Как выбрать между современным писателем и классиком? Вроде бы, оба достойны изучения, но предпочесть кого-то нужно, ведь школьная программа не резиновая. Вот и разгораются страсти… На этот раз спор вышел из-за списка рекомендуемой литературы для старших классов.

Общественная палата РФ обратилась к министру Дмитрию Ливанову и Российской академии образования с просьбой скорректировать список рекомендуемой литературы для старших классов. В Госдуме по тому же поводу ломали копья лидер справороссов Сергей Миронов и его тёзка Неверов из «Единой России». Они удивлены школьной методичкой, где, по их наблюдениям, нет Куприна, Алексея Толстого и Лескова, зато есть Улицкая и Пелевин. Кто-то обратил внимание на урезанный «Тихий Дон», кто-то – на отсутствие обязательного «Медного всадника», кому-то не хватило «Дамы с собачкой» и «Человека в футляре», гоголевских «Петербургских повестей», а кому-то – Довлатова, Конецкого, Астафьева, Высоцкого...

Зато особенно жестоко всех ранил рекомендованный методичкой Эппель, о существовании которого многие не подозревали и который так всех поразил описанием кроликов.

Словом, полемика вокруг методички разгорелась нешуточная. Литература – предмет субъективный, сколько людей, столько и толкований, спорить можно до бесконечности.

В дискуссию вынужден был включиться даже президент.

«Высказываются справедливые замечания, что из (новой программы по литературе) исчезли произведения, составляющие историческое наследие нашей страны. Сразу возникает вопрос: почему, что взамен?» – сказал Путин. Он согласен с теми, кто задаётся вопросом, нужно ли рекомендовать для обязательного изучения в школе произведения, пусть даже серьёзные, если в них «иногда проскакивает какая-то неформальная лексика и какие-то сцены, к которым можно относиться по-разному».

«Полагаю, что составителям новой программы по литературе стоит прислушаться к критике. Рассчитываю, что соответствующие выводы будут сделаны», – строго заметил президент.

Но при этом Путин, в отличие от многих участников дискуссии, отнюдь не стал настаивать на неизменности школьной литературной программы: «Это хорошо, что появляются новые авторы. Да, по-разному можно относиться к их политической позиции, к тому, что и как они пишут. Но современная российская литература – это часть мировой литературы, и я считаю, что мы должны к этому относиться с уважением».

Оговорка очень важная, так как, по сути, признаёт литературу территорией собственных размышлений и переживаний читателя, оставляет его один на один не с методичкой, а плотными библиотечными полками.

Да, в Минобрнауки сказали, что методичку разрабатывали не у них. Директор Института содержания и методов обучения Михаил Рыжаков объявил эту брошюру ошибкой, Чехов на сей раз вроде бы спасён.

Но проблема-то осталась: литература на месте не стоит, новые имена в ней появляются, число классиков пополняется. Пусть не Эппель (кстати, почему бы и не он? Лицом, как учил поэт, к лицу – лица не увидать), но рано или поздно всё равно – надо надеяться! – появятся авторы, претендующие на место в школьной программе. И кому-то придётся потесниться, ибо программа не резиновая, и мозги школьников, к сожалению, тоже. Выбор кому-то всегда будет казаться кощунственным, но он неизбежен.

Ведь преподавали же как-то прежде словесность без Чехова и Шолохова – просто потому, что их не было. И выбрала их жизнь, а не методичка.

Истинный вопрос преподавания литературы, надо полагать, глубже. Вопрос не в том, ЧТО обязывают и рекомендуют читать. Вопрос в том, ЧЕМУ мы хотим научить детей на уроках литературы. Мы хотим, чтобы они читали – ДЛЯ ЧЕГО? Чтобы просто уметь в деталях пересказать содержание «Анны Карениной» или чтобы извлечь из трудной судьбы аристократки позапрошлого века для себя какие-то важные переживания? И какие именно?

И тут очень важны темы, которые поднимаются на уроках литературы. Если в 5-м классе ученику ещё предлагают задуматься на темы «Герои, живущие по законам чести», «Самоотверженность и мужество», «Человек в единоборстве с судьбой», «Ответственность человека за свои поступки», то далее, говоря методическим языком, начинается по большей части «протест против несправедливых порядков».

Ну, скажем, «Евгений Онегин» – это, думаете, о любви и чести? Нет, это, оказывается, о своеобразном протесте против политической системы! Гоголь – это «против неравенства и несправедливости». Лермонтов, разумеется, «непокорность и бунтарство». Из Тургенева – Базаров, который хорош, потому что нигилист. Вот и пестрит программа темами: «Обличительный пафос поэзии», «Униженные и оскорблённые в русской классике», «Кто виноват в гибели Катерины»…

Вот и выглядит унаследованный из советской школы курс классической литературы порой как торный идеологический большак, где главный герой противостоит тупой, косной, угнетающей государственной машине. И в зависимости от успеха в этом противостоянии становится либо примером для подражания, либо «лишним человеком».

Весь советский период уроки литературы, по сути, внушали школьникам негативное отношение к досоветской России, разбивали на неравные части историю родины.

Курс новейшей литературы не должен этот раскол усугублять.

Литература – едина, а подлинный выбор – он не между классиками и новыми авторами, он между творцами всегда современной литературы! Той, которая учит вечному: самоотверженности и мужеству, чести и совести, готовности к единоборству с судьбой и ответственности за свои поступки.

И любви к своему всегда современному Отечеству, конечно.

Александр Цыганов, писатель, историк

Источник: ИТАР-ТАСС