Редкий мемуарист начала XX века, включая русских классиков, в своих записках обошёл вниманием личность Сергея Уточкина. В историю он вошёл как пионер авиации, но современникам запомнился как чудо-богатырь, для которого нет ничего невозможного.

За короткую жизнь, продолжавшуюся менее 40 лет, Уточкин успел прославиться как фехтовальщик, пловец, яхтсмен, боксёр, футболист, вело-, мото- и автогонщик и во множестве других ипостасей. Первая российская суперзвезда – так называют современные историки и публицисты Сергея Уточкина, жившего в одно время с Шаляпиным, Станиславским и Поддубным.

Улица Уточкина в Санкт-Петербурге отходит от проспекта Испытателей и упирается в проспект Королёва. И это очень символично. Этому весёлому и бесстрашному человеку было уготовано связать воздушный шар и аэроплан с космическим кораблём, став вдохновителем целой плеяды советских авиаконструкторов.

Наперегонки с лошадью и трамваем

При жизни вокруг личности и подвигов Сергея Уточкина ходило множество мифов и легенд, после смерти их количество удвоилось. За два года до его ухода из жизни он решил разом ответить на все слухи и написал «Мою исповедь», но сломав одни мифы, наплодил множество новых. Витиеватым и резким слогом Уточкин рассказал о том, что потерял обоих родителей в детстве и воспитывался опекунами, имея оставшееся от отца «крупное состояние».

Задиристый характер, по его словам, проявился уже в школе, где ему приходилось вести «дебаты из угла». Споры с преподавателями по поводу бесцельности наук и зубрения уроков привели к тому, что в 15-летнем возрасте Уточкин оставляет коммерческое училище, и с тех пор полагается только на себя.

Автор не жалеет трети своей литературной исповеди на рассказ о том, что в 13 лет, будучи чемпионом двора в играх «на ловкость и глазомер», проиграл игроку, который оказался сильнее его. Поражение заставило Уточкина забыть обо всём на свете, пока не отыгрался. «Энергичное трудолюбие пчелы, и – я вновь вернул себе былое влияние», – описывает он окончание истории.

Это пчелиное трудолюбие помогло Сергею Уточкину, не обладавшему, по словам современников, выдающимися физическими данными, прославиться на всю Россию и даже Европу в нескольких видах спорта. Сам он отмечал в автобиографии, что «неустанно добивался совершенства» в пятнадцати видах спорта. Особенных успехов Уточкин добился в велоспорте.

Его родная Одесса на стыке XIX и XX веков была российским центром велогонок. Уточкин многократно становился чемпионом города и страны, и привозил призы с главных европейских соревнований. До того, как он открыл для себя воздухоплавание, Уточкину не было равных в беге (удивление вызывала его беспредельная выносливость), боксе, футболе, автогонках и других видах спорта.

«Однако во всех областях спорта он никогда не достигал совершенства и мог считаться скорее талантливым и бесстрашным дилетантом, чем настоящим профессионалом. Единственный вид спорта, в котором он был действительно гениален, — это велосипедные гонки. Велосипед был его стихией. Не было в мире равного ему на треке…», – отмечал Валентин Катаев.

По воспоминаниям Александра Куприна, назвавшего Сергея Уточкина самыми оригинальным человеком, встреченным в жизни, в Одессе того узнавал каждый встречный, и появление на улице вызывало столпотворение. «Уличные мальчишки бегут за мной и дразнятся: «Уточкин, рыжий пёс», – рассказывал он писателю.

Эта невероятная слава дала право биографам Уточника назвать его первой звездой спорта. Культ чемпиона, гордость за нашего спортсмена на пьедестале, привычка следить за успехами атлета и болеть за него – у истоков этих традиций, развившихся в XX веке до невероятных размеров, во многом стоял Уточкин.

Восторг публики он вызывал не только рекордами и золотыми кубками, свои спортивные таланты Сергей Уточкин демонстрировал публике в самых причудливых формах. Не всякий современный продюсер придумает такие шоу, которые «рыжий пёс» давал в Одессе и других городов. Он бегал наперегонки с трамваем, соревновался на роликах против велосипедиста, а на велосипеде со скаковой лошадью. И всякий раз одерживал победы.

По Потёмкинской лестнице, символу Одессы, Уточкин, наверное, чаще передвигался на колёсах, чем ходил по ней пешком. На радость публики он спускался по ступеням на мотоцикле, велосипеде и автомобиле.

«Не птица, а человек летает над нами»

А потом его поманило небо, потому что целей на земле уже не осталось. Авиация всегда была дорогим увлечением, но отцовское состояние помогло Сергею Уточкину исполнить давнюю мечту. В 1907 году он приобрёл воздушный шар и отправился в полёт в Одессе, в следующем году его шар видели уже в небе Египта.

Увлечённость техникой, в особенности, автомобильной, породило другую мечту – совместить бензиновый двигатель и воздухоплавание. «Когда первые аэропланы не летали, я знал наверное, что нет скорости; будь скорость, — полечу, держась за юбку… А скорость даёт сила, – писал он. – Чем больше скорость, тем меньше внимания закону равновесия, ветру. Тем вернее и безопаснее полёт… Дайте лёгкую силу… Мы полетим…».

Целеустремлённость, «трудолюбие пчелы» и капитал позволили ему в кратчайший срок освоить пилотирование, изучить всю имеющуюся техническую литературу о летающих устройствах, и приобрести свой первый биплан. Который редко простаивал в ангаре: за три ближайших года Уточкин совершил около ста пятидесяти полётов, побывав в семидесяти городах России.

Современный человек не обращает внимания на шум самолёта над головой, а для российского провинциала аэроплан в небе означал чудо прогресса, которое пришло из неведомых лабораторий к нему во двор. Демонстрации полётов Уточкина и авиасоревнования собирали десятки тысячи зрителей.

«Целыми часами просиживал я вместе с другими мальчишками под палящим солнцем верхом на высоком заборе, окружавшем тогда циклодром, чтобы в конце концов своими глазами увидеть, как Уточкин на какой-нибудь тридцатой версте вдруг пригнётся к рулю и вырвется вихрем вперёд, оставляя далеко позади одного за другим всех своих злополучных соперников, – вспоминал Корней Чуковский. – Уточкин! Уточкин! Уточкин! — кричал я в исступлении вместе с толпой, чуть не падая с забора вверх тормашками…»

Вдохновитель – ипостась Сергея Уточкина, которую он не упомянул в «Моей биографии». Свидетелями его полётов стали будущие выдающиеся авиаконструкторы, чьё детство и юность пришлись на дореволюционные годы. «Я шёл с ребятами из гимназии, – вспоминал Павел Сухой, – И вдруг над нашими головами пролетел аэроплан. Это было так неожиданно и удивительно, что дух захватывало. Не птица, а человек летает над нами…»

«В тот же день, придя домой, Павел забрался на чердак и принялся мастерить модель самолёта», – пишут авторы первой большой биографии Уточкина Михаил Ляховецкий и Вадим Рудник. На одно из воздушных представлений Уточкина бабушка и дедушка привели шестилетнего Сергея Королёва.

«Магическое слово «аэроплан» бурей ворвалось в сонную тихую жизнь дореволюционного Нежина, – вспоминал его дядя Александр Лазаренко. – И вместе с этим словом с уст не сходило имя Уточкина. Я хоть и приходился Серёже Королёву дядей, но по возрасту был не настолько старше, чтобы он мог меня так называть. Помнится, мы, нежинские мальчишки, ещё долго после того, как авиатор покинул наш город, увлечённо играли «в Уточкина», даже заикались, как он, и мастерили из дощечек аэропланы».

Первая мировая война побудила Сергей Уточника оставить гастроли и записаться в армию. В конце 1915 года его приняли инструктором в Петроградскую авиационную школу, присвоив чин прапорщика. Но прослужил он совсем недолго, простудился в полёте и оказался в больнице с воспалением лёгких. Лихие годы жизни на износ привели к тому, что организм не смог победить недуг, и Уточкин скончался в 39 лет. Его похоронили в Александро-Невской лавре.

Баловник судьбы получил настоящую славу, которая непреходящая, после смерти. При жизни многие считали его фокусником и сумасбродом, но время всё расставило по своим местам. О Сергее Уточкине написали книги и сняли фильмы, открыли памятники и бюсты, назвали его именем улицы (пройтись по Уточкина можно в Санкт-Петербурге, Воронеже и других городах) и велосипедные соревнования.

«Прошу меня не считать гордым, или самонадеянным, – писал он. – Там, где мне – трудно, другому – невозможно. Там, где я неуязвим, забронирован, дышу свободно, – другой развалится – и задохнётся. Я жил всегда продуманно, по плану размышляя, самоулучшаясь, образовываясь».