Владимир Михайлов. Жизненная нить Ариадны Тырковой

День 14 ноября 1869 г. в Санкт-Петербурге в доме действительного статского советника Владимира Алексеевича Тыркова выдался хлопотным. Хотя переполох и был ожидаемым, но привыкнуть к этому, наверно, невозможно. Сам хозяин в нервном напряжении провел весь день на ногах, потерянно ходил по комнатам, пока его наконец не известили, что у него родилась дочь. Через несколько дней она получила необычное имя – Ариадна. 

Тырковы были исконными русскими помещиками, укоренившимися на новгородской земле с незапамятных времен. Вергежа с обширными угодьями была пожалована Тырковым в начале XVII века за участие одного из них в войске князя Скопина-Шуйского, который содействовал возведению на престол первого Романова, царя Михаила Федоровича. Надо сказать, что таких дворянских гнезд, которые более 300 лет оставались в руках одной семьи, в России было совсем немного.

Впрочем, дети семейства Тырковых мало интересовались историей рода. «Никто в этом плодовитом семействе не сделал карьеры, не приобрел ни чинов, ни денег. Каких-то дрожжей не хватало у Тырковых» – немного раздраженно писала в книге воспоминаний «То, чего больше не будет» Ариадна Владимировна. Тырковы, по ее мнению, кроме древности рода и непрерывного владения большими угодьями, ничем в русской истории себя не заявили. В основном это были служилые люди и помещики; иногда мелькают ротмистры и майоры. Хотя дед А. В. Тырковой – Алексей Дмитриевич – был новгородским уездным предводителем дворянства и душеприказчиком Аракчеева, Были в роду и высокопоставленные военные: Владимир Дмитриевич Тырков (1869–1916) – контр-адмирал, участник русско-японской и Первой мировой войн, герой Порт-Артура. Но молодость и дух бунтарства, вселившийся в русское дворянство на исходе XIX века, требовали чего-то необыкновенного.

Жизнь многочисленного семейства Тырковых до самой революции была неразрывно связана с этим родовым имением, расположенным в Новгородском уезде в ста тридцати километрах от Санкт-Петербурга на реке Волхове.

В семь лет родители определили Ариадну в петербургскую частную гимназию княгини А. А. Оболенской, где ее подругами были Надя Крупская, Лида Давыдова – дочь директора Петербургской консерватории, впоследствии жена М. И. Туган-Барановского, Нина Герд – будущая жена П. Б. Струве, Вера Черткова – дочь приближенного императора Александра II. 

Однако за год до окончания учебы Ариадна была исключена из гимназии за «худое влияние на учениц». Хотя все понимали, что, связано это было с ее братом Аркадием, который участвовал в подготовке убийства Александра II весной 1881 г. (он был сослан в Сибирь, где провел 20 лет). Через год она экстерном сдала экзамены за курс гимназии. Но в связи с ухудшением материального положения семьи три года жила с матерью в Вергеже. 

В 1889 г. Тыркова поступила на математическое отделение Высших женских (Бестужевских) курсов, одновременно посещала столичные салоны, где встречалась с Н. К. Михайловским, Н. Ф. Анненским, А. И. Куприным и другими столичными знаменитостями.

В ноябре 1890 г. она вышла замуж за Альфреда Николаевича Бормана – инженера-кораблестроителя из петербургской немецкой купеческой семьи. Брак, правда, не сложился: через семь лет супруги развелись. Оставшись одна с двумя детьми, она принялась зарабатывать на жизнь журналистикой – сотрудничала в провинциальных, а затем и в столичных изданиях. 

Осенью 1903 г. на станции Белоостров при провозе из Финляндии оппозиционного журнала «Освобождение», издававшегося в Штутгарте, Ариадна Тыркова была арестована. Суд приговорил ее к двум с половиной годам тюрьмы, однако из-за болезни она была освобождена под залог и посчитала за благо эмигрировать. Перейдя финляндскую границу, через Швецию она направилась в Штутгарт, где в то время находилась редакция журнала «Освобождение». 

В июле 1904 г. в Женеве встречалась со своей подругой по гимназии Н. К. Крупской, которая в то время вместе с В. И. Лениным тоже находилась в эмиграции. 

Однажды в Штутгарте у П. Б. Струве она встретила высокого молодого человека с полуседыми висками и небольшими черными усами. Незнакомец застенчиво улыбнулся и горячо к ней обратился: «Как мы волновались за вас…» Тыркова догадалась, что это корреспондент влиятельной английской газеты «Таймс» Гарольд Вильямс, которого в редакции по-свойски называли Гарольдом Васильевичем.

Политическая амнистия, объявленная после издания Манифеста об усовершенствовании государственного порядка от 17 октября 1905 г., позволила Тырковой вернуться в Россию. Как только она оказалась в Санкт-Петербурге, то сразу же включилась в организацию конституционно-демократической партии. В апреле 1906 г. ее избрали в ЦК партии, и до марта 1917 г. она оставалась единственной женщиной в составе ЦК. 

Через несколько месяцев ее пути снова пересеклись с Гарольдом Вильямсом, который прибыл в российскую столицу по заданию английских газет. Доброе знакомство довольно быстро переросло в серьезные отношения – в 1906 г. у фамилии Тыркова появилась приставка – Вильямс. 

Британский журналист Гарольд Вильямс, родившийся в Австралии, был известным полиглотом – владел 58 языками. Вильямс говорил, что выучил русский язык, чтобы читать «Анну Каренину» в оригинале. Подражая Толстому, стал вегетарианцем, христианским анархистом и приверженцем ненасильственного сопротивления. Известно также, что Вильямс был близок к английскому послу Бьюкенену. По сути дела он был одним из многочисленных английских сотрудников секретных служб прикрывавшихся литературной деятельностью, которыми перед войной Англия просто наводнила столицу Российской империи. 

После свадьбы супруги Вильямс много путешествовали. Они посетили Италию, Великобританию, Швейцарию, в октябре 1911 – марте 1912 гг. жили в Константинополе, где Вильямс работал корреспондентом газеты «MorningPost». 

Вернувшись в Россию, Тыркова возглавила газету «Русская молва». Дом Тырковой в Санкт-Петербурге в эти годы стал одним из популярных салонов. Здесь бывали писатели, поэты, общественные деятели: Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, В. Я. Брюсов, М. А. Волошин, А. А. Блок, А. Н. Толстой, В. В. Розанов и многие другие.

После начала Первой мировой войны Тыркова поставила интересы страны выше политической борьбы с правительством: «Сейчас мы не кадеты, а просто русские люди». Тыркова работала во Всероссийском союзе городов, организовывала санитарные отряды, выезжала в районы боевых действий на Западный и Юго-Западный фронты, по возвращении в Петроград работала в попечительстве о солдатских семьях.

Февральскую революцию 1917 г. она встретила с радостью – ведь так долго, кажется, они мечтали о свержении самодержавия и развитии России по демократическому пути. В своем дневнике утро 27 февраля в Думе она описывала так: «Депутаты лениво бродили, лениво толковали о роспуске. «Что же вы думаете делать? – Не знаем. Что улица? Кто ею руководит? – Не знаем». Было тяжело смотреть. «Ведь вы все-таки, господа, народные представители, у вас положение, авторитет». Жмутся. Необходимо, чтобы сейчас же кто-то взял в свои руки солдат, иначе это может вылиться в солдатский бунт». Что, собственно, и произошло в течение ближайших месяцев.

После Октябрьской революции Тыркова заняла непримиримую позицию по отношению к большевистской власти: «Социалисты сделали из моего отечества огромное опытное поле для своих догм и теорий». Она участвовала в организации офицерских отрядов в Петрограде, ее квартира стала перевалочным пунктом для отправки людей на Дон. 

В марте 1918 г. вместе с мужем и дочерью через Мурманск они уезжают в Англию. Вильямс, располагавший связями в самых высоких сферах, помог развернуть антибольшевистскую кампанию. Весной 1919 г. она выпустила первую книгу на английском языке «От свободы к Брест-Литовску». 

Весной 1919 г. Г. Вильямс был аккредитован при штабе Вооруженных сил Юга России генерала Деникина в качестве корреспондента газет «Times» и «DailyChronicle». Вскоре вслед за ним приехала и Ариадна Владимировна, она стала работать в отделе пропаганды деникинской армии.

Затем началось бегство из России, все то, что так замечательно описано в пьесе Михаила Булгакова «Бег». В дневниках Тырковой этого периода есть такая запись: «Черная площадь, желтые чемоданы. Мелькают дни и ночи. Нет ни вчера, ни сегодня. Куда, зачем? Унылая беспомощность. Пустыня. Каюты, как гробы. Тюрьма». В результате стремительного наступления Красной армии в ходе Кубано-Новороссийской операции в середине февраля 1920 г. вместе с мужем и невесткой она уехала из Новороссийска через Константинополь в Лондон, ее сын покинул город вместе с П. Б. Струве в начале марта. 

После бегства из России дом супругов Вильямс в Лондоне стал местом притяжения русской эмиграции. По инициативе Тырковой в Лондоне было создано Общество помощи русским беженцам, которое она возглавляла на протяжении 20-ти лет. Одновременно она возглавила Русское колонизационное общество, занимавшееся сбором сведений о местах, пригодных для расселения русских беженцев. Были организованы платные лекции, с которыми выступали И. А. Бунин, С. Н. Булгаков, А. И. Деникин и др. 

Нет, не случайно Тыркову называли единственным мужчиной в партии кадетов. Она единственная из либеральных политиков нашла в себе силы открыто признать, что в катастрофе, которая постигла Россию, виноваты не только злокозненные большевики, чернь и царское окружение, но и интеллигенция в широком смысле этого слова. В письме Бердяеву 11 декабря 1922 г. она пишет: «Ясно было – напущена на Россию морока, и началась она не только до большевистской революции, но и до мартовской. И все мы ее напускали… (курсив мой – В. М.) Я хочу России, свободной от большевиков, я их ненавижу всей душой, но я давно поняла, что они – следствие многолетнего искривления русских мозгов, главным образом интеллигентских». 

Остальная образованная публика до конца своих дней предпочитала бесплодно умствовать, изображая несправедливо обиженных и непонятых людей с благородными помыслами. Виноваты все, но только не мы – правильные и умные.

В эмиграции Тыркова продолжала заниматься литературой. Ее статьи регулярно публиковались в эмигрантских газетах и журналах. 

И тут пришла беда. 18 ноября 1928 г. после неудачной операции неожиданно умирает Вильямс. Известно, что накануне дня смерти он исповедался священнику Русской православной церкви. Чтобы не впасть в депрессию Тыркова с головой окунается в литературную работу. Еще в 1918 г. она начала писать биографию А. С. Пушкина. Она продолжила этот труд. Первый том книги «Жизнь Пушкина» был опубликован в Париже в 1929 г., а второй почти двадцать лет спустя – в 1948 г. 

В Лондоне Тыркова стала чаще посещать церковь. «Русские люди, получая, хорошее образование, оставались совершенно безграмотными во всем, что касалось христианства и православия, не подозревая его глубины, его красоты. Только при свете революционных молний начали вглядываться в нашу родную церковь» – писала она.

Во время Второй мировой войны Тыркова жила с семьей сына во Франции. После нападения Германии на СССР все ее внимание было приковано к событиям на Востоке Европы. Летом 1943 г. на юге оккупированной фашистами Франции она увидела в немецкой газете карту, на которой был отмечен участок Волховского фронта, и поняла, что Вергежа находится на передней линии огня: «Вероятно, теперь ни от дома, ни от окружавших его деревьев не осталось и следа». 

В эти годы она многое переосмыслила в жизни. По мнению Тырковой, интеллигенции следовало больше изучать Россию, вместо того чтобы всецело полагаться на иностранные учебники и пренебрежительно относиться к историческим традициями России.

«Все богатство, разнообразие, красота Российской империи и ее прошлого шли мимо нашего школьного обучения, как и красота православия. Учителя боялись заразить нас патриотизмом и национализмом, которые считались пережитками старых предрассудков. В тонком слое образованных людей царил либеральный универсализм, расплывчатая, арелигиозная общечеловечность» – писала она в книге воспоминаний.

Что тут можно сказать? Только одно: что имеем – не храним, а потерявши – плачем.

В 1951 г. Тыркова с семьей сына переехала в США, вначале – в Нью-Йорк, потом – в Вашингтон. Она участвовала в церковно-общественной деятельности, продолжала писать для журналов «Возрождение» и «Новое русское слово». 

Откипело все суетное и мирское, унялись политические страсти, и в душе осталась только Вергежа: «Никогда, ни одно место на свете не давало мне такого глубокого, из нутра идущего чувства гнезда, как этот холм над Волховом, поросший столетними деревьями, в толпе которых степенно и уверенно темнели стены нашего дома, тоже векового». 12 января 1962 г. Ариадна Владимировна Тыркова тихо скончалась на руках сына.