От редакции. Мы продолжаем дискуссию о необходимости и возможных последствиях введения основ религиозного нравственного воспитания в школах, начатую статьёй Бориса Кагарлицкого «Тройка по нравственности». При обсуждении столь сложного и неоднозначного вопроса стоит вспомнить об историческом опыте России в соединении религии и школьного образования. Разумеется, ничто и никогда в истории не может быть точно воспроизведено по лекалам почти столетней давности. Тем не менее некоторые закономерности из опыта прошлого могут помочь предсказать, как бы развивались похожие процессы в наше время. По крайней мере, это даёт возможность застраховаться от наиболее ожидаемых и весьма неприятных ошибок.

Сторонники введения в школе нового курса «Духовно-нравственное воспитание» утверждают, что данный предмет будет иметь строго светский, академический характер, однако избежать ассоциаций с дореволюционным Законом Божьим всё равно не удаётся. А потому нам показалось правильным, в рамках дискуссии об ОПК, вспомнить, как до революции обстояло дело с преподаванием православной веры, а главное, как изучение этого предмета в рамках обязательного школьного курса повлияло на религиозное мировоззрение учеников.

До революции Закон Божий (ЗБ) считался одним из главных предметов гимназического курса. Все учащиеся, записанные православными, изучали его с первого по седьмой класс, по два часа в неделю (для инославных и иноверцев уроки ЗБ либо проводили служители соответствующих конфессий, либо они были освобождены от них). Наряду с умением читать, знание основ православия являлось одним из обязательных требований к поступающим в гимназию. В соответствие с Уставом 1864 г., «в первый класс гимназии и прогимназии принимаются дети, умеющие читать и писать по-русски, знающие главные молитвы и из арифметики сложение, вычитание и таблицу умножения». Позднее круг требований был расширен, и от абитуриентов также стали требовать знания «важнейших событий из истории Ветхого и Нового завета».

Для учащихся, в чьих метриках в графе «вероисповедание» стояла запись «православное», обязательным было не только изучение ЗБ, но и регулярное участие в школьных богослужениях. Кроме того, они должны были ежегодно предоставлять начальству справку об исповеди и причастии.

Право преподавать Закон Божий имели только священнослужители или лица, получившие образование в духовных семинариях. Все попытки светских учителей добиться права обучать этому предмету решительно пресекались начальством при полном одобрении консервативной общественности. «Без сомнения, преподавание Закона Божия в школах  не может быть поручено никому другому, кроме священника», – писал в «Дневнике писателя» Фёдор Достоевский.

Таким образом, в дореволюционной России были, казалось бы, созданы все условия, чтобы привить русским гимназистам любовь к отеческой религии. Каковы же оказались результаты изучения Закона Божьего? Что вынесли гимназисты с этих уроков, какие воспоминания сохранили об изучаемом предмете и тех, кто его преподавал?

Некоторые выпускники русских учебных заведений сохранили самые мрачные воспоминания о Законе Божьем и «законоучителях».  К примеру, будущий академик Крылов,  учившийся в Севастопольском уездном училище с прогимназическими классами, писал, что ЗБ у них преподавал настоятель местного собора, который был способен лишь тупо твердить катехизис Филарета, а на все вопросы отвечал: «Стань до конца урока в угол на колени, учи, как напечатано, а кто ещё будет спрашивать, тому уши надеру».

Ещё более мрачные воспоминания оставил художник Евгений Спасский, поступивший в 1909 году в тифлисскую гимназию. По его словам, преподаватель ЗБ был тупым, ограниченным человеком, который «нас заставлял учить наизусть жития святых, причём при ответе ученика сам следил по книге, чтобы тот не пропустил ни одного слова». Поэтому, по словам Спасского, все православные ученики завидовали католикам и евреям, которые были освобождены от этого предмета и «весело носились по двору», пока остальные зубрили жития и молитвы.

Самое тягостное впечатление произвело на Спасского обязательное участие в богослужении. Впоследствии он писал: «Посещение же всех церковных служб именно в своей церкви было обязательным, при входе в церковь сидел надзиратель и в журнале отмечал приход ученика. Пропуск одной службы без уважительной причины, то есть без справки от врача, значит, в четверти по поведению будет четыре; пропуск двух – вызывают родителей, а трёх – увольнение из гимназии. А служб этих было без конца: суббота, воскресенье и каждый праздник, все отдыхают, а мы стоим, и стоим подолгу, так как священник наш был тягомотный и служил медленно и долго».

Подобное формальное простаивание на службе –  почти военщина; оно только отталкивало от религиозного чувства, тушило и сушило ростки веры.

Разумеется, было бы совершенно неверно утверждать, что все дореволюционные законоучители были злобными, ограниченными, тупыми солдафонами. Напротив, в нашем распоряжении есть множество воспоминаний о добрых, талантливых священниках, пользовавшихся любовью и уважением учеников. В качестве наиболее красноречивого примера можно привести свидетельство бывшего кадета Скворцова об о. Борисе, преподававшем ЗБ в кадетском корпусе. Однако практически ни в одних мемуарах мы не находим свидетельств, что преподавателям ЗБ удавалось привить своим ученикам любовь к изучаемому предмету, и уж тем более способствовать развитию каких-либо религиозных чувств. Это вынуждены признавать даже те, кому этот предмет нравился, например, будущий митрополит Нестор (Анисимов). В своих воспоминаниях он писал, что в реальном училище Закон Божий был одним из его любимых предметов, а законоучитель – одним из любимых преподавателей. Тем не менее даже он признаёт, что был едва ли не единственным, кто действительно учился на этих уроках. Когда же учитель предлагал вместо урока обсудить какой-либо интересный вопрос, разрешив всем, кому не интересно, покинуть класс, «до перемены обычно уходило не менее одной трети учащихся», а среди тех, кто оставался, были далеко не только православные, но «даже караимы и евреи».

Другие мемуаристы высказывались гораздо резче. По их словам, уроки ЗБ в лучшем случае никак не способствовали настоящей религиозности, а нередко и вовсе отбивали всякий интерес к православию. К примеру, архимандрит Сергий (Савельев) писал: «Ещё в реальном училище я и многие мои товарищи мучились от скуки на уроках Закона Божьего. Надо же умудриться так преподавать Закон Божий, закон Любви, что у учеников пропадало всякое желание его изучать. И если я, живя восемь месяцев в году вне семьи, среди чужих людей, всё-таки сохранил веру, то этим я обязан прежде всего своим незабвенным родителям».

Аналогичные воспоминания оставил священник-белоэмигрант Сергий Четвериков. По его словам, «эти уроки (ЗБ) имели для нас такой же внешний и безразличный характер, как и все другие уроки... Уроки Закона Божия в старших классах прошли для моей духовной жизни и даже для памяти, кроме некоторых анекдотических случаев, совершенно бесследно». 

Так что не удивительно, что выпускники русских гимназий в большинстве своём были в лучшем случае совершенно равнодушны к религии, а нередко и вовсе становились воинствующими безбожниками. Не составляли исключения даже дети духовенства, включая и преподавателей Закона Божьего. К примеру, дети священника, обучавшего Закону Божьему будущего маршала Жукова, были «безбожниками и в церковь ходили только ради приличия».

В рамках этой статьи мы не станем обсуждать систему церковно-приходских школ, где до революции училась значительная часть детей «простонародья». Однако факты, безусловно, свидетельствуют, что и эти школы не смогли воспитать у своих выпускников подлинной религиозности. Поэтому когда после Февральской революции в армии было отменено обязательное исполнение обрядов и таинств, процент солдат, соблюдавших таинство причащения, за несколько месяцев сократился  в десять(!) раз. А многочисленные случаи кощунства и вандализма в отношении церковного имущества и священнослужителей были зафиксированы ещё до октябрьского переворота.

Таким образом, преподавание религии, вопреки созданным для этого условиям наибольшего благоприятствования, решительно не оправдало возлагавшихся на него надежд. В этом смысле стоит обратить внимание на слова патриарха Кирилла, сказанные на президентском совещании, где обсуждался вопрос о введении в школах уроков духовно-нравственного воспитания: «Существует русская пословица: "Невольник – не богомольник". Существует опыт Российской империи, когда силой заставляли учить Закон Божий, а потом те, кто учил Закон Божий, пошли спиливать кресты». Это даёт надежды, что, по крайней мере, предстоятель Русской православной церкви  осознаёт опасные изъяны былых подходов к религиозному воспитанию. Удастся ли при предлагаемой ныне концепции преподавания светскими учителями курсов нравственного воспитания на основе различных (по выбору) религиозных и светских концепций избежать главной опасности – превращения морально-религиозных вопросов в формальную школьную жвачку, всучиваемую ученикам, покажет лишь время.