Известный российский лингвист, инициатор создания и первый директор Государственного института русского языка им. А. С. Пушкина Виталий Григорьевич Костомаров недавно отметил 90-летие, но не оставляет свои научные исследования. Учёный рассказал «Русскому миру», почему русский продолжает оставаться одним из наиболее успешных языков мира и как советские вожди способствовали тому, что мы продолжаем говорить на языке, созданном Пушкиным и Карамзиным два века назад.
– Виталий Григорьевич, вы – известный лингвист, создавший особое научное направление – лингвострановедение, автор 16 книг и около 1000 статей, посвящённых связи языка и культуры. Чем вы занимаетесь сейчас?
– До сих пор работаю – теперь уже в качестве президента – в Институте Русского языка, который создал в 1973 году. В своей основе цель этого института – помогать продвижению русского языка и образованию на русском языке во всём мире. Сейчас эта некогда главная задача приобрела другой вид, потому что колоссальные успехи, которые были достигнуты Советским Союзом, с падением Берлинской стены сильно уменьшились. При этом русский язык в сегодняшнем мире остаётся важным средством мирового общения.
Виталий Костомаров
Когда я был командирован в Париж (где изучал на примере передового французского опыта, как быстро и эффективно можно организовать процесс обучения русскому языку иностранцев), меня окрылили слова генерала Шарля де Голля, стремившегося поднять престиж французского языка, о том, что восстановить престиж этого языка как лучшего можно, напомнив миру, что у Франции «великая литература, великие музыка, театр и балет». И я сразу же подумал: «А что, разве у нас мало таких вещей? У нас прекрасная литература, балет не хуже французского, а музыка – лучше!». Это существенно помогло мне в поиске ключа для мотивирования студентов. Секрет прост: для того, чтобы полюбить русский язык, надо полюбить Россию.
Сейчас я беседую с вами как лингвист. Став педагогом РКИ (русского языка как иностранного – ред.), я не перестал быть лингвистом, которому русский язык, конечно же, очень интересен во всех своих проявлениях. О различных аспектах этого интереса, в частности, рассказывает недавно вышедшая в издательстве «Златоуст» моя книга «Стилистика, любовь моей жизни…», которая объединяет рассказы о моём научном поиске с биографическим очерком.
Сегодня в первую очередь меня волнуют вещи, не связанные с преподаванием русского языка как языка межнационального общения. Мне важнее судьба русского языка в целом. Понимание, как он развивается в течение длительного времени без всяких революций. Ведь революции в русском языке не было, так как на рубеже XVIII и XIX веков произошла смена синхронии. С тех пор мы с вами живём в одном языке, который называется литературным языком. Замечу, что Ленин называл его настоящим русским языком, мне же кажется, что лучше его называть «образованным языком». По двум значениям слова «образовать» (первое – обработать, сделать, создать, второе – воспитать, т. е. сделать человека образованным, знающим).
В книге «Стилистика, любовь моей жизни…» (вышла в издательстве «Златоуст» в 2019 г.) учёный рассказывает о своей жизни и работе, вспоминает своих коллег и размышляет о лингвистике, об уже решённых и остросовременных научных задачах. Фото: ozon.ru
– То есть мы живём в период развития русского языка, который начался во времена Пушкина? Насколько долго он продлится, по вашему мнению?
– Синхрония – период, когда язык идентичен самому себе. Его смена происходит по мере накопления новшеств и частых изменений языка, осмысляемых как показатели побеждающего нового и уходящих поколений в переломные периоды. В новом своём виде он, подобно повзрослевшим детям и внукам, похож на родителей и предков, в тоже время отличаясь от них: являясь естественным для молодёжи, доживающим же кажется испорченным, смешным, а то и малопонятным. Люди текущей синхронии «от А. С. Пушкина до наших дней», как правило, понимают старорусский язык предыдущей синхронии, закончившейся в конце XVIII века, но их уже не восхищают стихи Василия Тредиаковского.
Язык весьма послушен, чувствителен к событиям, происходящим в жизни, мыслях, делах своих носителей, и регистрирует, по-своему отражает их. В нём нередко откладывается и хранится как балласт преходящее, даже случайное и ненужное. Какие-то мелочи, повороты мысли и судьбы, притязания, условия быта породили упорно соблюдаемые обычаи (например, «выпить на посошок» или «посидеть на дорожку»).
Сейчас есть знаки того, что русскому языку следует перейти в новую синхронию.
– Как этот переход может произойти? Следует ли нам, носителям русского языка, для этого что-то делать?
– Сложный вопрос. Язык – это средство общения людей, и именно народ является средством развития языка. Некоторые, к примеру поэты Серебряного века, стремились к созданию нового русского языка. К примеру, Хлебников. В то же время у него так и не получилось его изобрести. Разве что отдельные слова... А у Пушкина с Карамзиным получилось. Правда, они работали уже на подготовленной почве.
– Каков механизм такого глобального изменения языка, о котором вы говорите?
– Употребляя язык в общении, люди умело или не очень умело, обдуманно или бессознательно, порой по ошибке приспособляют его к своим потребностям и под обсуждаемый контент – как и любой другой инструмент затачивают, меняя ухватку и прилагаемое усилие. Порой какое-то точечное нововведение приходится по вкусу и принимается другими. В периоды потрясений, раскола и смены основ общества такие изменения достигают критической массы, и язык переходит – не обязательно революционным взрывом, а чаще эволюционно – в качественно новую синхронию существования.
Находятся талантливые люди – катализаторы этого процесса. Такого плана, как, к примеру, теоретик Карамзин. Или такой поэт, как Пушкин. Меня смущает время протяжённости нынешней синхронии: синхрония современного русского тянется с эпохи Пушкина до наших дней. Каким образом это происходит? Почему нарушены нормальные границы синхронии? Почему наш язык как будто не заметил революций начала ХХ века, ни свержения царя, ни Русско-японской, Гражданской, ни Первой мировой войны, ни того, что возник и распался Советский Союз?
– Как же не заметил? А появление многочисленных неологизмов в первые послереволюционные годы?
– Они каждый день появляются. Но они не «делают» язык. В этом смысле я не согласен с теми, кто утверждает, что английский язык богаче и лучше русского, так как в нём больше слов и значений. Во-первых, это неправда, а во-вторых большее количество слов никак не улучшает язык.
Посудите сами: в течение длительного времени в русском языке не изменились ни склонения, ни родовые системы, ни спряжения. При этом опасность безвозвратной гибели рафинированного языка культуры, образованности, науки, государственности, вежливого быта была реально велика.
У нас повелось называть его литературным, в честь писателей классиков, но, не умаляя их роли, было бы справедливо вспомнить учёных, начиная с Ломоносова, и отдать должное всем, кто совершенствовал, обрабатывал искусственно и искусно общенародную основу. Ещё раз подчеркну: лучше именовать его «образованным». Во всяком случае, мы сегодня грамотным называем вовсе не того, кто умеет читать и расписываться, и не искусного каллиграфа, а того, кто владеет «настоящим русским языком», как называл его Ленин. В англоязычной традиции такой на все случаи пригодный элитарный язык называют стандартным.
От революции в языке пропагандой и делами уберегли нас сами революционеры – «ленинская гвардия» вождей. Сами с университетским образованием, почуяв угрозы утраты великой культуры, литературы и языка, своего языка, который завоевал мировое признание за отзывчивое благородство и человеколюбие, они создали атмосферу верности традициям и осуществили практические действия, гениально проведя кампанию ликбеза (ликвидации безграмотности), а затем введя в обязательный школе единый всеобуч, сделав СССР страной сплошной грамотности.
– Вы упомянули Ленина. Какова его роль в этом процессе?
– Сам Владимир Ильич, игнорируя исторически сложившуюся роль русского народа и его языка как объединителя многоразличной и многонациональной России, из малопонятной деликатности и вопреки мнению большинства соратников отрицал нужность сохранения ему статуса государственного (якобы это означало «загонять в рай палкой»). Он верил, что народы страны (а при торжестве коммунизма и во всём мире) сами определят тот язык, который выгодно знать в интересах экономического оборота.
Впрочем, известно, что Ленина также волновали как социолингвистические, так и собственно лингвистические проблемы. Так, существует его записка Луначарскому (советский нарком просвещения – ред.) от 18 января 1920 года, в которой он писал: «Не пора ли создать словарь настоящего русского языка, скажем, словарь слов, употребляемых теперь и классиками от Пушкина до Горького? Что, если посадить за сие 30 учёных, дав им красноармейский паёк?». Пожелание было выполнено позже группой учёных-языковедов под руководством Дмитрия Ушакова, тогда же и данная им датировка «до Горького» приобрела более разумный вид «до наших дней». Ленин также возражал против дикого неупорядоченного количества сокращённых и нелепых по смыслу слов.
– Получается, мы продолжаем говорить «на языке Пушкина» благодаря советским вождям? Или всё же не только им?
– За все советские годы были созданы многочисленные словари, в том числе академический 17-томник, но лишь три научные грамматики. Для сравнения: за постсоветские 15 – 20 лет ни одной научной грамматики, но не менее десятка больших словарей! Явное доказательство нашей верности одной и той же синхронии языка «от Пушкина…».
Но всё же главными причинами неизменного продления синхронии языка от «Пушкина до наших дней» были политико-социальные. Против «канцелярита» и других болезней, которыми пытались заразить наш язык, боролся Корней Чуковский и другие ревнители сохранности его чистоты. Неустойчиво колеблясь, традиция «единой школы всеобуча» сохраняется и сегодня в средних школах, лицеях, гимназиях, суворовских и иных специальных учебных заведениях, даже семейном обучении с помощью «стандартов обучения» и требований ЕГЭ. Длительной устойчивостью всё ещё текущей синхронии русский язык, несомненно, обязан тому, что вырос на классической литературе, в величии и глубине, всечеловеческой отзывчивости которой никто не посмел усомниться, а многие всячески старались ей споспешествовать.
– Каковы, на ваш взгляд, ближайшие перспективы развития русского языка?
– Объединяя русский и иные этносы в Российской империи, Советском Союзе и нынешней Российской Федерации, русский образованный язык пока неизменно остаётся сам собой, причём в одной синхронии.
