Решение японского парламента о признании Южно-Курильских островов «исконной территорией» Японии уже успело вызвать ожидаемую реакцию с российской стороны, в частности «сожаление» МИДа РФ, а также несколько в меру жёстких заявлений российских политиков. Вскоре могут последовать осуждающие декларации со стороны российского парламента, но, судя по всему, этим всё более-менее ограничится. В конце концов, само решение японских парламентариев – это не более чем декларация. Применять против него более тяжёлые дипломатические орудия не вполне уместно, во всяком случае пока. Напоминание же российского МИДа о том, что решение не окажет позитивного воздействия на российско-японские отношения, вполне справедливо, однако в этих отношениях – по крайней мере применительно к злосчастным островам – давно не происходило ничего особенно позитивного.

Тем не менее случившееся действительно даёт повод задуматься о многих важных для России моментах, включая и столь модный сейчас вопрос о «противодействии фальсификации истории», а равным образом о том, как выстраиваются отношения с соседями.

Стоит признать, что политические и дипломатические словари по мере течения времени подвергаются постоянной коррекции. Одни термины постепенно выходят из употребления и заменяются какими-то другими, значения иных несколько меняются, и это вполне понятно. Язык должен отражать реалии, понятие допустимого и недопустимого в политике меняется, равно как и набор средств, имеющихся в распоряжении стран и организаций. Тем не менее собеседнику должно быть понятно, что если в диалоге употреблён термин А, то это обозначает намерение совершить действие Б.

Декларация с «исконными территориями» удивительна именно тем, что  с трудом читается на современном политическом языке. Действительно, что в XXI веке должно следовать за объявлением некоего клочка земли «исконной территорией» другого государства? Ещё сто лет назад последствия были бы вполне предсказуемыми, однако сейчас вопрос об «исконности», скорее, заставляет в большинстве случаев пожать плечами и указать на ограниченность любого мнения.

Такому изменению мира международной политики мы в огромной степени обязаны итогам Второй мировой войны, после которой апелляция к «крови и почве» была признана дурным тоном, потому что создаёт гораздо больше проблем, чем позволяет разрешить. Разумеется, произошло это не сразу, и перекройка границ в Европе непосредственно по итогам Второй мировой также сопровождалась отсылкой к дремучим историческим аргументам. Но к моменту принятия Хельсинкской декларации о нерушимости границ в Европе необходимость изъятия «исторических» тезисов из активного политического лексикона стала понятна сама собой. Дополнительным ударом по этим тезисам стали, пожалуй, последствия межнациональных войн в Югославии. В их разрешении любые аргументы о «древних» и «исторических» территориях были отвергнуты с самого начала – не будем сейчас углубляться в причины того, как и почему это произошло.

Можно, однако, заметить, что все приведённые примеры касаются лишь одного континента, на котором происходила Вторая мировая война, а именно Европы. Война же совершенно справедливо названа мировой. В Азии всё происходило и происходит несколько иначе. Япония как одна из стран-агрессоров, в отличие от Германии, до сих пор не урегулировала со своими соседями вопросы, связанные с преступлениями, совершёнными на Азиатском континенте, да и вообще не склонна считать себя виновницей всех военных бед. И проблема «Северных территорий», объявленных теперь «исконными», – лишь одно из проявлений этого общего положения вещей.

Это может быть поводом для некоторого когнитивного диссонанса. Послевоенная Япония действительно добилась невероятных успехов в создании своего нового образа в мире как страны, умеющей добиться колоссальных результатов на пути мирного прогресса, а также заинтересованной в сохранении и популяризации своих культурных достижений. Не стоит говорить о том, насколько блистательными видятся эти достижения исходя из исходных данных 1945 года. Впрочем, как можно видеть, это не помешало японским политикам сохранить в своём арсенале достаточно архаические приёмы, которые меньше всего служат подкреплению имиджа послевоенной Японии (хотя, признаем, не слишком его и разрушают) и не могут решить ни одной проблемы на внешнеполитическом фронте, но, видимо, позволяют получить популярность в японском обществе – не стоит забывать, что инициаторами нынешнего решения японского парламента стали оппозиционные фракции.

Другой вопрос, что делать в этой ситуации нам? Стоит ли, например, заняться немедленным поиском аргументов в пользу того, что острова близ Хоккайдо – «исконно российская территория». Надо признать, что именно по этому пути старается следовать значительное число наших политиков и общественных деятелей. Во всяком случае, слышать о том, что острова всегда были «наши», а Япония (в полном противоречии с географией) здесь и рядом не лежала, в России можно достаточно часто. Доказательствам этого тезиса в своё время посвятил целую книгу Юрий Михайлович Лужков, возглавлявший с российской стороны российско-японский совет мудрецов. (Совет этот, к слову сказать, должен был в том числе найти приемлемые решения курильских недоразумений.)

Собственно говоря, такие подходы имеют вполне естественные причины. После присоединения Сахалина и Курильской гряды к СССР в 1946 году вышло определённое число материалов, призванных показать, что Сахалин и Курилы – действительно исконно российские территории. После окончания войны такая аргументация для присоединённых территорий приводилась в обязательном порядке – предпринимались даже попытки найти славянские корни у древних жителей Восточной Пруссии.  После неудачи попытки заключения мирного договора с Японией в 1956 году подобная линия исследований в отношении Сахалина и Южных Курил была продолжена и даже усилена. 

Можно сколь угодно долго рассуждать о необходимости и ценности таких работ с политической точки зрения, а также о том, как подобранные в них факты и сведения помогли решить какие-то вопросы, стоявшие 50 лет назад перед СССР (хотя помогли ли?). Однако вряд ли все эти разговоры будут иметь отношение к выяснению исторической истины, той истины, которая – как этого бы сильно ни хотелось – не являлась бы основанием для перечерчивания границ или споров правителей, а просто позволяла бы понять, как, что и почему происходило на этих землях в течение веков.

Споры об исконности земель на окраине двух исторических империй мало отличаются от выяснений вроде «Дурак!» – «Сам дурак!» на детской площадке, в том числе и по своим возможным итогам. Стоит ожидать, что рано или поздно это обстоятельство будет осознано и в Японии. Во всяком случае, некоторые отличия XXI века от XX позволяют на это надеяться.

Возможно, что именно глубокое и непредвзятое изучение истории этой части Тихого океана специалистами обеих стран, сведение воедино данных как о русском, так и о японском наследии на островах сможет способствовать тому, что вопрос их территориальной принадлежности уже не будет вызывать такие страсти и суету, а для решения данной проблемы будут использоваться аргументы не из далёкого прошлого, а имеющие отношение к сегодняшнему дню и сложившемуся порядку вещей.

Нам же среди прочего следует внимательно присмотреться к нынешнему шагу Японии и понять, как выглядят со стороны любые заявления об «исконных землях» и насколько убедительным может представляться обсуждение проблемы в подобном ключе.