Детки войны

Голодное босоногое детство, мечты о куске хлеба с маслом, слезы по ночам и с каждым днем слабеющая надежда, что папа, ушедший на войну, однажды вернется. Кому-то удалось дождаться мужа и отца, а кому-то пришла только похоронка. Великая Отечественная принесла много горя в семьи. Самым молодым из детей войны сегодня уже за 70. Их осталось немного, но они еще могут поведать правнукам истории своего детства.

Немцы нам сахар, а мы им хлеб

Нина Артемьева родилась в 1942-м, поэтому тяжкие годы помнит очень смутно. Но картины послевоенного детства до сих пор стоят у нее перед глазами, будто все случилось только вчера.

- Я из Оренбургской области. Отец мой и в финскую воевал, и в Великую Отечественную. В марте 42-го пропал без вести, не знаем даже, где могила его. Папу я никогда не знала, он ушел на фронт в 1941-м, а я уже после родилась. Так и остались мы втроем - я, мама и старшая сестра. Мама неграмотная у нас, никуда особо не податься, работала с 6 утра и до 11 вечера за копейки, почти не видели ее. В поселке у нас практически одни вдовы жили, я с детдомовцами росла, за одной партой с ними сидела.

Жили у нас пленные немцы, строили и ремонтировали дома. Помню, как они нам, детишкам, сахара куски большие давали, а мы им за это хлеб. Мы часто к ним бегали на стройку, а они нас и не гоняли. Относились доброжелательно, у них же там, в Германии, свои дети и семьи остались. Это же простые солдаты, рядовые. Был у нас для пленных госпиталь в доме культуры, забежала как-то туда. До сих пор перед глазами стоит картина: несут немца на носилках, а у него голова туда-сюда болтается…

Какое детство у нас было? Голодными ходили, не знаю даже, что ели, как выжили. Я синяя была, как пупок, и худая, как спичка. По горам лазила, собирала корешки и жевала их: заячью морковку, чеснок дикий - все, что попадется. У меня мечта была булку белую маслом намазать и со сладким чаем съесть… Вот и все наше детство. Все мы так жили, весь поселок. У кого если отец был, смотрели во-о-от такими глазами! Невиданное это дело было.

Одна деревня и уцелела

Военное детство Леонида Демешко прошло в оккупации. Родился он в 1934 году в Белоруссии, отец в 1939-м участвовал в финской войне - пятилетний сынишка хорошо запомнил те проводы и свои слезы. В 1940-м отца встретили, а в 1941-м - снова проводили... На этот раз навсегда.

Когда немцы стали бомбить Оршу и железнодорожную станцию, чтобы отрезать путь для эвакуации в Москву, дом Леонида Васильевича тоже задело. Сгорел целиком, ничего не осталось, в том числе документов. Семья бежала в деревню к бабушке. Леонид помнит, как отступали советские войска: «Вот уже сдали Могилев, идут через деревню. Солдатики плачут, кричат - мы вернемся еще, держитесь! Отец на вторые сутки забежал утром, чтобы попрощаться: «Варвара, детей сохрани и себя береги!» И ушел дальше с войсками». Жена и дети остались в оккупации, и после войны получили извещение, что 1 января 1943-го погиб их муж и отец.

- Немцы у нас хозяйничали с 1941 по 1944-й, - вспоминает Леонид Демешко. - Нашей деревне повезло, что там не было партизан, поэтому нас особо не трогали. А вот в 10 километрах всю деревню сожгли, а жителей угнали в Германию - немца там, что ли, какого-то убили. Когда фашисты пришли, они уже все-все про нас знали. Сколько мужиков-дезертиров в деревне осталось, кто немецким владеет, даже еврея единственного сразу вычислили и увезли куда-то. Это в соседней деревне их проинформировали. Жил там сын раскулаченного, и он против советской власти был, стал немцам, когда они пришли, все докладывать.

Когда немцев от Москвы погнали в 42-м, они стали возвращаться в оккупированную еще деревню потрепанные, побитые. Сельские пацаны бегали смотреть на молодых солдат, как их гоняют командиры по полю. Детей и не трогали - пусть себе смотрят!

- Случай был один, мне память о нем осталась - на ноге, - рассказывает Леонид Васильевич. - Стреляли немцы по курам и гусям во дворе, а пуля отрикошетила от чугунного котла - и в ногу мне. Я закричал от боли, а немец меня схватил, на мотоцикл усадил, в медпункт отвез. Врач там немецкий пулю вытащил, все обработал, забинтовал и сказал еще через 3 дня прийти показаться. Вылечил мне ногу, в общем. Гуманность была у них, у обычных фронтовиков. А вот у эсэсовцев, полицаев - никакой жалости, конечно. Нам посчастливилось еще, что хоть не убивали никого.

Леонид Демешко хорошо запомнил день освобождения. Немцев полная деревня, все шумят, жителей согнали в овраг и ничего не говорят. Два немца ходят по верху, стерегут. К вечеру стало тихо - все ушли. Остались только эти два немца, мотоцикл и две канистры бензина - чтобы деревню сжечь, а потом уехать за всеми. Женщины стали причитать, умолять, чтобы пощадили дома.

- И ведь уговорили их, не сожгли нашу деревню! - до сих пор удивляется Леонид Васильевич. - Уехали немцы, а мы слышим снова шум. Неужели все-таки вернулись жечь? А оказалось, это наши разведчики! Мы их встречали как родных, столько счастья было. За ними и советские войска подтянулись. Солдатики идут и диву даются: «Как же так, идем третьи сутки, и только ваша деревня уцелела!»

День, когда умер Сталин

Лина Малышевич не может говорить о детстве без слез. Даже сейчас воспоминания о тех временах причиняют ей душевную боль. Может быть, именно поэтому Лина Ивановна взяла на себя нелегкую работу заместителя председателя общества «Дети войны» в Железногорске и день за днем помогает таким же, как она.

- Родилась я в 40-м году в пригороде Горького, отца никогда не видела, пропал без вести на войне. Мать работала все время, я в яслях, а потом в детский сад пошла. Причем я, маленькая девочка, всю дорогу была за воспитателя! Меня как самую сознательную оставляли присматривать за другими детьми. Однажды подошел ко мне мальчик и сказал: «А у меня папа ушел из жизни». Надо же, такой маленький, а уже уяснил, что папы больше нет. Я, чтобы утешить мальчика, начала ему петь... Оказалось, у меня божий дар. Пою до сих пор, много лет в «Росиночке» выступала.

После войны непростое было время, знаете ведь. Идем с мамой в магазин получать хлеб по карточкам. Мама в очереди, а меня куда деть? Я же энергичная. Вдруг хватится: «Где моя девчонка?» А я уже стою посреди магазина и пою. Все песни знала военные! «Смотри, какое у тебя платьице! - говорили мне женщины из очереди. - Возьми вот так за подол, мы тебе будем кусочки туда складывать!» И от хлеба своего каждая мне отламывала по ломтику. Когда мама меня нашла, у меня уже полный подол хлеба. «Ты ее не ругай! - говорили женщины. - Она у тебя такая девчонка хорошая, гордиться надо». Мама и не ругала.

Хорошо помню день, когда умер Сталин. Нас всех из школы на улицу вывели, выстроили перед памятником Ленину, что-то нам говорили. Мы все плакали, хотя ничего еще не понимали. Плакали, что кончилась война, а папа все не приходит. Каждый же думал, что в один прекрасный день отец откроет дверь, зайдет в дом… Если кто-то из класса говорил: «А у меня сегодня папа вернулся!», все остальные - сразу в слезы.

Назначили нам пенсию за папу 37 рублей. Зарплата у мамы крошечная, спасало только свое хозяйство - картошка всегда была, с голоду не умирали. Мама одежду мне шила и вязала. Свяжет мне тапочки, сошьет платьице из марли, выкрасит крапивой… Так девчонки мне все завидовали!

Дорогой внук Артемка!

Участник клуба любителей бега, танцор с 18-летним стажем, солист в народном хоре «Росиночка» без малого 38 лет, ветеран ГХК Иван Сумин тоже рос в послевоенные годы. Но его отец, в отличие от многих, вернулся домой невредимым и прожил долгую жизнь с любящей семьей. Пару лет назад старший внук из Москвы попросил Ивана Ивановича рассказать о родственниках… И получил в ответ письмо на 4 страницы.

«Дорогой внук, друг мой Артемка! Хорошую задачку ты задал нам - переворошить в своей памяти жизнь наших отцов и матерей. И правильно, память надо хранить. Иван Герасимович Сумин и Иван Егорович Калашников родились в 1905 и 1906 годах в семьях крестьян. До начала Великой Отечественной войны оба трудились на колхозных полях.

Страшные годы войны мой свекор Иван Егорович провел на фронте. В битве за Москву, будучи пулеметчиком, уничтожил более 60 фашистов. Суровые будни войны бросали его с одного фронта на другой: Центральный, Северный, Прибалтийский, Украинский. Практически на каждом он был ранен и после излечения попадал уже на новый. Иван Егорович был коммунистом, а у коммунистов и на фронте, и в труде только одна привилегия - «в атаку первым подниматься». После тяжелого ранения под Москвой отправили его в глубокий тыл на лечение. Здесь в 1942 году формировалась 78 стрелковая добровольческая бригада, и Иван Егорович сразу в нее вступил. После Победы твоего прадеда отправили на войну с Японией. За ратные дела он награжден орденами Отечественной войны и Красной Звезды, медалями «За отвагу», «За оборону Советского Заполярья», «За взятие Праги», «За победу над Германией», «За победу над Японией», а также многими юбилейными медалями.

Второй твой прадед, мой отец, менее героический. Он имел бронь, так как был единственным мельником на весь район. А когда фашисты приблизились к нашей Белгородской области в 1942 году, его тоже мобилизовали. Но, к счастью для нас, попал он в железнодорожные войска и всю войну сопровождал военные грузы. В боевых действиях не участвовал, но неоднократно бывал под бомбежками и артобстрелами. Однажды шальной осколок от авиабомбы попал ему в каблук сапога. Вот и все.

Артемка, твоим прадедушкам несказанно повезло - оба они остались живы».

Выковыренные, возвращайтесь обратно

Когда началась война, Римме Куйдиной было 12. Поэтому те годы она помнит хорошо. Все, что Римма Георгиевна пережила в юности, нашло отражение в ее стихах. Как признается автор, невозможно держать все это в себе, горечи нужно давать выход. Сейчас у Риммы Куйдиной двое детей, четверо внуков и десять правнуков. Она считает себя самой счастливой прабабушкой на свете. «Мне ничего не надо больше, - признается Римма Георгиевна. - Только бы не было войны…»

- Отец мой умер еще в 39-м, так что ребенком войны я вроде как и не считаюсь. Жили в Воронеже. В 41-м немец сюда подходил, но его отогнали. А в 1943 году враг уже вошел в город. Началась эвакуация. Спасались мы на поезде, а немец бомбил нас вслед. Бомба попала в наш вагон, мы с матерью чудом уцелели. Ни вагона, ничего не осталось, только железный остов, и мы в яме лежим... Полгода после этого я не слышала вообще. И сейчас плохо слышу - видимо, не прошло бесследно. Оставшись без поезда, пошли пешком, а немец безбожный все бомбил по нам. Приходилось только ночью идти, потому что днем нас обстреливали. Тяжело было очень, но что поделаешь... Годы войны - это же страшное дело.

До Уфы к родственникам добирались полтора месяца - где на тракторе, где на лошади, но больше пешком. Зашли мы в одну деревню, а нас там так тепло встретили! Председатель колхоза, украинец, дал нам лошадь с телегой, чтобы мы до соседнего села доехали и под расписку эту лошадь сдали. Нас было двое детей и мама еще в положении. А мог бы и рукой на нас махнуть. По дороге встретили папу с дочкой. Остановились попросить у них милостыню - кусочек хлеба или картошки. И что вы думаете? Они отобрали эту лошадь у нас, сели в телегу и уехали… А мы остались на дороге ни с чем. Разные встречались люди - и добрые, и злые. Кто-то даст кусочек хлеба, а кто-то крикнет вслед: «Выковыренные вы, что бежите-то? Возвращайтесь обратно!» Это нас, эвакуированных, так называли.

Когда вернулись в Воронеж после войны, дома нашего не оказалось, все разбомбили. Жили где придется - то в землянках, то у родственников, мотались туда-сюда. Тяжело, когда ни кола ни двора. Уже в 47-м переехали на Сахалин по вербовке, там подъемных давали 300 рублей…

Евгения ПЕРЕСТОРОНИНА