В Вербное воскресенье христиане вспоминают о событии, произошедшем две тысячи лет назад – торжественном въезде Иисуса Христа в Иерусалим. В Евангелие от Матфея это событие описано следующим образом: при приближении к Иерусалиму Иисус послал своих учеников в Вифанию за осленком и ослицей. «Ученики пошли и поступили так, как повелел им Иисус: привели ослицу и молодого осла и положили на них одежды свои, и Он сел поверх их. Множества же народа постилали свои одежды по дороге, а другие резали ветви с дерев и постилали по дороге; народ же предшествовавший и сопровождавший восклицал: осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних!» (Мф, XXI, 1–9).  

Именно эти события и воспроизводились во время пышной церемонии, получившей название Шествие на осляти.

В XVI–XVII вв. в Москве и в некоторых других городах Русского государства в Вербное воскресенье совершался грандиозный по красочности, количеству участников и масштабам приготовления обряд – Шествие на осляти.

Особой пышностью отличалась московская церемония. В ней Христа изображал восседавший на «осле» митрополит (а с 1589 г. – патриарх), а роль конюшего исполнял сам царь.

Этот обряд появился в Москве при митрополите Макарии в середине XVI в. История его возникновения туманна. Похожий обряд существовал в Византии и на Ближнем Востоке. Однако византийцы считали несовместимым с достоинством императора, чтобы тот вёл под уздцы лошадь с патриархом, поэтому глава государства в шествии не участвовал. А вот в Западной Европе монарх – король или император – вполне мог исполнять «службу конюшего» по отношению к римским папам. По-видимому, в основе этого обряда лежала знаменитая средневековая подделка – так называемая «Псевдоконстантинова грамота», или «Константинов дар» (Donatio Constantini). До эпохи Возрождения подлинность этого документа не оспаривалась, а из него следовало, что сам Константин Великий даровал папе Сильвестру верховную власть над христианской церковью Рима, более того, в знак почтения служил ему в качестве конюшего – вёл под уздцы лошадь с восседавшим на ней папой. Служба конюшего являлась символическим выражением покорности светского правителя главе церкви.

В России произошло объединение церковного обряда, совершавшегося в Вербное воскресенье в Константинополе и Иерусалиме, со «службой конюшего», имевшей место на Западе, – «служба конюшего» стала осуществляться в рамках церковного обряда Шествия на осляти.

Как проходила церемония? Поначалу процессия двигалась только внутри Кремля, от собора к собору (от Успенского собора ко Входо-Иерусалимской церкви и обратно). Уже через несколько лет и до середины XVII в. Шествие стало совершаться из Успенского собора в Троицкий, или Покровский, собор, что на Рву (храм Василия Блаженного), в котором существовал придел Входа Господня в Иерусалим. После недолгого богослужения процессия возвращалась обратно в Успенский собор. Со времён патриарха Никона Шествие на осляти стало начинаться у Лобного места, откуда направлялось в Успенский собор. До Лобного места патриарх шествовал пешком. 

Для того чтобы оценить масштабность и красочность действа, происходившего в Вербное воскресение на Красной площади, посмотрим на приготовления к празднику. 

Одна из главных «участниц» шествия – верба, ветви которой заменяли на Руси ветви финиковой пальмы. Вербное дерево, украшенное и увешанное фруктами, понималось как символ благословения, которое Бог посылает людям. Поэтому украшалась верба с особым тщанием. За несколько дней до праздника начинался поиск «болшой вербы», который поручался церковным сторожам. Они же занимались и украшением дерева, которое во время церемонии везли в нарядной повозке. 

Наряд дерева включал в себя, в основном, «съедомые овощи», т. е. фрукты: яблоки, изюм, винные ягоды (смоквы), финики, грецкие орехи и т. д. Позднее настоящие фрукты стали заменять искусственными. Для большей пышности к вербе дополнительно привязывались отдельные ветви, сделанные из пучков прутьев. 

В 1672 г., в честь прибытия польских послов по указу царя Алексея Михайловича дерево было наряжено особенно пышно. С этого времени вербу начинают дополнительно украшать декоративными листьями (в 1697 г. было изготовлено 30 тысяч (!) таких тканевых листьев), искусственными же цветами, птицами и блестящими звездами. После празднества все эти украшения снимались, чинились и хранились до следующего года.

Большая праздничная верба устанавливалась на специально приготовленную для неё повозку – в обитые красным сукном и украшенные литыми бляхами сани или телегу, в зависимости от погоды. Рядом с вербой было место для певчих. Приготовленная таким образом повозка обычно запрягалась в несколько лошадей. Правили лошадьми возницы, одетые в нарядные одежды.

Во время Шествия на осляти патриарх ехал не на осле. Эту роль исполнял специально обученный и подготовленный патриарший конь. Праздничное убранство «осляти» отличалось особой пышностью. Коня покрывали специально сшитым белым чехлом с длинными ушами, позволяющим добиться некоторого сходства с ослом. 

Голландский путешественник Николаас Витсен рассказывал об обучении «осла»: «Коня в течение целого месяца кормили только один раз в день и учили проходить этот путь медленно, шаг за шагом; в течение последних трёх дней его почти совсем не кормили, чтобы он не испачкал дорогу».

Роль народа, стелющего свою одежду при въезде Христа в Иерусалим, играли «постилальники». Побывавший в России в 1654 –1656 гг. архидиакон Антиохийской православной церкви Павел Алепский описывает это так: «С раннего утра снарядили 100 отроков из детей стрельцов, дали им, как это у них принято ежегодно, из царской казны сто кафтанов из сукна разных цветов: зелёного, красного, голубого, жёлтого и иных; каждый из них надел кафтан и приготовился к церемонии. Учить их и руководить ими было поручено особому сотнику». Чаще это были дети стрельцов или молодые стрельцы и подмастерья. Количество «отроков», участвующих в шествии, постепенно возрастало и в какой-то момент достигло 1000 человек. Они расстилали перед процессией ткани и одежду, за что получали от патриарха или царя небольшое вознаграждение.

Начиналось шествие с молитв и чтения Евангелия. Затем патриарх подносил царю «вайи» – ветви финиковой пальмы, ветви вербы и свечу. Ветви вербы он раздавал также приближённым царя.

Дальше процессия начинала движение: впереди шли младшие чины: дворяне, стряпчие, стольники, дьяки. Затем в повозке везли вербу. За вербой шли бояре, окольничие и думные дьяки. Затем патриарх на «осляти», которого в поводу вёл сам царь, поддерживаемый под руки боярами. Всё это под неумолкающие праздничные песнопения. Процессия доходила до Успенского собора, где после окончания службы патриарх благословлял вербу и одаривал украшенными фруктами ветвями и другими подарками участников действа. Считалось, что освящённые ветви вербы обладают целебными свойствами. Царю патриарх также выдавал символическое жалование на раздачу милостыни.

Участие в обряде было почётным и очень важным делом. «Кто не бывает в этом ходу, тот думает, что сделал смертный грех и никогда не будет в раю», – заметил шведский дипломат Пётр Петрей де Ерлезунда.  

Немец Мартин Бер, живший в России в начале XVII в., повествуя о Смутном времени, когда Москва находилась в руках поляков, писал: «Видя везде волнение народа, полководцы их отменили торжественный выход в Вербное воскресенье, которое после Николина дня считается важнейшим праздником: они опасались при сём случае неминуемого бунта… Чернь, узнав о запрещении наместника праздновать столь великий день, изъявила сильный ропот и лучше хотела погибнуть, чем стерпеть такое насилие; волею народную надлежало исполнить; узду осляти держал, вместо царя, знатнейший из Московских вельмож, Андрей Гундоров. Немцы же и поляки в полном вооружении охраняли тишину столицы».

При Петре I этот любимый народом роскошный имперский обряд прекращает своё существование – в последний раз шествие совершали в 1697 году. Меняется и его восприятие. Иллюстрацией произошедшей перемены служит эпизод, описанный со слов тайного советника И. И. Козлова протоиреем московского Архангельского собора Петром Алексеевым в письме к императору Павлу: на именинах у капитана морской службы один офицер, «истребовав позволения от великого государя», спросил Петра I: «Надёжа государь! Какая была причина родителю вашему, царю Алексею Михайловичу, так много прогневаться на Никона патриарха, чтоб осудить его и послать во изгнание?» Пётр ответил, что Никон «сперва усердно служил и угождал моему родителю, за что и получил от его величества многочисленные царские милости, но после заразился духом папского властолюбия. Возомнил о себе, что он выше самого государя, да и народ тщился привлещи к сему ж зловредному мнению, особливо в публичных церемониях». Сам Алексеев по этому поводу дал такой комментарий: «Не папская ли то гордость, чтоб Богом венчанного Царя учинить своим конюшим, то есть в Неделю ваий в подражание неподражаемого Христова входа в Иерусалим патриарх, с великою помпою по Кремлю едучи на придворном осляти, заставлял самодержца вести того подъяремника под усце при воззрении бесчисленного народа?»