Русские города – благодаря Петру и его указам – к Рождеству превращались в леса – от обилия ёлок, которые свозили на продажу. Между ёлками, засыпанными снегом, сновали продавцы горячего сбитня, магазины были украшены фонарями, мишурой, ёлочными игрушками и рождественскими открытками, на рынки тянулись обозы с мороженой птицей и свининой – кончался Рождественский пост, улицы украшались праздничной иллюминацией. А в деревне никакой суеты не было. Она встречала Рождество по-своему, без оглядки на модную городскую суету – а как было заведено встарь. 

Рождество и Святки в народном календаре – дни особенные. Гадания, традиционные забавы, обрядовая еда, масса примет, связанных с этими святыми днями, – всё это тянулось из глубины веков и продолжало существовать вплоть до начала ХХ века. Но если Масленица могла праздноваться и в СССР как элемент народных гуляний, то изъять христианскую составляющую из Святочной недели было невозможно. Рождественские традиции оказались под жёстким запретом – как религиозная пропаганда. Такому же остракизму со стороны новой власти подверглась и новогодняя ёлка, но её через некоторое время «помиловали». А вот вернуть Рождество было немыслимо. 

Святки остались странными днями, когда почему-то «девушки гадали», но глубокий смысл этого светлого времени, его течение и внутренняя философия были под запретом – и, увы, во многом оказались утраченными. Прервалась традиция народных славословий, колядок; не встретишь уже и вертепов – разве только у фольклористов и реконструкторов, заботливо сохраняющих память о прошлом.

А ведь вертепы существовали в России примерно с XVI–XVII века. Их принесли к нам, как считают учёные, студенты Киевской семинарии, и постепенно традиция кукольных мистерий стала неотъемлемой частью русского народного благочестия – от Могилевской губернии до самой Сибири. Удивительный сплав казалось бы несоединимых традиций – архаические обряды, посвящённые плодородию, и учительная христианская литература, народные песенки и школярская «учёная» поэзия, разгул бесстыдного карнавала – и сакральная история, переживаемая во всей полноте участниками действа, – всё это было в народном театре, в вертепе. 

Само слово «вертеп» на церковнославянском означает пещеру, именно в ней скрывалось Святое семейство от воинов Ирода. Постепенно слово «вертеп», как это часто бывает в языке, изменило смысл и стало означать приют разбойников, место, где ничего хорошего с тобой не произойдёт.  Примерно таким же образом иронически переосмыслили в России «злачное место» – а ведь в псалмах оно всего лишь означало хорошее пастбище, куда Господь, Добрый Пастырь, ведёт Своих овец. 

В ряде церквей делают небольшой шалашик – вертеп – из еловых ветвей, а под их сень ставят икону Рождества или Богородицы с Младенцем, и тогда любой, приходящий в церковь на поклонение, как бы стоит у входа в тот самый вертеп, вместе с пастухами и волхвами.

Но настоящий вертеп был довольно сложной конструкцией. Большой деревянный ящик с закрывающимися дверцами и прорезями, входами и выходами, был разделён на два яруса. Прорези имели важный смысл: благодаря им куклы перемещались, могли входить и уходить через боковые дверцы. 

Часто вертеп делали в форме храма или красивого домика. Верхняя часть представляла хлев, где родился Христос, там ставились маленькие ясли – или иногда в глубине вешали люльку. На самый верх крепилась Вифлеемская звезда, в неё вставляли свечку – и она действительно сияла. 

Внизу, на первом ярусе, происходило основное действо – там был нижний, грешный мир, там стоял трон царя Ирода, там совершались все Иродовы злодеяния. Внизу, как подразумевалось, находилось Пекло, оттуда выскакивали страшные черти, утаскивая за собой жертвы. 

Кукол резали из дерева, раскрашивали, обряжали в яркие костюмы, чтобы всем было видно, прикрепляли к специальным держалкам, входящим в прорези, как в паз, – и фигурки могли скользить по ярусу. 

Вообще вертеп должен был выглядеть пёстро и богато – его украшали фольгой, оклеивали картинками, бусами, расписывали орнаментами, рисовали ангелов, а верхний ярус старались выклеивать голубой либо белой тканью – как будто небо. 

Набор кукол был примерно определён: для первой части – мистерии – Святое семейство, Ангел, Три волхва, Пастухи, Старая баба Рахиль, Смерть, Царь Ирод, его Воины и Чёрт. Это были необходимые персонажи мистерии. Иногда присутствовала Иродиада, но в сущности, без неё можно было обойтись. Также в хозяйстве были Цыган, Цыганка, Лошадь, Казак, Еврей и Еврейка, Кавалер и Дама и т. д. в зависимости от запасливости и мастеровитости кукольника, хозяина вертепа. Эти куклы нужны были для второй части представления, профанной.

Семинаристы, естественно, знали наизусть все церковные песнопения и красиво их исполняли (не умеющему петь дорога в попы была закрыта), могли, к уважению селян, говорит «по-учёному» и рассказывали историю Рождества как по писаному. В деревнях это ценили. А кукольник, хозяин вертепа, добавлял в древнюю священную историю соли и перца, изменял голоса, говоря за разных кукол, и на этом пересечении грубого бурлеска, почти фарса, и священной почитаемой истории и зарождался настоящий народный вертеп. 

Иногда ящик возили в санках по деревне – в сопровождении толпы ребятишек со звездой – и давали представление в каждом доме, где хозяева были не против (особый обрядовый переговор с хозяином входил в ритуал колядования). Иногда вертеп устанавливали стационарно, и тогда вся деревня собиралась, чтобы посмотреть кукольный спектакль. Выходил Пономарь, зажигал свечи – и представление начиналось.

Само вертепное действо было довольно разнообразным, так что вертепник мог варьировать те или иные эпизоды на свой вкус. Но вначале представление шло в верхнем ярусе. Загорались свечки, к пещере «выходили» деревянные ангелы, читались рождественские «рацеи» – стихи, а сопровождающие вертеп музыканты или певчие распевали колядки, описывающие рождение Спасителя, вроде следующей:

Но, конечно, далеко не в каждое село приходили кукольники с вертепом, и не всегда у жителей деревень хватало задора, сил и умения своими силами «представить камедь».  Репетиции должны были начинаться с октября месяца, чтобы успеть до Святок, да и режиссера, имеющего свой экземпляр текста,  не всегда можно было сыскать. 

Зато оставались самые древние и наиболее простые способы почтить святое Рождество: колядники ходили по деревне, нарядившись в ангелов, «персидских царей» (на головах бумажные короны, на плечах эполеты из соломы), нося с собой цветной фонарь на палке – или бумажную или фанерную звезду со свечой внутри. Они останавливались под окнами и хором пели колядки, славя Младенца, Богородицу, призывая на хозяина дома и его семейство божье благословение. 

Колядовали и взрослые, и дети, но разными группами – стараясь не пересекаться. Считалось, что чем больше колядовщиков пожелают семейству добра и удачи, тем лучше. Все полученные дары – съестное, сладости, монетки, а если «славить» приходили взрослые, то и крепкие напитки – складывались в общий мешок, а по окончанию колядований дружно съедались. 

Колядки бывали разные. При исполнении «христославных» колядок всё было достаточно чинно, а вот «посевные» колядки напоминали о древних языческих обрядах, где обыгрывались именно мотивы плодородия, чадородия, избытка и изобилия. Ряженые изображали коз, медведей или «старух» – переодеваться в женское платье было беспроигрышным комическим ходом. Вели они себя при этом вольно, надевали маски («хари» или «личины»), пачкали лица в золе, муке, сыпали срамными шутками, из репы и брюквы вырезали огромные зубы, пародируя мертвецов. Те, кто надевал «личины», должен был в Крещение непременно окунуться в  крестообразную прорубь – «иордань» и смыть с себя этот грех. 

Вот как описывает «славление» и живой вертеп настоящий певец Руси – Иван Шмелев:

Им дают желтый бумажный рублик и по пирогу с ливером, а Золе подносят и зеленый стаканчик водки. Он утирается седой бородкой и обещает зайти вечерком спеть про Ирода "подлинней", но никогда почему-то не приходит». 

После Революции традиция колядования была пресечена – и  увы – так и не возродилась. Теперь колядки можно услышать или на театрализированных псевдонародных гуляниях, или на концертах музыкальных подвижников – собирающих народные песни и обряды по крупицам и бережно сохраняющих то, что чудом удается отыскать. 

В Сети множество сайтов предлагает «настоящие русские колядки», но на поверку большинство таких текстов ¬– более или менее аккуратные подделки «под народное», расхожие стандартные поздравления с новогодних открыток. 

Нам остается учиться подлинному русскому фольклору у тех, кого считают истинными звездами фольклористики, – ансамбля «Сирин», Сергея Старостина, народной певицы Лукерьи Андреевны Кошелевой… И опять возвращаться к русской классической литературе, запечатлевшей для нас всю красоту русского Рождества.

И почему-то кажется, что давний-давний тот напев священный… был всегда. И будет» (Иван Шмелёв, «Рождество»).