О том, почему вряд ли вернётся в Россию, но не порвёт связей с ней, включая научные, в интервью порталу «Русский мир» объясняет лауреат Нобелевской премии по физике 2010 года, профессор университета в Манчестере (Великобритания) Константин Новосёлов.

– После присуждения Нобелевской премии вас звали в «Сколково». Вы же держите паузу. Почему?

– Если честно, я не очень понимаю, зачем звать обратно в Россию именно тех, кто уехал и уже обжился в ЕС или США? Звать надо не бывших соотечественников, а лучших. И давать им не только хорошую, на уровне мировых стандартов, оплату за труд, но и главное – свободу творчества.

– Ни в свободу, ни в хорошую зарплату в «Сколково» не верите?

– Меня не звали в «Сколково». Ну разве что журналисты. Правда, и от сотрудничества с Россией я никогда не отказывался. Наше сотрудничество с профессором Сергеем Морозовым (из Института проблем технологии микроэлектроники (ИПТМ) в подмосковной Черноголовке. – Ред.) тому пример.

– Так что мешает вернуться?

– Я бы и в России работал, если бы она была интегрирована в мировую науку. Но она сегодня несколько изолирована от мира. К тому же российская наука централизована и бюрократизирована. Многим учёным и моим коллегам в такой системе работалось бы неуютно. Мы от этого отвыкли. Но связи с ИПТМ у нас плотные. Часть наших экспериментов делается в Черноголовке, часть – в Манчестере. Нам очень приятно быть с россиянами в коллаборации.

– То есть как у Нобелевского лауреата у вас есть большой выбор, с кем работать. России в нём есть место?

– Я всегда готов сотрудничать с лучшими учёными по всему миру. У нас с Андреем (Андрей Гейм, лауреат Нобелевской премии по физике 2010 года. – Ред.) есть интересные проекты-предложения для Бразилии, Китая, Кореи. Для России? Разумеется.

– Правильно я понимаю, что сотрудничество предполагается со стационаром в Манчестере?

– Почему нет?

– Просто есть информация, что для вас есть персональное предложение от главы «Роснано» Анатолия Чубайса. Состоялась встреча?

– Состоялась. Мы говорили о важных вещах и возможностях сотрудничества. С удовольствием встречусь с ним ещё.

– Что для вас самое привлекательное в условиях работы, предоставленных университетом Манчестера?

– Наверное, то, что нас оградили от большинства административной работы, и мы можем сконцентрироваться только на науке. Ещё на нас не давит иерархия, как принятая в научной среде России, так и в бизнес-среде Великобритании. Что касается финансирования фундаментальной науки, то и британские учёные жалуются на недостаток средств. Это правда. Но наша лаборатория оказалась в привилегированной ситуации, нам повезло. У нас достаточное финансирование.

– Есть ли у вас предложения по внедрению в технологическое производство графена?

– У нас нет патента на этот материал. Есть большое количество людей и компаний, у которых такие патенты есть, поэтому нам в этом направлении делать нечего. К нам не обращаются по вопросам коммерциализации. Огромное количество компаний, среди них гиганты – IBM, Samsung – самостоятельно ведут разработки в этом направлении. Коммерциализация идёт, и очень быстро.

– Как вы думаете, когда графен начнёт широко применяться и сможет, например, вытеснить кремний в микроэлектронике?

– Это вопрос сложный, и даже неправильно его так задавать. В настоящее время не стоит альтернатива – кремний или графен. Если мы опустим вопрос о состязательности кремния и графена, то Samsung планирует выпустить мобильные телефоны с использованием графена уже в 2012 году.

– В России, на ваш взгляд, производство на основе графена может быть, во-первых, массовым или промышленным, а, во-вторых, конкурентоспособным с мировыми топ-образцами?

– Почему нет? Это было организовано в Корее, не имевшей до этого опыта в микроэлектронике, вполне реально организовать и в России. Но, может быть, чтобы России найти свою нишу и, возможно, задавать в ней моду на тенденции, графен, полагаю, стоит использовать не только в чипах. Вообще, есть множество других вариантов применения этого материала. В частности, в той же электронике. Я бы только на чипах не зацикливался.

– Ваши студенты открыли частную фирму. Зачем?

– Основная причина, по которой мы с Андреем попросили их этим заняться, состоит в том, что ребята в лаборатории расслабились. Они делают хорошую публикацию, например, в Nature или других уважаемых научных журналах, и думают, что всего достигли. Мы рекомендовали им создать компанию. Никакого моего вклада или вклада Андрея Гейма в эту компанию нет. Они сделали всё сами. Просто мы им поставили условие: они делают это абсолютно бесплатно, пока не заработают первые 10 тысяч фунтов. Пока этого не произошло.

– Всё же могут вас заинтересовать – творчески, финансово – некие привлекательные условия возвращения в Россию?

– Знаете, интерес людей к нашей с Андреем деятельности, конечно, приятен и вдохновляет. Но ещё премия и всё, что за ней последовало, в плане научной деятельности сильно отбросили назад. Хотя я уверен, всё ещё впереди. Есть идеи. Я буду продолжать самые интересные эксперименты по графену. Вот где? – вопрос третьестепенный. Наука интернациональна и интернационализируется.

– Ну а кроме как по делам в Россию приезжаете?

– Разумеется. Не чаще, правда, раза в год, но в родной институт (Институт проблем технологии микроэлектроники (ИПТМ). – Ред.) в Черноголовку к коллегам и друзьям, а потом на малую родину – в Нижний Тагил, еду обязательно. Всё же в Москве и Нижнем Тагиле живут мои родные. Я с удовольствием, а в последние годы с любопытством туда приезжаю. За те 11 лет, что я уехал, изменения идут очень заметные. Люди на улицах стали открытее, лучше одеты, выглядят счастливее. Да я уверен, что всё постепенно образуется и в российской науке. Ведь финансовые и организационные трудности наука переживает во многих странах. Но я знаю, что в России многое меняется к лучшему. Например, грамотно работает РФФИ (Российский фонд фундаментальных исследований). Он даёт хорошие гранты, которых в принципе достаточно для открытий. Так постепенно и создаётся благоприятная научная среда.

Беседовал корреспондент газеты «Культура» специально для портала «Русский мир»