Донатас Банионис: культура выше национальностей

Литовский актёр Донатас Банионис 28 апреля отмечает 86-летие. Накануне знаменательной даты актёр дал интервью корреспонденту фонда «Русский мир».

– Из ста ролей в театре и более пятидесяти в кино разве что злодей из «Приключений принца Флоризеля» – персонаж очевидно отрицательный. И, кроме председателя сельсовета, ваши герои аполитичны. Неужели вам не предлагали играть партийных вождей, а потом – политических лидеров?

– Никогда. Скорее всего, я бы отказался, даже если предложили. Не предлагали, и не надо было. Политика для меня чужое. Мой режиссёр Юозас Мильтинис всегда говорил, что художник должен быть человеком, а не принадлежать партии, должен быть выше партии. Сам он никогда никакой партии не принадлежал. И умер беспартийным. За то, что Мильтинис не хотел вступать в компартию, его уволили из театра. Пять лет скитался, а потом, в связи со сменой политической власти, ему разрешили вернуться в Паневежский театр.

– Тем не менее есть вопросы, по которым стоит иметь мнение. Которое, как ни крути, будет политическим. Скажем, вопрос о русском языке, русской культуре. Как вы считаете, надо ли в литовских школах уделять больше внимания русской культуре?

– Надо со всей культурой знакомить. И с российской тоже. Я ещё в детстве прочитал Достоевского «Преступление и наказание», правда, в переводе на литовский. Мне было 15 лет. Я был потрясён! Такая культура! Толстой, Достоевский, Чехов… Надо на общую культуру человечества смотреть, а не делить её: российская – не российская… Культура выше национальностей. Если автор поднимает общечеловеческие вопросы, он становится выше этих узких национальных рамок.

– Уважаемый Донатас, вы как раз в СССР и были наднациональным явлением культуры. Получить такого актёра мечтали лучшие киностудии и, возможно, театры страны. А вы всю жизнь проработали в скромном, провинциальном Паневежском театре.

– А зачем мне уходить, если мне хорошо здесь?! Я не видел смысла идти куда-то в другой театр. Хотя предложения такие были. Мало, но были. Мне нравился и сам театр, и его направление, и те театральные принципы, которые нам предлагал Юозас Мильтинис (Юозас Мильтинис (1907–1994), советский актёр, театральный режиссёр, народный артист СССР (1973), кавалер ордена Ленина. – М. К.).

Тут надо вспомнить его историю. Мильтинис уехал из Литвы, поссорился с театральными деятелями того времени. Он бросил Шяуляйский театр и в 1932 году уехал на Запад. Сначала он остановился в Германии, где намеревался учиться у Макса Рейнхардта. Но не застал его там. Тогда Мильтинис поехал дальше, во Францию. Там учился, дружил с Шарлем Дюлленом. В 1939 году Мильтинис вернулся в Литву. С приходом советской власти ему предложили создать театр. Так появился Паневежский театр.

Во время войны театр продолжал работать. И при Советах, и при немцах у нас была бронь – актёры были освобождены от воинской повинности. Спектакли всегда шли на литовском языке. Только при немцах театр назывался городским, потому что принадлежал не министерству культуры, а городскому самоуправлению.

– Паневежский театр многие считали чисто литовским. А у вас ставили русскую классику?

– Конечно, ставили. Мильтинис очень любил и уважал Чехова. Другое дело, что при Советском Союзе в театрах был план. Надо было за год сделать 5 постановок: советского автора, русского, зарубежного, литовского и одну пьесу на усмотрение режиссёра. Вот и выбирали. Из русской классики играли Чехова, Гоголя, Островского. По плану: «Как закалялась сталь», Симонова.

Кажется, в 1946 или 1947 году мы первый раз с театром поехали в Москву. Всей труппой пошли в МХАТ. Смотрели «Три сестры». Играли: Степанова, Иланская и Тарасова. Весь спектакль Мильтинис нам говорил: вот как надо играть! Смотрите! Вот пример того, как мы должны играть. Вот таким должен быть наш театр! И настроение человеческое, и тоска человеческая. Не театральная! А именно человеческая. Смотрели и другие спектакли. Были в Театре Красной Армии, видели Владимира Зельдина в роли учителя танцев. Это были наши примеры, эталоны игры.

В Паневежском театре я сыграл в 93 спектаклях. Из них очень много было русских.

– Но это были спектакли на литовском, не так ли? Вы играли на русском языке?

– Нет. И не хотел никогда. Зачем? Это уже трудно. Ведь это должна быть моя речь: реальная, человеческая. Чтобы были слышны все интонации.

– Сейчас литовские театральные режиссёры очень популярны в России. Как вы можете это объяснить?

– Для меня это – загадка. Те режиссёры, которые сейчас работают в России, они совсем не мои режиссёры. У Мильтиниса были другие принципы. Он был уверен, что в театре должно быть, как в жизни. Некоторые критики и зрители нас в этом упрекали: «В театре должны быть позы, интонации». А Мильтинис учился во Франции и, наоборот, стремился к естественности. «Вы не умеете играть!» – так нам говорили. А мы не хотели играть. Мы хотели быть жизнью. А современные литовские режиссёры именно театральные. Акцент делается на то, что на сцене должны быть не люди, а какие-то театральные персонажи с театральными позами и интонациями. Те-ат-раль-ны-ми. Я смотрю современные постановки классических произведений и не узнаю их. Это, конечно, не значит, что я всегда прав. Просто это не моё. Я не могу требовать, чтобы всё было так, как мне нравится и я привык.

– А Тарковского сложно было понимать? Сложно ли было работать с человеком, которого признали гением кинематографа?

– Сложно. Я тогда много думал: «Что он хочет?». Он ничего не объяснял. Только говорил: «Нет-нет-нет… Не то…». А как – не понятно. Было трудно, потому что я не знал, что получится. И многим не понравился фильм. В начале. Я же получил это известное письмо, которое мне женщина написала: «От имени ВСЕХ зрителей просим: больше в такой халтуре, как "Солярис", не снимайтесь!». Да, такое письмо из России. Ну а на Каннском фестивале в 1972 году было очень приятно!

Это сложный фильм. Он не штампованный. Вроде даже сам автор книги не был доволен картиной. А Тарковский хотел сказать: вот, учёные, вы стремитесь познать космос, но посмотрите, что творится на земле, в семье этого человека. Вот это надо исследовать, а не космос. Такая была мысль.

Я не всегда сразу понимал, чего Тарковский хочет. Конечно, я всё делал так, как он говорил. До съёмок я не видел его фильмов. Когда меня пригласили сниматься на пробах, я попросил, чтобы мне показали фильм «Андрей Рублёв». Фильм был запрещён. Мне дали ключ и сказали, чтобы я заперся в монтажной и там посмотрел. Я был потрясён! Такого хорошего фильма я больше в жизни не видел! В нём глубокий смысл: вокруг грязь, творятся жуткие вещи, а Рублёв пишет «Троицу». Красота для художника – самое главное. Это он и хотел сказать: что советская власть такая грязь, но человек должен быть выше всего этого. Поэтому фильм и был запрещён.

– Вам самому нравится роль в «Солярисе»?

– Да. Сложно было, но я понимал, что это не поверхностная роль, не штампованная. Как внешне, так и внутренне. Я очень благодарен Богу и судьбе, что я попал в этот фильм! Он даже перечислен в книге «1001 фильм, который надо посмотреть». И там именно моя фотография. Это очень большая радость для меня.

– Но страна узнала вас по роли председателя сельсовета в фильме «Никто не хотел умирать». Интересно, а изменилась ли ваша оценка фильма из-за признанного всеми изменения отношения к сути событий, которые в фильме изображены – советская власть, репрессии…?

– Моя оценка и фильма, и роли не изменилась. Я лично знал людей, которые попали в лес не потому, что у них были какие-то убеждения. Они верили, что скоро придут американцы и не будет Советского Союза, что надо только несколько месяцев переждать в лесу. Так многие думали. Я считаю, что этот фильм именно об этом.

Роль получилась очень хорошая. За неё я получил награду на фестивале в Киеве, а потом и в Карловых Варах в 1966 г. В Карловых Варах такие звёзды были! Мировые актёры. И когда мне один из членов жюри вечером сказал, что завтра мне вручат награду, я не поверил. Подумал: «А! Ты хочешь меня разыграть! Нечестно так! Не надо так высмеивать». Но действительно, на следующий день председатель жюри объявил мою фамилию… «О, Господи!!!» Так тепло стало. Таких я звёзд мировых победил!

Там, в Карловых Варах, никто на политику не смотрел. Важно было искусство. Политические взгляды там не существовали. И приз я получил не из-за политических убеждений, а потому, что это хороший художественный фильм. Фильм о человеке, который попал в такое время. И его убили. Почему его убили? За что? Потому что две стороны воевали. А он не хотел быть ни с теми, ни с другими. Он хотел быть человеком. И за это его убили. Мне очень понравилось работать над этим фильмом, потому что я там от души играл. Там не надо было играть. Там надо было быть. Я знал таких людей и воплощал их.

– В фильме показаны 40–50-е годы. Это было сложное время?

– Сам фильм мы снимали в 1965 году. Тогда уже всё изменилось, Сталина не было. Так с людьми поступать, как это делал Сталин… Треть Литвы вывез в Сибирь! С маленькими детьми! Только родились и должны были в Сибирь! За что?! Я не мог согласиться с этим. Я молчал, конечно, иначе меня бы тоже в Сибирь выслали. Я только одного не понимаю. Почему сейчас все говорят, что это русские виноваты? Русские сами страдали. Тот же Тарковский. Сегодня отношения между Россией и Литвой не очень хорошие. Думаю, это след тех времён: ссылок, Сибири, тюрем, расстрелов… Но у меня другое отношение. Я не виню Россию. Это был такой строй, созданный на основе Маркса и Энгельса. Я не хочу вмешиваться в политику. Для меня россияне – прекрасные люди, с которыми я работал, общался, создавал фильмы.

– В свой день рождения вы строите планы на будущее? Собираетесь ли сниматься?

– У меня нет никаких планов. Дожив до таких лет, я ничего не хочу планировать.

DELFI