Международный женский день отмечается уже более ста лет, но путь к женской независимости начался много ранее. Эта животрепещущая тема чрезвычайно волновала общественность. Мнения были полярными, и копий было сломано немало в спорах о правах женщины и её роли в жизни общества.

Русские писатели и журналисты не оставались в стороне и пытались высказать своё отношение к назревшей проблеме женского самоопределения. В. Ф. Одоевский в повести «Княжна Мими» (1834 г.) одним из первых обратил внимание на перекосы в девичьем воспитании и высказал упрёк в адрес сложившихся социальных порядков: «...вините, плачьте, проклинайте развращенные нравы нашего общества. Что же делать, если для девушки в обществе единственная цель в жизни – выйти замуж! если ей с колыбели слышатся эти слова – “когда ты будешь замужем!”. Её учат танцевать, рисовать, музыке для того, чтоб она могла выйти замуж: её одевают, вывозят в свет, её заставляют молиться Господу Богу, чтоб только скорее выйти замуж. Это предел и начало её жизни. Это самая жизнь её. Что же мудрёного, если для неё всякая женщина делается личным врагом, а первым качеством в мужчине – удобоженимость. Плачьте и проклинайте, – но не бедную девушку».

Вопросы назревали долго, но широкая общественная полемика развернулась после публикации в 1860 году статьи М. Л. Михайлова «Женщины, их воспитание и значение в семье и обществе». По мнению автора, «спасением от нравственной шаткости, которою, как старческою немочью, больно современное общество» может стать «только коренное преобразование женского воспитания, общественных прав женщины и семейных отношений».

Писатель весьма ответственно подошёл к решению проблемы, старался рассуждать объективно, с опорой на труды уважаемых философов и ставил перед читателями ряд вопросов: «В какой мере зависит благоденствие общества от уравнения прав мужчины и женщины? Как может совершаться это уравнение? Что служит ему помехой в современных понятиях и нравах? Как должна сложиться семья, чтобы стать прочным залогом действительных успехов общества? Какая роль принадлежит женщине в домашней и общественной экономии? Какой род промышленности, какое искусство могут быть специальностью женщины?..»

Завершал свою статью М. Михайлов такими словами: «Пусть только больший круг людей вникает в самые вопросы и тревожится ими: ответ даст сама жизнь». И жизнь ответила незамедлительно.

Отмена крепостного права и разрушение привычного помещичьего уклада привело к тому, что активные и сообразительные девушки начали искать себе применение в новой жизни, желали получать образование, принимать во всём более деятельное участие и бороться за свои права. Термины «эмансипация» (от лат. emancipatio – освобождение от зависимости) и «суфражизм» (от англ. suffrage – избирательное право) стали чрезвычайно популярными, а женщин, ратующих за эти социальные ценности, стали именовать эмансипе и суфражистками.

Многим мужчинам новые веяния не нравились, и популярные писатели не исключение. В 1862 г. выходит роман И. С. Тургенева «Отцы и дети», в котором без капли симпатии изображается эмансипе Кукшина, неряшливая болтушка с претензиями. Она часто мечется, мысли её сбивчивы, рассуждения дискретны. Не находит человек себе применения. Своё отношение писатель выказывает, брезгливо описывая жилище Евдоксии (Авдотьи) Кукшиной, в котором повсюду «бумаги, письма, толстые номера русских журналов, большей частью неразрезанные, валялись по запыленным столам» и «белели разбросанные окурки папирос», а также её внешность: «В маленькой и невзрачной фигурке эмансипированной женщины не было ничего безобразного, но выражение ее лица неприятно действовало на зрителя». И ходит-то «несколько растрепанная, в шелковом, не совсем опрятном платье», и перчаточки-то на ней грязненькие.

Н. С. Лесков тоже в стороне от проблемы не остался и высказал свою точку зрения в статье «Русские женщины и эмансипация» (1860 г.). В ней он заявил о необходимости предоставления женщинам «возможности образоваться всесторонне, следовать своему призванию, о предоставлении им тех должностей, где бы могли они зарабатывать деньги, необходимые всякому человеку для поддержания себя и своего семейства». Упоминая формальное право женщин на независимость, писатель сетует, что на деле это право то и дело попирается: «Незавидное место отмежевано у нас женщине-писательнице, женщине-артисту, еще менее женщине ученой. Общество осыпает их насмешками: “Писаки! писаки идут!” – говорят об авторе-женщине. “Синие чулки! профессора, педанты”, – говорят о тех женщинах, которые показывают некоторое поползновение учиться. Нашему обществу не нужно таких женщин».

Литературный критик Д. И. Писарев в статье «Женские типы в романах и повестях Писемского, Тургенева и Гончарова» (1861 г.) тоже вставал на защиту слабого пола: «Мужчина гнетет женщину и клевещет на нее... Мужчина, постоянно развращающий женщину гнетом своего крепкого кулака, в то же время постоянно обвиняет ее в ее умственной неразвитости, в отсутствии тех или других высоких добродетелей, в наклонности к тем или другим преступным слабостям... Женщина ни в чем не виновата. Она постоянно является страдалицей, жертвой».

Критик пытался найти оправдание и не лучшему материнскому влиянию, сложившемуся в русских семьях: «Наши русские матери плохо воспитывают, - согласен; да где ж им было научиться приемам здравой педагогики? Где им было проникнуться человеческими идеями? Наши матери занимаются устройством своих куафюр или маринованием грибов, - опять-таки согласен. Да что же им делать, когда они ничего лучшего не знают? А не знают они потому, что с ними никто по-человечески не говорил. Виноваты же в этом одни мужчины, потому что мужчины дирижируют оркестром общественных убеждений и являются запевалами. Если выходит разладица, они же сами за это отвечают и на себя должны пенять».

Споры спорами, а как проблему решить? Тут по степени популярности и злободневности, пожалуй, ничто не сравнится с романом Н. Г. Чернышевского «Что делать?» (1863 г.), в котором дамам был дан простой и действенный рецепт обретения независимости. Многие современницы писателя приняли совет к действию, и жизнь женскими коммунами стала хорошей альтернативой незавидным социальным ролям, уготованным девицам тогдашним общественным порядком. Интересно, что в своём романе «Дым» (1867 г.) Тургенев не удержался против ироничного замечания по поводу женских швейных мастерских, открытых под влиянием романа Чернышевского, и привёл следующий диалог Бамбаева (восторженного субъекта «вечно без гроша») и Суханчиковой (нервной и несимпатичной бездетной вдовы):

«- Я романов больше не читаю.

- Отчего?

- Оттого, что теперь не то время; у меня теперь одно в голове: швейные машины.

- Какие машины?

- Швейные, швейные; надо всем, всем женщинам запастись швейными машинами и составлять общества; этак они все будут на хлеб зарабатывать и вдруг независимы станут. Иначе они никак освободиться не могут. Это важный, важный социальный вопрос».

Явное или скрытое сопротивление мужчин вполне объяснимо: там, где происходит эмансипация женщин, наблюдается феминизация мужчин, а это прямая угроза патриархальному укладу.

Л. Толстой женскую самостоятельность решительно отвергал и видел проблему как-то очень узко. В 1870 году он писал: «Никакой надобности нет придумывать исход для отрожавшихся и не нашедших мужа женщин: на этих женщин без контор, кафедр и телеграфов всегда есть и было требование, превышающее предложение. Повивальные бабки, няньки, экономки, распутные женщины». Довольно цинично звучит.

В статье «Мильон терзаний» (1872 г.), посвящённой разбору грибоедовской комедии «Горе от ума», И. А. Гончаров говорит об издержках светского воспитания начала XIX века: «Французские книжки... фортепиано... стихи, французский язык и танцы – вот что считалось классическим образованием барышни. А потом “Кузнецкий мост и вечные обновы”, балы... и это общество – вот тот круг, где была заключена жизнь “барышни”. Женщины учились только воображать и чувствовать и не учились мыслить и знать. Мысль безмолвствовала, говорили одни инстинкты. Житейскую мудрость черпали они из романов, повестей – и оттуда инстинкты развивались в уродливые, жалкие или глупые свойства: мечтательность, сентиментальность, искание идеала в любви, а иногда и хуже. В снотворном застое, в безвыходном море лжи у большинства женщин внешне господствовала условная мораль, а втихомолку жизнь кишела за отсутствием здоровых и серьезных интересов теми романами, из которых и создавалась “наука страсти нежной”». Жизнь вроде бы и ушла вперед, но положение женщины в семье и обществе за прошедшие со времени публикации «Горя от ума» пятьдесят лет, по мнению Гончарова, не сильно изменилось.

Не остался в стороне от решения женского вопроса и Ф. М. Достоевский. Эмансипацию он поддерживал, но был против революционных мер в достижении благородной цели. Справедливо полагая, что общество пока не готово здраво воспринимать идеи равноправия женщин и мужчин, писатель меж тем был уверен, что постепенно этот острый социальный вопрос разрешится сам собой, надо только подождать, пока произойдут изменения в общественном сознании.

В журнале «Время» он опубликовал статью «Образцы чистосердечия», в которой встал на защиту женщины, попавшей в опалу за то, что дерзнула публично декламировать пушкинские «Египетские ночи»: «Женщине у нас еще нет таких прав. Я отнюдь не говорю, что не должно быть таких прав; напротив, я стою за права женщины всей душой моей. Я говорю только, что прав этих покамест нет… Этой идеальной свободы пользования своими правами женщине еще не дано. Она установится, когда установится общество и укрепятся нравственные правила в обществе, тогда и женщине позволят безнаказанно восхищаться художественным произведением вслух, воспламеняться чистым, самым высоким художественным восторгом при чтении его, и не станут непременно подозревать сладострастные помышления в этой чистой женщине, во взгляде, упоенном художественным наслаждением».

Выступал Ф. М. Достоевский и за чистоту терминологии, стараясь избавить слово «эмансипация» от негативного подтекста, навязываемого некоторыми консервативными изданиями. Так, в статье «Ответ “Русскому вестнику”» он пишет: «Что же вы называете эманципацией? В этих спорах надо сначала уговориться, согласиться между собою в основных мнениях, чтобы потом понимать друг друга. Если под эманципацией вы разумеете право всякой женщины ставить своему мужу при всяком удобном случае рога, то, разумеется, вы правы в вашей ненависти к эманципации. Но мы никогда не разумели так эманципацию. Для нас вся эманципация сводится к христианскому человеколюбию, к просвещению себя во имя любви друг к другу, — любви, которой имеет право требовать себе и женщина. По-нашему, весь вопрос об эманципации сводится на обыкновенный и всегдашний вопрос о прогрессе и развитии».

Как показало время, Достоевский не ошибся. Нельзя сказать, что женский вопрос решен окончательно и самым лучшим образом, но и мрачные прогнозы, к счастью, не оправдались. Женщины проводили и проводят большую работу над собой и над миром, созидая будущее и воспитывая детей в союзе с теми мужчинами, которые в них верят.