Что-то не остался в песнях Троцкий,
Что-то ему памятников нет.  
Он Революции всегда был предан жестко,  
Но Сталиным отправлен на тот све-е-е-ет…

Примерно так переводится на русский язык странная мини-баллада «Нет песен о Троцком» шансонье брехтовской традиции Дэниела Кана. Единственный куплет короткой песни обрывается на острой ноте тихим ударом невидимого ледоруба – и песен о Троцком по-прежнему нет...

На самом-то деле есть. И не одна. Просто он потом «исчез» из этих текстов, так же, как из многих фотографий революционных лет. 

Красная Армия, марш-марш вперёд,
Реввоенсовет нас в бой зовёт…
Мы разжигаем пожар мировой,
Церкви и тюрьмы сравняем с землёй…
Так пусть же Красная сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой,
С отрядом флотских, товарищ Троцкий
Нас поведет в последний бой.

И в революционном «евангелии» Маяковского «Владимир Ильич Ленин» упоминается Троцкий в параллели со Сталиным, тоже в рифму с «флотским»:

«Вас вызывает товарищ Сталин,
направо третья, он там».
«Товарищи, не останавливаться, чего встали?
В броневики и на Почтамт
по приказу товарища Троцкого!»
«Есть!» - повернулся и скрылся скоро.
И только на ленте у флотского
под лампой блеснуло: «Аврора».

Русский поэт Сергей Есенин, из которого новые мифотворцы тщатся сделать флаг борьбы с еврейско-коммунистическим заговором, видит Троцкого в беспризорниках:  

«...В них Пушкин.
Лермонтов,
Кольцов,
И наш Некрасов в них,
В них я,
В них даже Троцкий,
Ленин и Бухарин...
Не потому ль моею грустью
Веет стих,
Глядя на их
Невымытые хари». («Русь бесприютная», 1924)

Ещё из Есенина – чем не песня о Троцком?

«Ой, ты, атамане!
Не вожак, а соцкий.
А на что у коммунаров
Есть товарищ Троцкий!
Он без слезной речи
И лихого звона
Обещал коней нам наших
Напоить из Дона». («Песнь о великом походе», 1924).

Кроме песен о Троцком, есть и песни Троцкого. Не в буквальном смысле, конечно. Но его голос как «ритора», оратора, допускает такую метафору. Стиль Троцкого пронизал русскую культуру, оставив некую матрицу в литературе, критике, публицистике.

Но и сам был пронизан этой культурой. Сила его не только в аналитизме, логике, но и в интуиции, умении резонировать с критикуемым объектом.

Вспомним, как «Мистицизме и канонизации Розанова» вдруг начинает звучать розановский же голос. Кто как не Василий Васильевич умел росчерком пера превращать оппонентов в насекомых и животных.  

«Розанов — червеобразный человек и писатель: извивающийся, скользкий, липкий, укорачивается и растягивается по мере нужды — и как червь, противен».

И Лев Давидович такой же изменчивый дух, червь-протей. Творец и продукт эпохи неистовых речей-«заговоров», властителей дум, революционных поэтов, красноречивых партизанов прекрасных Идей.

«В защиту забытых идей» – новая книга Славоя Жижека, философа, идущего путём марксистской и психоаналитической риторики. Там, среди прочего, говорится, что сталинизм спас советскую культуру от троцкистско-авангардистского проекта обмашиниванья людей, дегуманизации, с отмиранием семьи/рода, родительства/детства и других охранительных институтов, тех «церквей» и «тюрем», которые Красная Армия устами Самуила Покрасса обещала «сравнять с землёй».

Но для разрушения этих фундаментальных структур не было, говоря марксистки, объективных предпосылок.

История не знает сослагательных наклонений. Троцкий не мог победить. Он должен был стать иудушкой советского канона, Гольдштейном Оруээла, вечным альтер-эго русской революции.

Коммунистическая империя Сталина воспроизвела mutatis mutandis ряд патриархальных институтов, ценностей и принципов, включая  принцип национально-культурной и государственно-гражданской «принадлежности».

Троцкий был против наций, не считал себя «никем». Урожденный Лейб Бронштейн, он сказал: «Я не еврей, а интернационалист».

Мечта исполнилась. В его личной судьбе сбылась утопия экспорта революции, вселенской «диаспоры» IV Интернационала.

Дух Троцкого не стал русским мифом, как Сталин или Бухарин. Он полностью интернационализировался.

Впрочем, есть, пожалуй, одна страна, где у него особая жизнь. Это Мексика.

Артем Якимов, преподаватель классической филологии, живущий в Мехико, пересказывает свой разговор с Юрием Папоровым, писателем и разведчиком, специалистом по Хэмингуэю и исследователем биографии Троцкого. 

«Однажды Папоров работал c архивом в доме-музее Троцкого. Ему потребовалась одна цитата, он сидел целый день и вспоминал, но нигде не мог найти и не мог вспомнить, где искать, хотя отлично знал собрание сочинений Троцкого. И вдруг в соседней комнате, библиотеке, послышались шаги, хотя там никого не было. Стояла глубокая ночь. Папоров зашёл в библиотеку, и увидел, что нужный том выдвинут с полки и открыт в правильном месте».

«Исчезающий комиссар». Так называется известный фотоальбом Дэвида Кинга, в котором запечатлены классические фотографии революционных лет. Слева в оригинальном виде, а справа уже в отцензуренном, где стушеваны, заретушированы фигуры и лица комиссаров, приговоренных к забвению.

Троцкий – главный из них. Он является архетипическим образом «исчезающего комиссара». А можно по-ленински скаламбурить: «архитипическим, батенька!»

Многие из простых людей, отсидевших за участие в троцкистском заговоре, даже не умели правильно произнести это слово: «За что сидишь, дедушка? – Тракцыст я, милая, тракцыст»!»

Так что, в чем-то прав Дэниел Кан. Нет «песен о Троцком».

Троцкий не стал античным Героем, и ему не положено гимнов.

Он был, есть, и будет Исчезающим Комиссаром, блуждающей звездой Перманентной Революции.