Нынешние политические дискуссии в связи с Полтавской битвой, трёхсотлетие которой по новому стилю отмечается 8 июля, можно признать одним из признаков абсурда современной политики вообще. Среди многочисленных событий российской и европейской истории это сражение принадлежит к числу наименее проблемных: ни его исход, ни его историческое значение, ни последствия никогда особенно не оспаривались. Шведские и российские историки дружно сходятся на том, что это событие знаменует конец шведского «великодержавия» и выход Российской империи на передний план европейской политической жизни. Став гегемоном на Балтике, царство Петра Великого заняло ту самую политическую нишу, которую со времён Густава Адольфа занимала Швеция.

Напротив, личности Петра I и Карла XII вызывали острые споры как в России, так и в Швеции, причём дискуссии эти на удивление похожи. Обоих монархов то возвеличивали, то разоблачали. Историки критиковали авантюризм Карла XII, приведший к стратегическому краху Шведской империи, варварские методы Петра и далеко не бесспорные итоги проведённой им модернизации – насаждение «европейских» нравов и технологий сопровождалось жесточайшими репрессиями и систематическим вытаптыванием как раз тех элементов самоуправления и свободы, которые сближали Московию XVII столетия с Западом. Именно Петром было окончательно уничтожено сословное представительство, завершено оформление крепостного права. Абсолютизм царя-реформатора, ориентированный на повторение «классических» для тогдашней Европы французских образцов, в специфических условиях России обернулся ужасающим деспотизмом, последствия которого продолжают сказываться по сию пору.

Но при чём здесь Полтавская битва?

Трёхсотлетняя годовщина сражения, несомненно, осталась бы сферой интересов военных историков и клубов исторической реконструкции, если бы не очередные проблемы в российско-украинских отношениях. Внезапно на первый план вышел второстепенный персонаж полтавской эпопеи гетман Мазепа, о котором, что характерно, шведские исторические книги упоминают лишь мельком, а российские уделяют ему внимание исключительно в качестве предателя, перебежавшего в опасную минуту на сторону врага.

Однако в условиях, когда конструирование новой национальной истории становится на Украине важнейшей политической задачей, куда более важной, чем поиск средств для предотвращения надвигающегося банкротства государства, Мазепа внезапно привлёк интерес высших должностных лиц в Киеве. В том, что президент Ющенко озабочен реабилитацией Мазепы больше, нежели предотвращением банкротства, есть своеобразная логика. Будущее изменить уже нельзя, а прошлое ещё можно. Хорошо организованная пропагандистская машина вполне способна создать нужный образ прошлого, особенно если о нём мало известно. Что касается настоящего, то с ним куда труднее, ибо у каждого из ныне живущих людей есть собственные глаза и уши, позволяющие получать несанкционированную государством информацию.

Справедливости ради придётся заметить, что всё вышесказанное относится к России ровно в той же степени, что и к Украине. Озабоченность историческим наследием растёт пропорционально снижению объёмов промышленного производства и углублению кризиса.

В общем, не удивительно, что президент Украины Виктор Ющенко объявил Полтавскую битву трагедией упущенных возможностей. По мнению Ющенко, исход сражения лишил Украину шансов на независимость и на европейское развитие. Выходит, что разгромил Пётр Великий под Полтавой не шведов, а украинцев.

Людям свойственно приписывать себе чужие победы. Но приписывать себе чужие поражения додумались только в нынешней украинской администрации. Подобная трактовка событий повергла в шок шведских историков, зато вызвала неописуемую радость у российских имперских идеологов. Вообще, трудно избежать подозрения, что украинские теоретики «незалежности» и российские «имперские мыслители» находятся даже не в тайном, а в явном сговоре. Между ними давно сложилось устойчивое и плодотворное разделение труда. Украинцы поставляют «москалям» информационно-пропагандистские поводы, причём исключительно «качественные»: чем более нелепая, абсурдная и безграмотная теория выдвигается в Киеве, тем громче и убедительнее истерика в Москве, что в свою очередь служит на Украине очередным подтверждением агрессивности «москалей», которые никак не могут отказаться от «имперских амбиций». Летняя идеологическая кампания является отличной разминкой перед ежегодным зимним шоу под названием «газовая война». К привычным обвинениям («Вы воруете у нас газ» – «А вы нам недоплачиваете за транзит») можно добавить новые ноты: «Вы обидели нашего Мазепу» – «А вы фальсифицируете нашу историю». Чем больше идеологии, тем лучше: бесконечная тяжба из-за денег куда менее романтична, чем спор об итогах Полтавской баталии.

Проблема в том, что гетман Мазепа, портретами которого в дни юбилея заполнены украинские города, меньше всего подходит на роль национального героя. Киевский публицист Андрей Манчук на сайте «Рабкор» справедливо заметил, что Мазепа вплоть до самой своей измены оставался ревностным проводником политики России на Украине, он «выглядит откровенно "промосковской" фигурой, ведь он более двух десятилетий верой и правдой служил царю Петру и, пожалуй, больше всех других гетманов сделал для окончательного превращения Украины в провинцию нарождающейся империи». Он покончил с казацкой автономией, разместил на Украине русских стрельцов, к тому же содержавшихся за счёт местных жителей. Чем больше был гетман изолирован от украинского общества, тем более зависел он от военной силы Москвы и тем более ревностно проводил её политику на «подведомственной территории». С приходом в Восточную Европу считавшейся непобедимой шведской армии гетман запаниковал и поспешил сменить хозяина, надеясь, что Карл XII обеспечит ему ту же военно-политическую поддержку, которую раньше гарантировал Пётр. Не удивительно, что Украина за Мазепой не пошла, военных сил он на помощь шведскому королю не привёл, а на стороне русских под Полтавой сражались украинские казаки, пришедшие с новым гетманом Иваном Скоропадским, который был единодушно избран на этот пост после измены Мазепы.

Непопулярность Мазепы на Украине стала одной из причин катастрофы Карла XII под Полтавой. Рассчитывая найти здесь дружественную страну и союзническую армию, шведский король, пришедший сюда с относительно небольшими силами, оказался в глубине враждебной территории, а его войска, осаждавшие Полтавскую крепость, сами были блокированы армией Петра, численность которой постоянно увеличивалась за счёт прибывающих подкреплений. Вся надежда Карла была теперь на вспомогательный корпус генерала Левенгаупта, но тот был разбит в Белоруссии в битве при Лесной, и лишь небольшая его часть прорвалась на соединение с королём.

Несмотря на впечатляющее превосходство в людях и артиллерии, Пётр, однако, сам атаковать не решался, избрав исключительно оборонительную тактику. Осторожность русского царя, который был под Нарвой жестоко бит уступавшими ему по численности силами шведов, оказалась вполне оправданной. Несмотря на неравенство сил, в течение Полтавской битвы несколько раз всё висело на волоске, и, если бы не гвардейские полки, устоявшие под натиском шведской пехоты, могла бы повториться нарвская катастрофа. Однако стратегически война была Карлом XII уже проиграна. Максимум, на что он мог теперь надеяться, это спасение армии и успешное отступление на Запад из Украины, куда он повернул, понадеявшись на обещания Мазепы.

Русско-шведское противостояние в Северной войне не было, разумеется, делом только этих двух народов. Армия Карла XII лишь частично состояла из шведов. Его держава, как и любая империя, была многонациональной, значительная часть офицерского корпуса была немецкой, а основной ударной силой пехоты были финские полки. Кстати, в Хельсинки мне приходилось слышать, что концом шведского «великодержавия» была всё же не Полтава, а агрессия Александра I против Швеции в начале XIX века. Тогда шведы утратили Финляндию, «и им стало некем воевать». Действительно, в качестве поставщика солдат для небольшой по населению империи Финляндия на протяжении двух столетий «великодержавия» понесла колоссальный ущерб. Например, во время Тридцатилетней войны её людские потери были не меньше, чем в странах, на земле которых происходили сражения.

В общем, если уж кто-то задним числом может претендовать на лавры побеждённого, то Финляндия имеет больше прав считать себя проигравшей стороной, нежели Украина. Когда под Полтавой русские дрались со шведами, Украина, разделённая по берегу Днепра на польскую и московскую части, была лишь ареной большого европейского противостояния. Англия, Франция, Дания, Саксония и даже Турция были замешаны в события той войны в куда большей степени. Для всех этих государств под Полтавой что-то решалось. Англии нужно было, чтобы русские вывели из европейской игры давних союзников Франции – шведов, которые из-за конфликта с Россией не могли вмешаться в войну за испанское наследство. Дания и Саксония, разбитые Карлом XII, мечтали о реванше в случае, если шведы завязнут на просторах Московии и будут там побеждены. Османская Порта готова была поддержать (и поддержала в итоге) Швецию, добиваясь возвращения Азова, недавно занятого русскими.

А вот для Украины не решалось ничего: присутствие Мазепы в шведском лагере было лишь фактом его личной политической биографии. Гетман ошибся, неправильно оценив силы сторон. Петер Энглунд, классик шведской исторической науки, автор блистательной книги «Полтава: Рассказ о гибели одной армии» (переведённой, кстати, на русский язык), заметил, что мотивы Мазепы «невозможно установить». Во всяком случае, нет никаких оснований утверждать, будто он боролся за независимость Украины.

Короче, Полтава – это даже не битва при Конотопе, где украинские отряды составляли значительную часть сил, сражавшихся против московского царя. Мазепа не был для шведов союзником, он был лишь перебежчиком.

Вопрос о независимости Украины ни в какой форме не стоял. Вообще, шведы, несмотря на агрессивно-наступательную тактику Карла XII, были обороняющейся стороной (не будем забывать, что война началась с русской атаки на шведскую Нарву и с выступления Саксонии и Дании против Швеции на западе Балтики). Целью шведов был status quo ante – возвращение к границам, существовавшим до начала войны. Ни завоевание Украины, ни тем более превращение её в независимую страну в планы шведов не входило, и нет совершенно никаких свидетельств, что создание независимого государства входило в планы Мазепы. Максимум, что могло произойти, это возвращение восточных украинских земель под номинальную власть Польши, которой самой грозило превратиться в протекторат Швеции.
Ясное дело, Украина пострадала от военных действий, которые велись на её территории, как до того на территории Прибалтики и Польши (и, кстати, нынешней Белоруссии). Но этот вопрос: что думали малороссийские крестьяне, через деревни и поля которых маршировали солдаты в зелёных и в серо-голубых мундирах, – как раз не волнует ни политиков, ни официальных историков в Москве и в Киеве.

Короче говоря, повод для идеологического противостояния между Москвой и Киевом был избран крайне неудачно. Понимая, что представить Мазепу в качестве главного героя Полтавской эпопеи всё же не удастся, киевские официальные идеологи попытались превратить и Карла XII в национального героя Украины. После того, как попытки украинских дипломатов уговорить Швецию поставить памятник Мазепе в Стокгольме или любом другом шведском городе натолкнулись на категорический отказ, речь пошла о памятнике шведскому королю на Украине, что, кстати, тоже вызвало неудовольствие в Стокгольме. Когда украинские власти намекнули, что неплохо бы шведам оплатить расходы на установку памятника собственному королю, дипломатические представители Стокгольма жёстко ответили, что «Швеция не имеет ни средств, ни желания». В итоге памятник был всё же изготовлен и передан в дар Полтавскому краеведческому музею.

С окончанием юбилейных торжеств и этот памятник, и новая интерпретация Полтавской баталии, скорее всего, будут забыты, а для организации взаимных российско-украинских обид будут придуманы другие, более удачные с исторической точки зрения поводы. Ведь если очень хочется поссориться, повод так или иначе найдётся. Что же до Полтавской битвы, то у очередного историко-идеологического скандала может быть только одно, хоть и побочное и незапланированное положительное последствие. Кто знает, может быть, у некоторого количества молодых людей, потрясённых очевидной абсурдностью новой интерпретации оспариваемого события, появится желание обратиться к серьёзным историческим книгам и разобраться в том, что же всё-таки произошло на самом деле?