Дина Рубина: Родной язык – всегда великий и могучий
Уже 6 апреля пройдёт ежегодная международная акция «Тотальный диктант». Проект, когда-то начатый новосибирскими студентами, стремительно разрастается. В этом году текст диктанта будет читаться в 172 городах в России и за рубежом. Уже не первый год авторами текстов становятся известные писатели. В 2013 году им стала Дина Рубина, которая рассказала о любимых и нелюбимых словах, писательских штампах и стиле, а также о том, каким получился текст диктанта.
– Какие слова Вы сейчас считаете ключевыми?
– Это хороший вопрос к политику, журналисту, общественному деятелю. Не к писателю, у которого нет слов «ключевых» или «не ключевых». Вернее, есть, если рассматривать этот вопрос в контексте его текущей работы. Я сейчас пишу роман «Русская канарейка». И для меня ключевые слова – это имена городов, где происходит действие (Одесса, Алма-Ата, Париж, городки Лигурийского побережья Италии). И музыкальные термины, звуки, музыка «Реквиема» Моцарта, контратенор (это герой романа, он поёт невероятно высоким голосом) и так далее. Понимаете, писатель всегда живёт в том мире и оперирует словами и понятиями того мира, который в данный период жизни создаёт, в котором существует и который для него подчас более реален, чем окружающая его действительность.
– А если говорить о бытовом общении с окружающими? Может, у Вас любимые слова есть?
– У меня любимое слово «путешествие» и примыкающие к нему, производные от него слова. В сущности, любое слово, которое приводит меня к колёсам, к крылу самолёта и так далее. Сейчас, например, меня страшно интригует Португалия. Очень хочу там оказаться, но не могу, держит дома работа. Учтите, что я очень давно живу в других, не российских пространствах, следовательно, весь мой лексикон, владение словом, фразой напоминают камеру на плече оператора, в объектив которой попадают новые и новые пейзажи, лица, характеры.
– То есть набор слов и выражений, которые Вы используете, меняется в зависимости от того, что попадает в этот объектив?
– Разумеется, и это нормально для писателя. Было бы губительно для человека пишущего, если б его инструмент был ограничен набором знаковых понятий. Впрочем, есть и писатели, жизнь и творчество которых основаны на реалиях какого-то определённого мира. Возьмите Дика Френсиса. Подобрать ключевые слова для его книг просто: скачки, лошадь, тренер, жокей, стипль-чез и так далее.
– Есть у писателей свои штампы?
– Есть, но у хороших писателей это штампы высокого класса.
– А что такое штамп высокого класса?
– Это набор виртуозных приёмов собственного стиля.
– Захар Прилепин, например, говорил нам, что поймал себя на частом употреблении слова «прямо». И стал его избегать.
– Любой профессионал старается изживать какие-то «любимые» слова. Тем не менее уйти от этого трудно. И у Набокова есть это. В то же время, понимаете, это непременные маячки, по которым мы узнаём стиль того или иного автора. Если бы Гоголь всю жизнь избавлялся от своих любимых слов, которые он широко использует в описаниях – сада, одежды Плюшкина или характера Ноздрёва, если бы каждый раз он пытался избавиться от своих личных штампов, то, открыв его книгу, мы просто не узнали бы его стиля, мы бы не отличили его от Лермонтова или Толстого. Штамп – это и умение, и манера строить фразу таким, а не иным образом. Это тоже штамп. Но это штамп, который создаётся опытом, стилем, жизнью писателя.
– Есть у Вас слова, которые Вы ненавидите? От которых коробит?
– Безусловно. Я терпеть не могу, когда восклицают «вау!», если хотят выразить восторг. Я терпеть не могу слово «волнительный», хотя знаю, что это салонное слово середины XIX века. Ненавижу и, насколько это возможно, пытаюсь искоренить в художественном тексте иностранные слова. Для меня было просто звуком вилки по стеклу, когда некая милая женщина, попросила меня подписать книгу и, желая выразить благодарность, сказала: «Я Вам желаю креатива и позитива»…
– Вы бы запретили какие-то иностранные слова, как это хотят сделать депутаты?
– Писатель не может «запретить» какие-то слова. Ведь если б я описывала, например, эту сцену с автографом, я была бы вынуждена их использовать. Слово само по себе не плохо и не хорошо. Оно «работает» во фразе, в предложении, в абзаце, в сочетании с другими словами. А само по себе – оно висит в воздухе. Знаки препинания – вот, кстати, что ещё определяет стиль автора.
– Кстати, о знаках препинания. Текст диктанта, который Вы составляете, будет больше ориентирован на проверку орфографии или пунктуации?
– Поняла Ваш вопрос, но меня так и подмывает ответить, что ни на что подобное этот текст (во всяком случае, когда я его писала) не «нацелен». Когда ко мне обратились с предложением писать текст для диктанта, я первым делом спросила, что от меня требуется. Если бы мне выдвинули требования – что, как и о чём надо писать, я бы отказалась. Я писатель – такой, какой есть, пишу каким-никаким своим стилем, сложившимся за сорокалетнюю историю моей писательской жизни. И когда мне сообщили, что я могу выбрать сама и тему, и способ её изложения, и единственное, что меня ограничивает, это объём, вот тогда я согласилась. К слову, когда филологи стали привычно «работать» с моим текстом и прислали мне переделанный, очень чужой для меня текст, то я пошла на конфликт, сообщив, что у них есть время обратиться к другому писателю.
– Но в итоге Вы всё-таки будете диктовать?
– Буду, потому что настояла на своём и могу спокойно этот текст подписать своим именем. Хотя, конечно, филологи поработали в том смысле, что нашпиговали три этих маленьких отрывка теми своими «бомбами», которые нужны для проверки знаний.
– Тем не менее Вы себе ставите какую-то сверхзадачу? Например: «Я хочу, чтобы с помощью моего диктанта люди стали хоть немного грамотнее». Или Вы об этом не думаете?
– Знаете, я выбрала интересующую меня тему и выразила в ней то, что меня волновало. Скажем так: разумеется, мне бы очень хотелось, чтобы «восторжествовала всеобщая грамотность», даже на разных интернет-форумах. Чтобы участники их не писали эти свои идиотские «жжошь нипадеццки».
– Но это же сознательное изменение орфографии, это игра.
– Любая игра через какое-то небольшое время становится второй натурой. Те, кто сейчас шутливо подписывает книги и письма словом «аффтар», могут незаметно запамятовать, как это слово пишется по-русски.
– Вы поправляете ошибки в речи или на письме? Указываете на них людям?
– Нет, я в этом смысле человек довольно щепетильный. Не могу быть учителем, я вообще не учитель по профессии. Писатель – это нечто противоположное, как только он начинает учить, он отвлекается. Что я могу сделать? Только писать грамотно сама.
– Но Быков-то преподаёт.
– Это его личное дело. Возможно, это какой-то его дополнительный интерес. Он вообще – человек общественный. Я – частное лицо.
– Мы ещё не говорили об антислове. Есть для Вас такие слова и выражения? Некоторые называют антисловом современности «равнодушие».
– Нет-нет, что Вы! Это прекрасное, богатое смыслами слово, которое можно использовать в разных контекстах. Я могу набросать облик высокоморального человека, отметив, что он равнодушен к суете, активному информационному фону в мире, алчному желанию быть на виду и влиять на те или иные события. Таким образом, при использовании слова «равнодушно, равнодушный» возникает образ замкнутого, спокойного, погружённого в себя человека.
– Вы говорите, что любите путешествовать, и наверняка сравниваете разные языки друг с другом. Насколько русский язык соответствует определению «великий и могучий»? Может, в нём чего-то не хватает?
– Мне кажется, это абсолютно пустая затея – «меряться языками». Родной язык – всегда великий и могучий. Для меня русский язык – это способ дышать, жить, говорить себе какие-то слова, это способ поговорить с внучкой, которая русского языка не понимает, а я тем не менее с ней говорю. Очень сокровенная, очень интимная связь, понимаете? В ней задействованы и мозг, и душа, и сердце, и гортань, и жесты, и мимика, потому что мимика человека, у которого родной язык русский, отличается от мимики человека, у которого родной язык французский. Это разные миры. И каждый язык, будучи родным, представляет собой космос, Вселенную – единственную, неповторимую, от начала жизни и до её конца.
Ксения Туркова
Источник: «Московский комсомолец»