Георгий Трофимович Морев: «Охранять военных преступников было морально тяжело»

В 1946 году закончился Нюрн­бергский процесс над герман­ским фашизмом. Двенадцать нацистских военных преступни­ков были приговорены к смерт­ной казни через повешение. А семерых, которым удалось избежать участи висельника, приговорили к длительным сро­кам заключения в немецкой тюрьме-крепости Шпандау. И два с половиной года их охра­нял наш земляк Георгий Морев – участник войны и ветеран ор­ганов внутренних дел.

Родился Георгий Морев в дерев­не Кузнецы Павлово-Посадского района Московской области в сен­тябре 1921 года в рабочей много­детной семье. Шестеро братьев и сестра ушли на фронт, когда началась война. Георгий после окончания фабрично-заводского училища в 1939 году стал работать электриком на релейной станции в Мосэнерго. Здесь он встретил войну. Во время первой бомбежки Москвы едва не погиб, устраняя обрыв на поврежденной ЛЭП.

В мае 1942-го призвался в армейские ряды и направлен в Сарапул (Удмурт­ская ССР), куда было эвакуировано Смоленское пехотное училище. Попал в роту станковых пулеметчиков системы «Максим». Но доучиться курсантам не пришлось – советские войска оставили Воронеж, Ворошиловград, Ростов, враг рвался к Сталинграду и вглубь Кав­каза. Поэтому в августе этого же года все училище отправили на передовую, влили в 119-ю особую стрелковую бригаду, которая вела бои на Кавказе. Охраняли перевалы, которые фак­тически круглосуточно поливала снарядами не­мецкая авиация.

Вражеские снайперы не давали головы поднять, вспоминает Морев. Бое­вое крещение прошел 6 октября. А 12 октября по­лучил тяжелое осколочное ранение и орден Красной звезды.

Череда госпиталей и последствия ранения при­вели к тому, что Георгия Трофимовича комиссо­вали из вооруженных сил по третьей группе инвалидности в марте 1943-го. Казалось бы, война для него была за­кончена. Морев вернулся в Москву на прежнее место работы. Но не­надолго – снова пришла повестка. На передовую израненного бойца уже не отправили, так в его судьбе началась эпоха контрразведки «СмерШ». Сначала в роте 3-й танковой армии под Тулой, затем – особый батальон КР «Смерш» 1-го Украинского фронта.

– Мы не вели открытой и прямой войны, – вспоминает ветеран. – Мы проводили «зачистки», вели борьбу с вражескими диверсантами и лазутчиками, охраняли военные и стратегические объ­екты и штабы командования.

Так, в 1944 году в Тернопольской об­ласти была уничтожена крупная банда украинских националистов, сотрудни­чавших с гитлеровцами, отличавшаяся особой жестокостью. В плен удалось захватить 18 бандитов.

После войны охранял Шпандау

С осени 1944 года Морев уже не про­сто военнослужащий, а штатный сотруд­ник контрразведки. Прослужил до 1947 года в Австрии, где и встретил будущую супругу Лидию (она родом из Брянска, поэтому Георгий Трофимович, как только появилась возможность, перевелся по службе на родину супруги). По линии контрразведки Морев с марта 1953 по декабрь 1955 года – в служебной ко­мандировке в Берлине.

Шпандау – огромнейшая тюрьма-крепость, рассчитанная на 10 тысяч заключенных. Корпус казематов по пе­риметру опоясан высокой крепостной стеной с башнями по углам, где рас­полагались вооруженные часовые вну­тренних постов. Стены из красного кирпича толщиной 60–70 сан­тиметров. Вдоль стен со стороны города – электрический забор под напряжением в 4000 вольт.

Преступная семерка располагалась на первом этаже. Там же и кирха (лютеран­ская церковь). А этажом выше – гильо­тина. Фашисты ею пользовались почти до конца войны.

В такой огромной тюрьме сидели всего семь (!) заключенных. Но каких! Гросс-адмирал гитлеровского флота фон Дениц, наместник рейхсканцлера Германии в Чехословакии фон Нейрат, командующий подводным флотом адмирал Редер, ди­ректор гитлервского банка Функ, вождь молодежного движения «Гитлерюгенд» Ширах, министр вооружения Шпеер. И, пожалуй, самая важная фигура – заме­ститель фюрера по партии Гесс, которого называли тенью Гитлера.

Охраняли нацистских преступников представители четырех стран: СССР, США, Франции и Великобритании. Каждый месяц заступал караул одной страны. Смена караула проходила в торжественной обстановке на глазах у многих зрителей и корреспондентов, приезжавших со всей Европы.

Каждый из нацистов содержался в оди­ночной камере с нехитрой обстановкой: металлическая кровать, маленький стол, деревянный стул со спинкой, в углу унитаз, одно за­решеченное окно с форточкой. Осуж­денным выдава­лось по нескольку одеял, матрацев, простыни, две ватные подушки, две пары обуви. Сидели обитатели Шпандау через камеру, в одной – заключенный, другая – пустая. И так далее.

Распорядок дня заключенных был прост. В 6.00 –подъем, затем уборка камер, завтрак и прогулка. Как правило, прогулка проходила в саду. Сад был достаточно большой, и много там чего росло. И у каждого арестанта был свой участок. Отбой – в 22 часа.

– Кстати, самым заядлым огородником был Дениц, – вспоминает Морев. – Он выращивал петрушку, морковь, капусту, огурцы. И даже однажды пожаловался охране, что кролики смели весь его уро­жай. Шпеер с Редером занимались клуб­никой, Ширах и Функ сажали люпин, так как за ним не надо было ухаживать. Фон Нейрат не мог ничем заниматься в силу своего преклонного возраста. Лишь Гесс отказывался от всего, ссылаясь яко­бы на боли в животе и голове.

Но зато, по словам Морева, Гесс умело управлялся с ведром, веником и совковой лопатой, когда по субботам проходила генеральная уборка и он был «замыкающим» всего мероприятия.

Нацисты с немецкой педантичностью драили унитазы в тюрьме

Приговоренный к пожизненному за­ключению, Гесс в Шпандау был чужим даже среди своих. Пленники старались не иметь с ним никаких общих дел, да и сам Гесс сторонился всех. Почти не выходил из камеры, не делал, как дру­гие, зарядку, не посещал церковь. По воскресеньям и церковным праздникам заключенных выводили в кирху, куда для богослужения приходил французский па­стор. Там они молились, слушали музыку Баха и Бетховена. Гесс лишь однажды попросил отвести его в кирху, но не для богослужения, а чтобы послушать пате­фонные записи. Однако пробыл он там недолго. Изъявил желание отправиться обратно в камеру, объяснив, что разбо­лелась голова. О том, что у него болит голова или живот, помощник Гитлера по партии заявлял постоянно. Еще с Нюрн­бергского процесса и он, и адвокаты пытались представить его психически больным. Вот и здесь, в Шпандау, он пытался корчить из себя сумасшедшего. Собирались медицин­ские комиссии, экс­перты, но все призна­вали его вменяемым, психически здоровым. В отличие от других на свидания к нему никто не приходил. Правда, как и все, он пере­писывался с родными. Однажды обратился с необычной просьбой к жене: прислать ее фотографию в обна­женном виде.

Единственное, что связывало остальных узников с Гессом, это его личная библиотека. Раньше она находилась в Англии, и он затре­бовал ее в Шпандау. Одну из пустующих камер отдали под книги. Библиотекарем стал Редер, причем очень ответственным и аккуратным. Узники отличались чи­стоплотностью и аккуратностью. Морев вспоминает, как с немецкой педантич­ностью они убирали камеры, драили унитазы. По субботам проходила гене­ральная уборка. Главари рейха мастикой натирали полы в камерах и коридоре, да так, что те блестели! Каждый натирал пол в коридоре напротив своей камеры, а Гесс заканчивал уборку. Долговязый, нескладный, с глубоко запавшими глаз­ницами, он умело управлялся с ведром, веником и совковой лопатой, подметая коридор. Нацист, мечтавший покорить мир, был неплохим уборщиком.

Вся внутренняя охрана стран-союзников несла службу без оружия, но в специальной форме. Жили они в двухэтажном доме, разделенном на четыре части.

– Общаться с иностранцами нам за­прещалось, но мы все равно находили способы. Больше всего мы подружились с французами. Они полюбили нашу «Столичную». А разговоры с заключен­ными были вообще под строгим запре­том. Более того, первое время мы не знали, кто из узников есть кто. Свой срок те отбывали не под фамилиями, а под номерами. Цифры от 1 до 7 были у каждого на спине и коленях. Но вскоре охранники «просчитали» каждого из них. Фон Нейрат – «третий», Гесс – «седь­мой». При Редере наши офицеры стара­лись разговаривать поменьше, узнав, что он неплохо знает русский язык. Адмирал поначалу это скрывал, но однажды на русском спросил у меня: «Который час?» Я чуть не ответил ему, – вспоминает ветеран, – мол, тебе-то куда спешить, но вовремя передумал и просто сказал, сколько времени.

Служить в Шпандау морально было очень тяжело. В окна казармы нередко влетали камни, бутылки, однажды даже выстрелили в форточку, но, к счастью, никто не пострадал. Бывало, звонили по телефону, угрожали: «Русские, мы с вами рассчитаемся». Дежурить на свиданиях с родственниками было порой тяжелее, чем на посту. Свидания проходили раз в месяц, по заявлениям. Для всех общие, на два часа. Заключенных и посетите­лей отделяла стеклянная перегородка и металлическая сетка. Очень часто при­ходилось ловить ненавистные взгляды родственников, когда кто-либо из охраны просил соблюдать порядок или не входить в комнату свиданий с сумочками.

При Мореве из Шпандау освободили лишь фон Нейрата, который уже был не­мощным стариком. В 1956-м – Денница. Но этого момента Георгий Трофимович не застал, так как в конце 1955 года закончил службу в Германии.

Хорошие новости поднимают настроение

На праздничном пиджаке у Георгия Трофимовича около тридцати боевых и ведомственных наград. Ведь до 1972 года он работал в Управлении испол­нения наказаний по Брянской области: воспитателем в детской трудовой коло­нии, начальником отряда и дежурным помощником начальника 1-й колонии особого режима.

Более тридцати лет ветеран находится на заслуженном отдыхе. Сказываются на здоровье в такие преклонные годы и боевые ранения, и годы лесоповала.

– Да-да, было и такое в моей биогра­фии, что и начальником лесоповального отряда пришлось поработать, – говорит Георгий Трофимович. – Теперь вот все и выходит боком. Но все равно стараюсь держаться. Благо иногда по телевизору да в газетах и о хороших новостях говорят. Это поднимает настроение.

Новость о том, что Брянску присвоили статус города воинской славы, вызвала у ветерана радость.

– Две трети своей жизни я отдал Брян­щине и успел узнать, какие здесь жили и живут замечательные люди. В военные годы здесь бились с врагом тысячи пар­тизан. Голодные, сквозь леса и болота они пробивали дорогу к Победе. Конечно, мало сейчас осталось тех, кто отстаивал рубежи Брянска и области. Но статус «Город воинской славы» дан потомкам в память о подвигах дедов и отцов.