Красникова Евгения. Здравствуй, Пушкин

Тепло пера

Человек встал.  Подошел к узкой деревянной двери и приоткрыл ее. В комнату ворвался яркий свет месяца. Несколько секунд человек смотрел на раскинувшееся перед ним море чистого, ослепительно сверкающего под лучами луны снега, потом тихо закрыл дверь и с тяжелым вздохом опустился на грубо сколоченный табурет.

Была зима нового, 1837 года. Но этот год не принес ему с южной стороны ветер перемен. Все было по-прежнему: та же Сибирь, тот же холод и пустота, то же немое одиночество и ненавистная полуземлянка, в которую постоянно пробирался колючий зимний ветер. Каждый день был похож на предыдущий – это однообразие убивало. И только в Петербурге все менялось. Менялись люди, менялось общество и общественное мнение. А великий русский поэт и просто его друг – Александр Пушкин – боролся. Боролся с нищетой, кредиторами, завистниками, Дантесом и… с самим собой.

Человек резко встал. Табурет покачнулся и упал на земляной пол. Мужчина подошел к столу, на шероховатой поверхности лежал чистый лист бумаги. Обмокнув кончик пера в чернила, незнакомец начал писать:

«17 января 1837 год.

Друг мой Саша, пишу тебе, надеясь, что ответишь мне непременно. Теперь, правда, с большим опозданием, но я знаю все. И о твоих финансовых затруднениях, и о новых произведениях, и, конечно же, о Наталье Николаевне и Дантесе. Я отлично представляю, что творится в твоей душе и какие заботы преследуют тебя в последнее время. Представляю, но ничем не могу тебе помочь. Я беспомощен в Сибири так же, как и ты сейчас в Петербурге.

Знаешь, сейчас я все чаще вспоминаю лицейские годы – лучшие годы своей жизни. Перед глазами всплывает и твое, зачастую странное, поведение, твои очаровательные кудри, перепачканные чернилами руки и манжеты, и даже твои колкости. Вспоминаю и ту комнату №14, в которой ты жил, и где рождались твои первые произведения. От этого всего мне становится тепло и приятно на душе, как в детстве от теплого молока с медом и ватрушками. Помню и твои юношеские увлечения многими женщинами: Елизаветой Воронцовой, Марией Раевской, Анной Керн, Екатериной Ушаковой, Анной Олениной, но твоей женой стала она – блистательная Наталья Гончарова.

В те дни ты был, наверное, безумно счастлив, мой милый Саша. Неоднократный отказ родителей твоей избранницы делал тебя еще сильнее, а теперь… теперь появился этот напыщенный франт – Дантес, неспособный написать даже строчки, неспособный покорить мелодичностью слога и чистотой дела, но я прошу тебя, любезный мой друг, держи себя в руках. Знаю, сложно не замечать постоянных насмешек и двусмысленных намеков, трудно быть выше мерзких гадостей, которые слышны за твоей спиной, когда ты поспешно удаляешься с бала. Но я бессилен тебе помочь. Только бы вырваться из этой пропасти, оторваться от этой мертвой, бесплодной, каторжной земли.

Иногда воображение рисует мне картину нашей ночной встречи в Михайловском во время твоей ссылки. Ты, я, Арина Родионовна и нескончаемый поток стихов. Ты тогда не мог вернуться в Петербург. А теперь туда не могу вернуться я. Но я ни о чем не жалею. Ни о событиях, происходивших 14 декабря, ни о том, что потерял все: титул, деньги, комфорт,  любимых.

Помнишь, еще в Михайловском, я говорил, что это наша последняя встреча – так оно и оказалось. Сейчас у меня в душе зародилась непонятная тоска и печаль. Нехорошее предчувствие разъедает мою душу, но мне некому сказать об этом. А впрочем, возможно, это только мне кажется. О, как бы мне хотелось, чтобы это было так,  мой друг бесценный. Ничто не может длиться вечно: как день сменяет ночь, зима лето, на смену молодости приходит зрелость, так и твое тяжелое положение сменится благополучием и покоем. Ты только держись.

К сожалению, вынужден прощаться, так как время, отведенное для переписки, подошло к концу, и я вновь вынужден погрузиться в монотонную, рутинную, разъедающую как физически, так и душевно работу.

Твой друг, И.П.».

Человек медленно оторвал перо от бумаги. Лицо его было по-прежнему печально и грустно, но в движениях уже не было хаотичности. Он ждал. Ждал перемен…и не мог знать, что это будет его последнее письмо к дорогому адресату.

Красникова Евгения