27 июля 1905 года – далеко не самая радостная дата российской истории. В этот день завершилась Русско-японская война, ставшая крупнейшим, с петровских времён, поражением русского оружия. На Дальнем Востоке Россия была разбита не только на суше, но и на море, а согласно Портсмутскому мирному договору, была вынуждена уступить Японии часть своей территории.

По мнению историков, поражение России было обусловлено целым рядом причин, и в первую очередь слабостью её флота, не способного противостоять японскому и защитить дальневосточные порты, а также растянутостью коммуникаций. Ни в коем случае не оспаривая этих выводов, рискнём, однако, предположить, что поражение в войне было обусловлено ещё одной не менее важной причиной: война 1904–1905 годов оказалась для России первой, в которой участвовала армия принципиально нового типа, которая, как показали события, к решению задач этой войны оказалась решительно не готова.

Во всех предыдущих войнах русская армия состояла практически исключительно из кадровых военных, которые отправлялись на фронт прямо из казарм. Это в достаточной мере относится и к Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. Реформы Дмитрия Милютина, заменившие рекрутскую армию призывной, начались только в 1874 году, и армия не могла ещё полностью преобразиться и сохраняла многие черты старой. А в Русско-японской войне на поле боя впервые оказалась армия,  укомплектованная преимущественно «ратниками ополчения»  – военнообязанными резервистами, призванными в строй по мобилизации.

По словам писателя Вересаева, призванного на Русско-японскую войну в качестве военврача, значительную часть резервистов составляли слабые, больные и не способные к боевой службе. Однако главная проблема была в ином: оторванные от мирной жизни, обычно обременённые семьей и домашними заботами, ратники ополчения, естественно, не слишком рвались в бой умирать. Разумеется, если бы дело касалось защиты родной земли, то тут ситуация, скорее всего, была бы иной. Однако война шла в далёких китайских степях ради целей, решительно не ясных не только солдатам, но и их командирам, включая и высшее командование. Поэтому мотивация войск, отправленных на Дальний Восток, с самого начала была не слишком высокой. По словам того же Вересаева, среди мобилизованных ратников было много случаев самоубийства и членовредительства, войска были угрюмы, и офицеры лишь с огромным трудом поддерживали порядок и дисциплину.

Если бы война оказалась, как мечтал Плеве, маленькой и победоносной, то, возможно, ничего страшного в этом бы не было – ничто так не сплачивает и не вдохновляет армию, как успех на поле боя. Успехов, однако, не было. Несмотря на героизм отдельных солдат и офицеров, японцы одерживали одну победу за другой и на суше, и на море. В результате моральный дух русской армии падал всё ниже и ниже. Окончательный перелом произошёл после Мукдена и Цусимы. Несмотря на то, что у России ещё были ресурсы продолжать войну, по крайней мере на суше,  солдаты, по свидетельствам очевидцев, могли думать только об одном – скорейшем «замирении» на любых условиях – и домой.

Естественно, в этой ситуации главными врагами в глазах солдат стали не японцы, а те, кто пытался удержать их в строю и заставить продолжать воевать, т. е. собственные командиры. Уже во время Мукденского сражения солдаты, бегущие с позиций, открывали огонь по офицерам, пытавшимся их остановить. А в последние недели войны, и особенно после заключения мира, разложение армии и вовсе пошло семимильными шагами. По свидетельству того же Вересаева, армия фактически превратилась в вооружённую  малоуправляемую толпу, которая не слушалась офицеров и требовала только одного – отправки домой, и немедленно. Нижние чины демонстративно напивались, не исполняли приказов, в открытую оскорбляли офицеров, утративших, казалось, всякую власть и авторитет.

Своего апогея солдатское буйство достигло во время возвращения в Россию. Толпы вооружённых солдат захватывали эшелоны, громили железнодорожное имущество, безнадёжно разрушая регулярное железнодорожное сообщение. Всё тот же Вересаев, возвращавшийся домой в одном из таких эшелонов, с ужасом писал о бесчинствах возвращающихся с войны солдат:

«Настал сочельник. По-прежнему в эшелоне шло пьянство. На станции солдаты избивали начальников станций и машинистов, сами переговаривались по телефону об очистке пути, требовали жезла и, если не получали, заставляли машиниста ехать без жезла…Вечером на паровоз взобрались три сильно пьяных солдата и заявили машинисту, чтобы он гнал вовсю, иначе они его сбросят с паровоза. Проехав три пролёта, солдаты озябли и ушли к себе в теплушку. Но, уходя, сказали машинисту, что если он будет ехать медленнее, чем сейчас, то они опять явятся и проломят ему поленом голову.

И во всех эшелонах делалось так же. Один машинист под угрозою смерти от пьяных солдат был принуждён выехать со станции без жезла, на верное столкновение со встречным поездом, должен был гнать поезд во всю мочь. И столкновение произошло. Ряд теплушек разбился вдребезги, десятки солдат были перебиты и перекалечены».

Знакомая картина, не правда ли? Подобных описаний в русской мемуарной литературе действительно много. Просто относятся они к событиям 1917–1918 годов, когда толпы вооружённых солдат, хлынувшие с фронта в глубь страны, окончательно смяли и растоптали остатки российской государственности.

И это, разумеется, не случайно, поскольку в Первую мировую войну русская армия также состояла в основном из резервистов (большинство кадровых военных выбыло из строя уже после первых сражений), более чем смутно понимающих, зачем и ради чего они воюют. А поскольку война с Германией складывалась для России не намного удачнее, чем с Японией, то не удивительно, что под влиянием поражений армия вновь утратила боевой дух,  а главными врагами в глазах солдат оказались не германцы, а свои офицеры, не дававшие им покинуть опостылевшие окопы и разойтись по домам.

Разумеется, в 1917 году разложение армии имело гораздо более разрушительные последствия, поскольку война длилась не год, а три, а боевые действия шли не на одном удалённом театре, но от Балтики до Чёрного моря. Однако разрушительный механизм, на наш взгляд, в обоих случаях один и тот же.

Таким образом, дальневосточная война 1904–1905 гг. продемонстрировала не только слабость русского флота или транспортной системы, но и нечто более существенное: армия, состоящая из резервистов, не способна к длительному военному противостоянию, цели которого не понятны нижним чинам. Поэтому Россия может либо воевать быстро и победоносно (примерно так, как год назад в Грузии, когда военная операция была проведена за несколько дней и исключительно силами действующей армии), либо не воевать вовсе.

К сожалению, этот урок не был усвоен не только правительством, но и буржуазной оппозицией, свято верившими, что Россия способна к длительной кровопролитной борьбе «до победного конца» во имя неясных, абстрактных целей. К чему это привело, все мы, к сожалению, хорошо помним.