Знаменательные даты — хороший повод вспомнить великих музыкантов и в очередной раз с удивлением обнаружить, как они сильно друг с другом связаны. Благодаря этим личностям переплетаются музыкальные культуры разных стран, иногда до такой степени, что исконные корни найти довольно сложно. Поэтому, изучая русскую музыку, невозможно не проводить параллелей с музыкой Западной Европы и Америки. 25 августа великому американскому дирижёру и композитору Леонарду Бернстайну исполнилось бы 96 лет, а его учителю Сергею Кусевицкому месяцем раньше — 140 лет. Сотрудничество этих двух музыкантов русского происхождения принесло волшебные плоды.

Впервые приехав в Америку в 1997 году, я попала в летнюю резиденцию Бостонского симфонического оркестра — волшебный Тэнглвуд (слово Tanglewood переводится как «чаща». — Прим. авт.). Тогдашний главный руководитель оркестра Сэйдзи Озава в жару с самурайской выдержкой руководил оркестром, давал мастер-классы юным музыкантам и управлял фестивалем. Он пробыл на посту руководителя Бостонского оркестра почти тридцать лет. Я очень хотела взять у Озавы интервью, но знакомый скрипач сказал: «Ты что! Это не Россия, ты не можешь так просто подойти к нему, надо было заранее договариваться с его агентом. И вообще, о чём с ним говорить? У него лексикон насчитывает семь-десять слов». И я не подошла к Озаве. Теперь, конечно, жалею: а вдруг он согласился бы поговорить и в лексиконе лучшего ученика Герберта фон Караяна нашёлся бы лишний десяток слов для меня?.. Я тогда ещё не знала, что Озава в своё время был ассистентом Леонарда Бернстайна. Жаль, я бы тогда не поверила злому оркестранту Бостонского симфонического оркестра.

Взмах палочки — и седая шевелюра Озавы буревестником взмывает над оркестром. Чёрные волосы почти полностью скрылись под сединой. Озава никогда не красил волосы. Густая шевелюра некогда чёрных, а в последние двадцать лет белых волос и характерный жест вдохновения — откинутая назад голова, запечатлённая на многих фотографиях. Что нам ещё осталось в память о великом музыканте? Музыка. Его лекции. И, конечно, харизма, которая буквально выпрыгивает из каждого звука, каждого слова и каждого изображения. Бернстайн был настолько харизматичен, что ему невозможно было не подражать.

Бернстайн начал заниматься музыкой довольно поздно — в одиннадцать лет. Его родители не очень-то ратовали за такое увлечение, если бы не тётка, которая перевезла в дом Бернстайнов доставшееся ей после развода старенькое пианино. Прикоснувшись к инструменту, Лео сразу понял, чем будет заниматься всю жизнь. Своё классическое обучение он продолжил в престижном Гарварде и Музыкальном институте Кёртиса в Филадельфии у дирижёра Фрица Райнера. Блестяще овладев дирижёрской кухней, Бернстайн начал оттачивать мастерство и приобретать собственное видение. Для этих целей как нельзя лучше подошла практика в Тэнглвуде под руководством яркого и экспрессивного Сергея Кусевицкого, который был полной противоположностью Райнера. Дирижёр, музыкальный популяризатор и контрабасист Серж Кусевицкий создал первый в СССР оркестр и первое музыкальное издательство. Во времена НЭПа он попросил у Луначарского разрешение выехать на год в Берлин и после этого уже никогда не возвращался в СССР. Кусевицкий всю жизнь трогательно относился к родине, говоря: «Я теперь американский гражданин, но я всё ещё люблю Россию». Эту любовь и неподдельный интерес к русской музыке Кусевицкий, безусловно, передал Лёнечке — так он называл Бернстайна. У них было много общего: оба не только дирижировали, но и занимались музыкальным просветительством, блестяще играли на инструментах, сочиняли музыку. Кусевицкий родился в Тверской области, а предки Бернстайна переехали в Америку с Украины. Леонард, став ассистентом Кусевицкого, неизменно называл его своим «учителем и великим другом». Бернстайн и Кусевицкий были близкими друзьями, какими только могут быть люди с возрастной разницей в сорок с лишним лет. Они оба были людьми Ренессанса, полиглотами, которые объединили в себе две культуры: Кусевицкий — по рождению, а Бернстайн — по наследству.

«Я не хочу провести свою жизнь, как Тосканини, снова и снова изучая одни и те же пятьдесят произведений. Я бы умер от скуки. Я хочу дирижировать, я хочу играть на фортепиано. Я хочу писать для Голливуда. Я хочу сочинять симфоническую музыку. Я хочу пытаться быть музыкантом в полном смысле этого слова. Ещё я хочу преподавать. Я хочу писать книги и стихи. И я полагаю, что могу делать всё это наилучшим образом». Бернстайну были присущи высказывания не в бровь, а в глаз. Так и хочется ошибиться, назвав его не Леонард, а Леонардо. Кстати, при рождении по настоянию бабушки ребёнка назвали Луи. Возможно, ей казалось, что так он сойдёт за американца с французскими корнями. Сразу после смерти бабушки юный музыкант вернул себе полюбившееся имя Леонард. Друзья называли его по-американски — Ленни.

Сделать первый шаг к славе Бернстайну помог также Кусевицкий. В середине 1940-х годов в Тэнглвуде играл Нью-Йоркский филармонический оркестр под руководством одного из самых гениальных дирижёров ХХ века — Бруно Вальтера. Тем, чем был Герберт фон Караян для любителей Бетховена, Вальтер был для обожателей Моцарта. И вот концерт на грани срыва из-за болезни Вальтера. Концерт поручили начинающему, никому не известному ассистенту Кусевицкого. Так как всё произошло внезапно, Бернстайну не удалось даже порепетировать. Тот, кто знаком с дирижёрским искусством, знает, что значит появиться на сцене без единой репетиции и управлять знаменитым оркестром со снобами-музыкантами, которые отзываются о любом дирижёре примерно как мой знакомый скрипач из Бостонского симфонического оркестра. Перед новичком — оркестр, который состоит из музыкантов высшего уровня, но критично настроенных, а за спиной — придирчивая аудитория, которая пришла слушать Бруно Вальтера. Однако концерт прошёл с триумфом. Отныне все двери для молодого музыканта были открыты.

Когда началась Вторая мировая война, Кусевицкий был одним из первых, кто исполнил Седьмую симфонию Шостаковича. Узнав, что фашисты вторглись на территорию СССР, мэтр предрёк: «Лёнечка, теперь им конец». Кусевицкий возглавлял Массачусетский комитет помощи России и перечислял туда деньги, вырученные от концертов. Недаром впоследствии, говоря о своих любимых композиторах, Бернстайн называл Д. Шостаковича и И. Стравинского. Может быть, поэтому некоторые его произведения явно не лишены музыкального влияния Стравинского? Красочность, взрывная сила образов, смешение стилей и жанров привели Бернстайна как композитора к вершине творчества — мюзиклу «Вестсайдская история». Сюжет написан по мотивам шекспировской трагедии, только вместо Монтекки и Капулетти две банды подростков — «Ракеты» и «Акулы». Тони из банды «Ракеты» влюбляется в девушку Марию из «Акул». Эта страсть белого и пуэрториканки заканчивается так же трагично, как и роман шекспировской пары. В ткани партитуры музыка кантри переплетается с джазом, африканским и индейским фольклором. После громкой премьеры 1957 года и последующих 734 представлений через несколько лет вышел одноимённый фильм, получивший десять «Оскаров». Кстати, роль Марии в фильме сыграла Натали Вуд, в девичестве Наталия Захаренко, дочь российских эмигрантов.

Когда Кусевицкого не стало, Бернстайн возглавил оркестровый и дирижёрский факультеты в Тэнглвуде. Он также начал преподавать в Гарварде и читать лекции во многих университетах, на конференциях, а главное — на телевидении, так что его аудитория стала поистине гигантской. Телевидение было Интернетом второй половины ХХ века... В своих лекциях Леонард неоднократно возвращается к идее сравнения законов музыки и текста, буквально проводя параллели между музыкальной фразой и предложением.

Бернстайн часто выступал одновременно как пианист и дирижёр. Кроме классического репертуара, он исполнял много современной на тот момент музыки, в том числе джазовой — Джорджа Гершвина, Аарона Копленда и других американских композиторов, включая себя самого. Оперы, мюзиклы, симфонии... Просмотрев список его сочинений, можно только удивляться, как Ленни хватало времени на всё остальное. Музыка для него была самым комфортным состоянием. Даже во время своего медового месяца в 1951 году он работал над одноактной оперой «Сложности на Таити». Бернстайн не отделял академическую музыку от остальных стилей — для него существовала только талантливая и бездарная музыка, независимо от того, является она серьёзной или развлекательной. В своей книге «Радость в музыке» Бернстайн охарактеризовал Пятую симфонию Бетховена как джаз, а мюзикл — как большую оперу, сравнив его с музыкой Иоганна Себастьяна Баха. По воспоминаниям музыковеда Соломона Волкова, Бернстайн был абсолютно всеобъемлющей личностью с классической российской душой нараспашку: «Если ты попадал в орбиту его внимания, он тебя любил, он тебя обнимал, целовал <...> это было просто от полноты распирающих его чувств. Он любил оркестры разные, с которыми он выступал, он любил музыку разных композиторов. Меня особенно в нём привлекало, что одним из его кумиров был Шостакович. Другим его кумиром, что тоже любопытно, был Чайковский. Вообще ему нравилась русская музыка. Меня ещё подкупало то, что он не был никогда крайним модернистом, ему всегда нравилась доходчивая, яркая, доступная музыка, и в этом смысле наши вкусы тоже совершенно совпадали. И масса взаимных друзей. Гидон Кремер, с которым он играл, выступал и с другими музыкантами, например со Спиваковым. Вообще он любил выходцев из России, русских музыкантов». 

На историческом кладбище Гринвуд в Бруклине есть могила Бернстайна. Во время похорон его дети положили в гроб дирижёрскую палочку, партитуру Пятой симфонии Малера и «Алису в Стане чудес» Л. Кэрролла. Я жила неподалёку от этого кладбища почти десять лет, но так и не собралась посетить могилу великого музыканта. Бернстайн никогда не упускал своих возможностей, он жил по-русски — с размахом, не боясь ошибиться или показаться безвкусным. Музыка была его идеальным самовыражением, его романом, который он писал всю жизнь и который останется с нами навсегда — пока будет существовать музыка. И Страна чудес.