Церкви утвердила Юрия Хмельницкого новым гетманом. Шаткий баланс сил, качнувшийся было в пользу польско-украинского союза, был вновь восстановлен.

350-летний юбилей Конотопской битвы будут с размахом отмечать на Украине в предстоящие выходные. Это сражение давно стало одним из наиболее горячо обсуждаемых вопросов российско-украинской истории XVII века. Для украинских политиков оно давно стало явлением намного более важным, чем просто победой украинского войска над московской армией. Как заявил в своё время украинский министр культуры Василий Вовкун, Конотопская победа – это «бренд, который должен получить всеукраинское и мировое значение». И следует понимать, что преувеличенные трактовки украинских политиков основываются на исторической традиции, уже сформировавшейся на Украине за два десятилетия независимости. Оценки Конотопской битвы не только как выдающейся победы украинского оружия, но и как проявления цивилизационного конфликта между европейской Украиной и варварской Московией – обычное явление для украинских историков. С одним из недавних и типичных для украинской исторической науки трудов –  книгой А. Г. Бульвинского «Українсько-російські взаємини 1657-1659 рр. в умовах цивілізаційного розмежування на сході Європи» – полемизирует российский историк, автор исследования «Битва под Конотопом 28 июня 1659 года» Игорь Борисович Бабулин.

В соответствии с указом президента Украины В. А. Ющенко от 11.03.2008 г. № 207 «О праздновании 350-летия победы войска под предводительством гетмана Украины Ивана Выговского в Конотопской битве», 4–5 июля 2009 года на Украине планируется проведение больших торжественных мероприятий. День «победы Украины над Россией», как предпочитают называть его украинские националисты, будет отмечаться в селе Шаповаловка Конотопского района Сумской области. В празднике примут участие около десяти тысяч человек.

Цель всей этой акции, как отмечается в указе президента Украины, «восстановление исторической правды и национальной памяти, а также распространение полной и объективной информации о событиях середины XVII века в Украине».

Между тем в работах большинства украинских историков, писателей и журналистов «исторической правды» и «объективной информации» найти невозможно. Несмотря на результаты серьёзных научных работ российских исследователей: А. А. Новосельского, А. В. Малова, Н. В. Смирнова, писавших о Конотопской битве и, в частности, установивших документально точные потери русского войска в этом сражении (максимальное число – 4769 чел. убитыми и пленными), украинские учёные продолжают писать о 15–50 тысячах погибших «москалей», провозглашая Конотопскую битву едва ли не «величайшим сражением мировой истории». Они же утверждают, что к Конотопу была направлена 100-тысячная «оккупационная» русская армия, предназначенная якобы для «завоевания Украины», притом что, согласно сведениям делопроизводственных документов Разрядного приказа, военного ведомства Московского государства, всё русское войско насчитывало 27–28 тыс. чел.

Наиболее интересной «научной» работой на данную тему, выпущенной не кем-нибудь, а Парламентским издательством Украины, является новейший труд ведущего украинского исследователя Конотопской битвы, а по совместительству сотрудника Секретариата Президента Украины, кандидата исторических наук А. Г. Бульвинского (Бульвінський А. Г. Українсько-російські взаємини 1657–1659 рр. в умовах цивілізаційного розмежування на сході Європи. К.: Парлам. вид-во, 2008).

На некоторые утверждения Бульвинского стоит обратить внимание – они очень показательны.

Конотоп как конфликт цивилизаций?

С первых строк своего «фундаментального» труда Бульвинский проводит глубокий экскурс в историю с целью убедить непосвящённого читателя в том, что «в середине XVII века Украина и Московская держава принадлежали к разным цивилизациям. Украинские земли были неотъемлемой частью Европы». Что он подразумевает под словами «цивилизация» и «Европа», понять трудно, тем более что за основу большинства классификаций различных типов цивилизаций исследователи обычно берут культурно-религиозный фактор (западнохристианская, восточнохристианская, мусульманская и т. п.). В наиболее устоявшемся определении под какой-либо (локальной) «цивилизацией» понимают регион мира, в котором развитие общества и культуры происходит в особом направлении, на базе собственных культур, норм и ценностей, особого мировоззрения, обычно связанного с господствующей религией.

Была ли «особая культура» у населения Малороссии, если её наиболее образованные люди в XVII–XVIII веках органично и легко входили в московское (затем петербургское) столичное общество, не считая его инородным и непонятным? При этом им не приходилось менять образ жизни и мировоззрение, осваивать чужой для них язык.

Что же касается процесса смены религиозных идеалов и представлений светскими («обмирщение культуры»), о котором больше всего пишет автор, то он шёл не только в Европе, но и в России, только более медленно. Украинские историки предпочитают не замечать того факта, что призыв к политическому единству всех бывших земель Киевской Руси во второй половине XVII столетия наиболее громко звучал не из Москвы, а из Киева (наиболее отчётливо идея общерусского единства выражена в знаменитом «Синопсисе» архимандрита Киево-Печерской лавры, ректора Киево-Могилянской коллегии Иннокентия Гизеля).

Именно попытки ополячивания и окатоличивания украинских земель, т. е. превращение их в ту самую любимую автором «Европу», привели к освободительной войне под предводительством гетмана Богдана Хмельницкого. Его отчаянная и кровопролитная шестилетняя борьба с Польско-Литовской державой в 1648–1653 гг. была поддержана, прежде всего, нежеланием населения Малой Руси терять свою русскую идентичность, отрекаться от православной веры, становиться стопроцентными «европейцами», в понимании Бульвинского. При этом факт культурного и духовного единства наследников Киевской державы, разделённых в XIV–XVII веках государственными границами, принадлежность к одной восточнохристианской цивилизации автором почему-то совсем не учитывается.

Идея Выговского о создании православного «Великого княжества руского» в составе католической Речи Посполитой была не только политической утопией, но оказалась чуждой большинству населения Малой Руси.

Деятельность Выговского, ставшего гетманом после смерти Хмельницкого (1657 г.), вела к уничтожению всех положительных результатов освободительной войны – «Хмельнитчины». Справедливость данного вывода подтверждает судьба Правобережной Украины, оставшейся в составе Речи Посполитой после Андрусовского перемирия 1667 г. Казачество как организованная сила, а вместе с ним и малейшие признаки автономии Украины исчезли там уже в начале XVIII века, как будто восстания Богдана Хмельницкого никогда не было.

Наследие Киевской державы, по мнению украинского историка, всецело принадлежит «козакам». Основой его концепции является утверждение, что «козачество – наследник рыцарских и государственных традиций древних русских князей».

Стоит ли при этом напоминать, что Киевская Русь не знала «рыцарских традиций» в их классическом понимании? Называть «козаков» рыцарями можно только в качестве метафоры, более подходящей для литературных сочинений, чем для научных трудов. Что касается «государственных традиций», то у казачества их никогда не было. Не считая неудачной попытки создания независимого государственного образования – Гетманщины – во времена Богдана Хмельницкого, казаки никогда и нигде не образовали ни одной державы.

Само понятие «украинские земли» у Бульвинского, применительно к рассматриваемой эпохе, весьма абстрактно. Рассуждая о «цивилизации», нельзя мешать в одну кучу в значительной степени окатоличенную и ополяченную (во всяком случае если речь идёт о городах) к XVII веку Галицкую Русь, сохранившую православие Волынь, Слобожанщину (нынешний северо-восток Украины, в XVII веке эти земли принадлежали Московскому царству) и сравнительно недавно потерянную Россией Северскую землю (1618 г.). Полтава, по логике автора, это европейский город, в культурном отношении принадлежащий «западной цивилизации», а Харьков – это уже «восточная цивилизация», Московия. При таком подходе достаточно условная граница между Западом и Востоком проводится Бульвинским где-то в районе восточной административной границы современной Полтавской области.

Конотопская битва не была борьбой Выговского против «иноземной армии», пришедшей для «завоевания Украины», как пытается убедить читателя автор. Население Малороссии не воспринимало русских как коварных иноземных «оккупантов» и «завоевателей», ибо в этом случае трудно объяснить, почему вся Гетманщина после Конотопской победы выгнала Выговского и снова присягнула царю. Если это был лишь заговор старшины, как хочет уверить нас Бульвинский, последствия его были бы такими же, как последствия любого заговора кучки авантюристов, не пользующихся поддержкой в обществе. На деле же Войско Запорожское охотно вернулось под власть Москвы без всякого принуждения со стороны царских воевод.

Ни один народ не ведёт себя так по отношению к агрессивным чужеземцам, и, раз это произошло, значит, русские («московиты»)  были для южнорусского (малороссийского) населения «своими». Жители Малороссии лишь поменяли подданство, не ломая своей культуры и своих традиций. Никакого особого мировоззрения, иных норм и нравственных ценностей, по которым можно было бы сделать вывод о наличии «иной цивилизации», у жителей Малороссии не было.

Причины «украинско-российской войны»

Рассмотрим основные противоречия, которые, по мнению автора, привели к так называемой «украинско-российской войне 1658–1659 гг.», концепцию которой активно отстаивают некоторые украинские историки. По нашему мнению, военные события на Украине в 1658–1659 гг. были не более чем мятежом казацкой старшины против ранее признанной ею власти московского царя.

Главной причиной «войны» гетмана Выговского с русским государством Бульвинский видит противоречие «между европейской идентичностью Украины и восточной идентичностью Москвы». Но разве отсутствие цивилизационных отличий между Англией и Францией не мешало им вести кровопролитные войны между собой на протяжении всего Средневековья и Нового времени? Особенности или цивилизационные отличия того или иного региона мира сами по себе не могут быть причиной длительного вооружённого конфликта между двумя «мирами». Тем более что «Украина», рассматриваемая автором исключительно в современных границах, в XVII веке не была единым этническим и культурным пространством, позволяющим говорить о её комплексной «европейской идентичности».

Второй такой проблемой, выделенной автором, является противоречие «между феодально-крепостническим укладом Московии и мощной пробуржуазной тенденцией развития, которая существовала в Украине».

На Украине в описываемую эпоху протекали процессы, похожие на те, что привели к английской буржуазной революции середины XVII века, считает Бульвинский. Он утверждает: «Процессы в Англии и на Украине, по словам участников, были аналогичными, типологически подобными… Кромвель и Хмельницкий – "два бунтовщика". Казаки – союзники Кромвеля в борьбе с папистами, принадлежность Украины к европейскому миру не ставилась под сомнение, и процессы на Украине были близки к европейским». По мнению автора, отсталая феодальная Речь Посполитая и самодержавная крепостническая Россия с двух сторон давили на хрупкую буржуазную украинскую демократию, в которой, следуя его логике, бурно развивалось капиталистическое производство; массово возникали мануфактуры, основанные на вольнонаемном труде; формировался класс наёмных рабочих.

Непонятно, правда, каким образом на границах «Дикого поля», зажатая между «отсталыми» Речью Посполитой, Россией и Османской империей, могла появиться процветающая, промышленная «Украинская держава», лишенная к тому же выхода к морю? Бульвинский почти не касается описания экономики, он лишь категорично утверждает: «В Украине первый этап модернизации в середине XVII века был связан с английской буржуазной революцией».

Третьим автор считает противоречие «между демократическими республиканскими основами общественно-политической жизни Украины и абсолютистско-самодержавными основами Московской державы». При этом «демократические республиканские основы» автор усматривает то ли в по-татарски дикой казацкой вольнице, то ли в произволе магнатов Речи Посполитой – явлениях совершенно разного порядка.

Попытка создания нового государства – Гетманщины, перенесения казацкого устройства Запорожской Сечи на освобождённые от поляков украинские земли, была шагом в прошлое, во времена древних славян и германцев. Архаичный строй военной демократии казаков, характерный для эпохи разложения родового строя и раннего Средневековья, автор пытается выдать за новый прогрессивный республиканский строй эпохи развития буржуазных государств и становления гражданского общества. Социальное равенство, «братство» в казацкой общине – за отсутствие сословных границ. Выборность диктаторов – казацких гетманов, которые нередко сопровождались кровавыми столкновениями вроде «стенка на стенку», – за свободные демократические выборы и республиканские идеи.

Социально-политические процессы, протекавшие в Гетманщине, более напоминали рождение новой степной Орды, чем становление буржуазно-демократической республики.

Стоит также отметить тот факт, что вся вторая половина семнадцатого века была временем утверждения абсолютных монархий во Франции, империи Габсбургов и ряде других развитых европейских стран, что тем не менее не вызывает сомнения в принадлежности этих стран к западной цивилизации.

«В основе системы ценностей казачества лежали воля общества, равенство, права, свободы, рыцарское достоинство, верность и любовь к отчизне…» – уверен автор, как будто те же ценности (разумеется, в несколько иной форме) были чужды, к примеру, живущим родовым строем чеченцам эпохи кавказской войны XIX века. Говоря о нравах запорожских казаков, их уместнее сравнивать не с этикой протестантской Европы, а с моральными нормами военной демократии каких-нибудь горских племён.

Ещё одной причиной войны автор считает противоречие «между стремлением украинского народа продолжать строительство структур национальной державы и желанием Москвы видеть украинские земли исключительно неотъемлемой составной частью Российской державы».

О том, что никакого «национального» народного стремления к независимой державе не было, сказано выше. Небольшая группа ополяченной казацкой старшины видела своё будущее в получении привилегии польской шляхты, в рамках Речи Посполитой. Основная масса населения, утомлённая долгой войной и произволом казацких «полевых командиров», переделом собственности и постоянными набегами крымских татар, уповала на защиту и поддержку русского царя. Народ не воспринимал Гетманщину как «независимую державу», и каждый последующий гетман искал себе нового государя для упрочения собственной власти.

Пятой причиной «украинско-российской войны 1658–1659 гг.», по Бульвинскому, является «типичное для восточноевропейской, в частности и украинской, знати обострённое опасение угодить под гнёт монарха и тирана и попасть под влияние чужеземцев».

Под «тираном» следует понимать русского царя Алексея Михайловича, прозванного, как известно, «Тишайшим» за мягкий нрав и искреннюю религиозность. Сколько раз царь прощал Выговскому измены? Сколько раз шёл на уступки для сохранения мира на Украине? Далеко не каждый правитель в России был столь милосерден и великодушен к постоянно изменявшему ему подданному.

Формирующаяся казацкая элита легко вошла в русское дворянское сословие, не считая его «чужим». Напротив, аналогичный путь в ряды польской шляхты для большинства казаков был заказан.

Ни одна из названных причин так называемой «украинско-российской войны 1658–1659 гг.» не выдерживает элементарной критики. Следовательно, не было не только указанных противоречий, но и условий для самой войны между Украиной (Гетманщиной) и Московским государством. В сепаратистском стремлении к отделению от России Выговский не нашёл широкой народной поддержки как казачества, так и всего населения в целом. Гетман выражал интересы узкого круга казацкой старшины и высшего украинского духовенства, мечтавших о привилегиях польской элиты. Правоту этих слов полностью подтвердили дальнейшие события.

Так была ли Конотопская битва сражением двух цивилизаций? Если такая оценка вообще имеет смысл, то речь в этом случае должна идти не о сражении «Украины-Европы» против «Московии-Азии», а об очередном столкновении турецко-татарского и славянского миров, и Выговский в этом конфликте был не на стороне последнего. Призвав на помощь крымско-татарскую орду, он позволил ей бесконтрольно хозяйничать на украинских землях, руками ордынцев расправляясь с малейшей оппозицией его режиму.

Европа не получила никакой выгоды от победы крымских татар под Конотопом и уже в ближайшем будущем увидела многочисленные орды османского султана под стенами Вены. Украина же заплатила за авантюру Выговского очень высокую цену – десятками тысяч мирных жителей, угнанных в крымское рабство, новым витком «Руины», превратившей правобережье Днепра в выжженную и безлюдную пустыню.

Возможно, именно успех крымского хана под Конотопом породил у Блистательной Порты надежду на возможное подчинение Украины-Малороссии – на достижение этой цели были брошены значительные силы. В результате продолжающейся на Украине гражданской войны турки и татары едва не захватили Киев. Лишь совместная борьба русских войск и украинских казаков позволила дважды остановить врага под Чигирином (1677–1678 гг.). Смогла бы сделать нечто подобное ослабевшая Речь Посполитая, добровольно уступившая султану Подолию, не известно.

Что же в итоге празднуют на Украине 4–5 июля? Победу «Украины-Европы»?

Взгляды, изложенные в книге Бульвинского, характерны для современных украинских историков, да и для «национально ориентированной» интеллигенции. Перед украинской исторической наукой государством поставлена политическая задача построения мифа украинской государственности. Нынешнее независимое существование Украины в отсутствие серьёзных исторических прецедентов требует специфического подхода к изображению прошлого: миру должны быть явлены своеобразные национальные и государственные традиции Украины, уходящие корнями в древность.

Книга Бульвинского об «украинско-российских отношениях в условиях цивилизационного разделения на востоке Европы», напомним, выпущена в свет Парламентским издательством Украины, что подчёркивает особую важность данного труда для украинской общественной мысли. Но представляет ли она научную ценность? Действительно ли оценки автора способствуют «распространению полной и объективной информации о событиях середины XVII века в Украине»? Пусть каждый читающий сам ответит на эти вопросы. 

Игорь Бабулин