От редакции. Статья Дмитрия Бутрина находится в довольно противоречивой связи со статьей Бориса Кагарлицкого «Война, изменившая Восток», которая также посвящена годовщине начала Первой мировой войны. По большому счёту обе они пытаются ответить на вопрос, что же всё-таки значит для России случившееся 95 лет назад. Нельзя сказать, что это полемика или что статьи, наоборот, дополняют друг друга. Скорее, обе они обозначают то, как мало мы до сих пор понимаем в значении Первой мировой войны для России и современного Русского мира и насколько сложно выработать некий общий национальный взгляд на события 95-летней давности. Возможно, именно тот факт, что эти события столь фундаментальной важности находятся на периферии поля зрения как казенного патриотизма, так и сталинского извода коммунистической идеологии, даёт шанс начать внимательное и беспристрастное изучение вопроса. И возможно, именно такая работа на пока «ничьей земле» позволит выработать свежий рабочий взгляд на Россию и её место в мире. Если XX век никак не хочет кончаться, стоит поискать то, что мы обронили у его корней. Впрочем, эта отдельная и очень серьёзная тема.
 
Августа в России ждут со смутным предчувствием беды, и, пожалуй, можно достаточно точно сказать, когда это началось – утром 1 августа 1914 года. Великая война, как её назовут в Европе, где она была и остаётся с того момента главным событием в истории континента, в России не имеет даже единого названия – на государственном уровне это Первая мировая, чтобы отличать её от Второй мировой. Отечественной войной она так и не стала – есть Отечественная война 1812 года, есть Великая Отечественная, а это – не про нас. Простой народ помнит по преданиям, что прадеды уходили на «германскую» войну, а возвращались, как объяснялось в ещё непартийных газетах, уже с «империалистических фронтов», расположенных бог весть где, но никак не здесь.

В том, чтобы эта война для России, как это случилось со всем остальным миром в последующие 95 лет,   если бы и не стала Великой, то хотя бы имела отношение к Отечеству, не был заинтересован решительно никто – ни наследники Российской империи, её проигравшие, ни старые большевики, превратившие её в гражданскую, ни тем более сталинская и постсталинская руководящая и направляющая сила советского общества, намертво связавшая себя с главным событием советской истории – Победой 1945-го. Говорить о справедливости по отношению к историческому событию нелепо, тем не менее я уверен – именно с августа 1914 года Россия окончательно вступила на путь, который оторвал её от остального мира. Великая война, в отличие от той мировой войны, которая получила второй порядковый номер, для большей части человечества стала барьером между двумя мирами, которые за пределами России являются продолжением друг друга. В первом, довоенном, доавгустовском мире Россия и остальной мир составляли единое целое. Послеавгустовский мир весь XX век сопротивлялся итогам Великой войны, развивал их, опровергал, отрицал, исправлял, переигрывал, осознавал, и до сих пор процесс этот не закончен, поэтому мир этот остаётся исторически связанным. России катастрофически, страшно не повезло – эти потери несравнимы даже с миллионными потерями на фронтах Великой войны. Последним, кого интересовала в России эта национальная трагедия, был Александр Солженицын, так мечтавший преодолеть этот разрыв. Первой мировой войны в национальном сознании, в отличие от остального мира, нет и не было. История не терпит слепых пятен на хронологической карте: без этой войны России, существовавшей до рокового августа 1914 года, у нынешней России нет; в этой пропасти – между августом 1914-го и октябрём 1917-го – тонет всё, что делает страну частью остального мира по существу, а не формально.

В России, увы, почти не догадываются, что остальной мир в том виде, в котором мы его видим, пересекая государственную границу, является следствием тех изменений, которые принесла эта война Европе, США, Австралии, а затем в попытке переиграть всё в новой мировой войне – и Японии, и Африке, и Латинской Америке, и всему обитаемому миру.

Рациональные объяснения странному почти отсутствию Великой войны в истории России существуют, но всегда оставляют ощущение недосказанности. Да, собственно, военные итоги Второй мировой для России не так велики, не столь велики они и для остального мира; собственно, списка политических наций, основы современной политической карты мира она не изменила: Германия осталась Германией, Франция – Францией. Империи к августу 1914 года уже состояли из этих политических наций, много ли – если смотреть на ситуацию из России – разницы в том, что венгры после этого начали жить в национальном государстве, возникшем на обломках Австро-Венгрии, с которой всё и началось? Или что Польша или Ирландия, которые до 1914 года существовали как некие теневые реальности, не видимые на политических картах, с 1918 года вышли из тени. Дела давно минувших дней. Как политическая нация венгры сформировались задолго до Первой мировой. Да и в подлинности феномена Польши и Ирландии никто не сомневался и до 1914 года.

Первая мировая вроде бы не изменила и государственную идеологию во всех затронутых ей странах: кроме России и Османской империи, в остальном пейзаж 1909 года от пейзажа 1923 года отличался, казалось бы, незначительно. Важным исключением является регион Центральной Европы, которая как политическое явление в нынешнем виде возникла именно по результатам Первой мировой – как чёртик из табакерки. (Заметим, между прочим, что понятие центра запада и востока Европы пришло в движение и стало сильно гулять именно после Первой мировой войны, до неё Центральной Европой не без основания ощущали себя Германия и Австро-Венгрия.) Впрочем, все более ощущаемый ныне разлад между Западной и Центральной Европой (а отчасти и та почти не пробиваемая стена непонимания, которая возникла между восточноевропейскими странами и Россией) тоже имеет свои истоки в том, что Восточная Европа и её народы не участвовали в Великой войне как самостоятельная сила, а если и имели собственное видение происходящего, то, подобно полякам, скорее, пытались извлечь максимум  выгод для национального строительства из столкновения больших держав, некогда поделивших их земли между собой. Война для них была чужой титаномахией, разбудившей силы, благодаря которым они появились на свет. И это формировало весьма определённый взгляд на «начало нового мира»,  отличный от взглядов поверженных титанов и вкусивших горькую победу богов, чьим уделом после 1918 года стало отнюдь не олимпийское спокойствие.

Впрочем, это ничуть не влияет на уникальность нашего положения – мы, когда рождался этот мир, просто были заняты собственными делами. Действительно, откуда взялось всё, что стало затем XX веком? Мы не помним. Для нынешней России всё началось с выстрела «Авроры». Всё, что было до него, равновелико: расстояние от князя Владимира до Николая II – пара сотен страниц школьного учебника: прошлое давно завершённое, но не прошлое, переходящее в настоящее. От «Авроры» до Бранденбургских высот – взлёт, затем продолжающийся парением в пустоте над горизонтом, за которым неведомый остальной мир.

В этом остальном мире для России нет ничего, что было потом. Сама мысль о том, что современная концепция социального государства – с государственным здравоохранением (соответствующие министерства в Англии и Франции созданы в 1920 году), с пенсионными системами, со всеобщим школьным образованием – является итогом сражений 1914-1918 годов – для жителя России выглядит странно. А ведь это именно так: первая в истории человечества тотальная война по её итогам потребовала от государств, рассчитывающих в следующих войнах на весь наличный мобилизационный потенциал, заботиться о будущем человеческого ресурса современным образом. Именно в Великой войне и по её итогам окончательно оформились и легализовались основные политические и экономические идеи XX века, которые пока, увы и ура, продолжают существовать. Осмысление итогов той войны породило бесчисленное множество явлений – от спорта в его современном виде до нынешних денег, не имеющих ничего общего с довоенным золотом, до нынешних представлений о семье, патриотизме, морали, об обязанностях государства, о правах человека.

Разумеется, никакое событие, даже такого масштаба, как Великая война, которую ещё в её начале мыслили как последнюю войну, войну в завершение всех войн, не могла оторвать Россию от мира совершенно, тем более что в истории страны попытки оторваться от мира и зажить самостоятельной жизнью были и преодолевались. Вторая забытая великая война в истории России, ставшая крупнейшим событием в главной тогда части мира, Европе, – Крымская война. Именно по её итогам, которые в России практически не осмыслялись, мир, осознавший общество своей главной составляющей, обрёл для себя, например, понятие милосердия – Флоренс Найтингейл, национальный герой Англии, работала именно в Севастополе; обнаружил существование иных обществ за европейскими границами, например, на Ближнем Востоке. Но этот разрыв за десятилетия сросся. Разрыв Первой мировой для России остался разрывом: она для нас почти столь же важна и столь же неважна, как Русско-японская война или даже Прусско-французская война 1870 года. Слишком давно, слишком непонятно. Тем более что никакой формальной изоляции, по сути, не было – почти все социальные и технологические достижения послевоенной эпохи Россия – СССР или импортировала, или изобрела самостоятельно, или достроила уже в постсоветскую эпоху. Спустя 95 лет после августа 1914 года упущения кажутся уже незначительными, неважными по историческим меркам.

Боюсь, это заблуждение очень дорого нам обходится. Импортировать – не значит пережить и осознать, а аналог, даже очень хороший – всего лишь аналог. Мир больше, чем Россия, но у нас это утверждение звучит как вызов, тем не менее это так, и именно поэтому первое, что понимаешь за пределами страны – привычка русских к чудовищному упрощению, обеднению всего, что не является уникально русским, от оконных рам до правовой системы. Десятилетия самостоятельного, изолированного существования начались именно как неподведённые итоги Первой мировой – для России Великая война имела, пожалуй, самые разрушительные в мире последствия в сравнении с любой другой страной мира. Как бы ни была самодостаточна русская цивилизация, но многие внешне понятные нам явления современного мира за пределами страны по-прежнему остаются здесь непонятными по сути, по существу, как непрерывное следствие почти бесконечной истории. Без истории Великой войны мы ещё довольно долго будем вынуждены чувствовать себя чужими и бесконечно доказывать остальному миру, что мировая история закончилась 9 мая 1945 года своим триумфом, который мы будем праздновать вечно, доколе не закончится течение времён. И лишь в начале августа кто-то будет вспоминать: в 1914 году мир, который мы забыли и неотделимой частью которого мы некогда были, пришёл в ужасающее движение, выбросившее нас наружу. И каждый август, увы, нам об этом напоминает непонимание всем миром того, что случается у нас, и наше непониманием того, что о нас думает мир и почему он оценивает нас не так, как нам хотелось бы.

Как вернуться? Задача вспомнить непосильна: история свершается лишь один раз. Впрочем, время действительно лечит даже самые страшные раны – надежда лишь на него, на будущее, раз на память надежды нет.