— Всё очень просто. Мы составляем себе годовое расписание. На этот год мы планировали сделать лучший в мире 3D-биопринтер. Мы его сделали. В следующем году поставили задачу напечатать живой орган и опубликовать статью в научном журнале, чтобы застолбить право на приоритет. А дальше идёт голая математика. Чтобы протестировать напечатанный орган на живом организме, нужно шесть месяцев. Ещё три месяца уйдёт на подготовку статьи. От декабря отнимаем девять месяцев — получается март.

— Я выступал на совещании по новым технологиям, которое вёл премьер Дмитрий Медведев. Мои предложения по использованию биопринтинга в здравоохранении приняли и попросили их оформить как раз к 15 марта. И я сказал своим: «Ребята, балаболов в стране хватает. Если хотите, чтобы нас воспринимали как серьёзных людей, надо 15 марта выйти на трибуну и показать товар лицом». Публике всегда надо, чтобы ты вытащил кролика из цилиндра, тогда тебе поверят.

— Такой же вопрос мне задали летом на первом мировом конгрессе по биопринтингу в Сингапуре. Я ответил: «Не скажу, ждите год!» В зале вопят: «Это будет женская грудь?!» Ну, такими вещами, как женская грудь, учёный может успешно заниматься и в свободное от научной работы время. Мы долго думали и вынуждены были остановиться на щитовидной железе. Потому что она очень простой орган: с одной стороны — артериальный вход, с другой — венозный выход, между ними — клеточная ткань. Тут дел-то на два перекура. Самое сложное — доказать функцию на живом организме.

— Для начала это будет мышь. Мы придумали, как это делать. Надо, как в Чернобыле, вырубить щитовидку с помощью радиоактивного йода. Как следствие, уровень гормонов в организме падает. Затем пересаживаем нашу напечатанную конструкцию, если уровень гормонов восстанавливается, то в этот момент раздаётся «ба-бах!» и в потолок лаборатории летит пробка от шампанского.

— Конечно, почку! За неё уже давали Нобелевскую премию хирургу, который в 1954 году пересадил пациенту живую почку от брата-близнеца. Сегодня тот, кто первый напечатает почку и успешно пересадит её больному, который при этом ухитрится остаться в живых, — этот человек однозначно станет нобелевским лауреатом. Второй момент — это коммерческие перспективы. Ну кто сейчас умирает от болезней щитовидки? Принимайте таблетки, и всё будет в ажуре. Рынка-то нет. А вот от болезни почек каждый день умирает в мире огромное количество человек! В одном Китае 1,5 миллиона людей (по данным Минздрава КНР) ждут пересадки донорской почки. Потребность удовлетворяется на один процент. Значит, остальные либо сидят на гемодиализе, который стоит бешеных денег — в четыре раза дороже, чем пересадка почки. Либо просто умирают в очереди. А теперь — внимание: на чёрном рынке почка стоит от 200 до 250 тысяч долларов. Умножайте 1,5 миллиона на 250 тысяч долларов, и у вас получатся не миллиарды — триллионы долларов! И это только в Китае. Больные будут счастливы: они возвращаются к полноценной жизни. Здравоохранение счастливо: они тратят на больных в четыре раза меньше денег! И главное: появится новая индустрия — заводы по производству органов. Это уже более-менее похоже на XXI век.

— Это не самое сложное. Трудно будет получить разрешение на её пересадку. Представьте, чтобы сделать эксперименты с эмбриональными клетками, американцы подготовили двадцать томов документации, на это ушло четыре года. Мы думаем, что первую функциональную почку мы напечатаем в 2018 году. А дальше клиническое тестирование — очень дорогое и длительное. Если мы успешно напечатаем щитовидку, то почка — это просто вопрос времени. Технически мы на девяносто процентов знаем, как её делать.

— Вернулся не только я один. У нашей команды коллективный опыт работы за границей — сорок лет. Нам есть что сравнивать. Я двадцать лет проработал в университетах США и Германии, у заведующего лабораторией Сергея Новосёлова за плечами десять лет работы в Штатах. Другие наши учёные сотрудничали с университетами Швейцарии, Израиля... И вот у нас сложилось общее мнение, что сейчас в России появились условия для того, чтобы делать наглые, высокотехнологичные, революционные вещи в науке. Я регулярно спрашиваю коллег: «Может, я неправ, но у меня есть ощущение, будто что-то в России меняется в лучшую сторону?» Они отвечают: «У нас тоже такое ощущение». Я задаю второй вопрос: «А не является ли это примером классической болезни интеллигенции, когда мы желаемое принимаем за действительное?» Отвечают: «Нет, вроде ВПК начинает подниматься, деньги пошли в науку»...

— Два фактора. Первое — в России появилось новое поколение деловых людей. Наши инвесторы, например, заработали деньги, создав тысячу диагностических центров по всей России. Они миллионеры, а скоро станут миллиардерами. У них и так всё есть. Почему же они инвестируют деньги в такую рисковую технологию, как биопринтинг, а не вкладываются, как «нормальные люди», в яхты и частные самолёты? Это меня очень завлекло. Оказывается, в России, в принципе, можно сделать всё. Говорят: страшная русская бюрократия, никому ничего не надо... Вот мы сейчас будем утирать нос американцам: впервые отправим в космос 3D-биопринтер нового типа — магнитный.

— Почему мы на Земле делаем послойную печать? Потому что существует земное притяжение. А на орбите гравитации нет — клетки плавают в невесомости, потом мы создаём магнитное поле, даём сигнал — и орган образуется сам по себе. Представьте, если на автозаводах детали начнут сами себя собирать в машину? В США мне не разрешили выйти на НАСА, поскольку я иностранец. А в России — пожалуйста! Мы вышли на ракетно-космическую корпорацию «Энергия», которая отвечает за часть экспериментов на борту МКС. Они сразу ухватились за идею. Это приятно удивило.

Вот Обама говорит: «Россия ничего не производит!» Да он даже не догадывается, на что мы способны. Мы первые послали человека в космос! У нас самое большое количество чемпионов мира по шахматам! Но это в прошлом. А сейчас мы первыми в мире напечатаем щитовидную железу, и Россия войдёт в историю как страна, стоящая у истоков новой технологической революции.