Что вовсе не снизило градуса и накала споров вокруг него. Уже готовый монумент пока что возвышается на «пьедестале» из вполне серьёзных исторических доводов, сиюминутно-конъюнктурных соображений, а то и просто откровенных спекуляций. В некоторых случаях ставится под сомнение сама необходимость появления в первопрестольной такого памятника. Хотя для понимания действительного масштаба этой фигуры достаточно задать себе весьма простой вопрос: о памятнике кому из политиков сегодняшнего дня с таким же запалом будут спорить через тысячу лет, на заре XXXI века?

Если судить поверхностно, лишь по некоторым совершённым им деяниям, весьма сомнительной личностью был этот Владимир Святославич, внук князя Игоря (точнее, Игоря Старого) и княгини Ольги. И тут не поспоришь – всякое бывало в жизни князя.

Старшего единокровного брата Ярополка (кстати, христианина), заманив в ловушку, убил? Было такое. Будущую жену и мать будущего Ярослава Мудрого Рогнеду на глазах её родителей изнасиловал? Тоже факт, даже косвенным образом отражённый в житии. У десятого века, как и у прочих, было своё представление о добре и зле, но даже по меркам той весьма жестокой и кровавой поры это был, образно говоря, перебор. 

Множество наложниц при пяти «водимых», то есть официальных, жёнах имел? Необузданным женолюбием отличался? И об этом, едва сдерживая эмоции, повествует летописец: «Бе же Володимир побежён похотью женскою». Хотя его описания сотен красавиц из «гаремов» во многих городах и весях – скорее фигура речи, чем точный подсчёт. И это – Владимир Святой? 

Но в любом веке политика, как известно, дело грязное. «Послужной список» многих из тех, кто красуется на пьедесталах и в нашей стране, и в Европе куда кровавее, чем у крестителя Руси. Забывают при этом об одном: сколько бы ни нагрешил в «прежней» жизни человек, при Святом Крещении все грехи смываются – таково учение церкви. И в сухом остатке остаётся совсем иное.

Вряд ли сам креститель Руси предполагал, до какой степени, в какой мере он своим далеко не простым решением задал вектор будущего европейского цивилизационного развития страны. Которой, кстати, даже в приблизительном современном понимании тысячу лет назад на карте Европы ещё не было. Хотя этих решений поначалу ничто не обещало, и начал, как известно, Владимир своё княжение в Киеве с того, что установил новое капище Перуну, Даждьбогу, Стрибогу и прочим «грандам» языческого пантеона. 

И никто уже точно не скажет, с чего начался христианский «посев» в его душе. С бабки, княгини Ольги? С растерзанных киевской толпой христиан-варягов, отца и сына – первых «граждан Русского мира», как назвал их ещё в XIII веке владимиро-суздальский епископ Симон? Похоронили их, кстати, на месте будущей Десятинной церкви, в которой креститель Руси с последней своей, уже венчанной по новому обряду супругой Анной, сестрой и дочерью византийских императоров, будет похоронен и сам. Возможно, даже не о христианстве изначально думал Владимир – просто интуицией опытного политика он понял, что формирующееся государство переросло рамки родоплеменной религии, каковым и было язычество.

Если вдуматься, то выбор этот был фактически предопределён. Ислам был далеко – в не единожды битой, между прочим, Волжской Булгарии. Связи с латинским Римом были редкими и во многом формальными. Отношение к хазарском иудаизму Владимир определил сам: «Если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?»

А византийское православие было рядом и, что особенно важно, существовало благодаря великим подвижникам Кириллу и Мефодию в понятном каждому «кириллическом» варианте. Так что памятники князю Владимиру – это и в известной мере памятники всей великой русской литературе, начиная от митрополита Илариона, Антония и Феодосия Печёрских – этот список можно продолжать и продолжать.

Владимир, как к нему ни относись, в корне изменил и этическую основу поведения своих соотечественников, заложил основы, если хотите, русского характера. Куда ушли обычные для язычников кровная месть – вспомним, как долго и кроваво мстила княгиня Ольга за супруга, – человеческие жертвоприношения? И то, что казалось раньше, в прежней этической системе, добродетелью, едва ли не доблестью – то же женолюбие, чревоугодничество и прочее, стало грехом. 

Припомним у пьедестала памятника крестителю и то, что князь понимал важность постепенного перехода к новым основам бытия. Все знают, какими потоками крови обернулись для России реформа Никона и смута начала ХХ века. Ничего этого при Владимире не было, и язычество (точнее, его черты) в России сохранилось не только в обрядах (вспомним сжигание чучела Масленицы), но даже осталось у некоторых народов – например, у марийцев, последних язычников Европы.

А определение «Красно Солнышко» становится вполне понятным, если вспомнить, что Владимир, будучи неофитом, воспринял некоторые евангельские заповеди чересчур буквально. «Не убий» – и князь юридически отменяет смертную казнь, заменяя её вирой – крупным денежным штрафом: и человек жив, и казне прибыток. Это в десятом-то веке! А легенды о пирах, которые Владимир каждое воскресенье устраивал для киевского простого народа, не только остались в летописи, но и дожили до «батыева разорения» города.

Крестителю города, который первым почтил крестителя Руси памятником, сработанным Петром Клодтом, Александром Тоном и Василием Демут-Малиновским. Кажется, он был первым в России «иллюминированным» памятником — горящий над днепровской кручей «огненный крест святого Владимира» не раз вспоминает выросший в Киеве Михаил Булгаков. 

Но до самого недавнего времени он оставался на территории всего «русского мира» единственным. Сегодня памятники святому равноапостольному князю Владимиру установлены в основанном им Белгороде, в Севастополе, во Владимире-Залесском – он же просто город Владимир.

Теперь пришёл черёд Первопрестольной.

Какие только места не предлагают для памятника! Смотровая площадка Воробьёвых гор действительно не лучшее для него место – вспомним, во-первых, весьма неудачный опыт строительства витберговского храма ещё в XIX веке, а во-вторых, то, что киевский памятник стоит совсем не на самой высокой точке днепровского откоса, а скрыт в его складках – и это совсем не мешает его восприятию!

Предлагают, в числе прочих, Лубянскую площадь – вроде как проблема «железного Феликса» автоматически отпадает, и ансамбль площади получает эффектное завершение, и с соловецким камнем связь очевидна. Но спросим себя: что общего у всех перечисленных выше памятников? И ответим: то, что все они так или иначе связаны с водой (рекой или морем), в которой были крещены наши предки. Чего на Лубянской площади, увы, не наблюдается. В этом смысле более привлекательными выглядят предлагаемые Военно-историческим обществом варианты с Боровицкой площадью и с Зарядьем. А в целом – разве мало вполне пригодных для памятника точек на Москве-реке, даже если отказаться от Воробьёвых гор? 

Так что остаётся уповать на мудрость, такт и понимание человеческой природы, которыми на склоне лет и отличался святой равноапостольный князь Владимир.