Мария Демина. «Чтобы знали, чтобы знали…»
Мария Демина. «Чтобы знали, чтобы знали…»
Неспешный, залитый полуденным солнцем, яркий, степенный Киев. Здесь рождаются, чтобы вырасти в теплой колыбели. Здесь в 1891 году на свет появился великий писатель, ставший уже классиком, Михаил Афанасьевич Булгаков.
Он известен миллионам, но знают его лишь единицы. Судьба этого человека переполнена событиями, людьми, болью и мистификациями. Его произведения многократно подвергались анализу, но до сих пор далеко не все его послания расшифрованы и поняты.
Каким же знали родные и близкие будущего автора «Мастера и Маргариты»? Паустовский, проучившийся с ним в одной гимназии, вспоминает Мишу Булгакова таким: «Он был переполнен шутками, выдумками, мистификациями. Все это шло свободно, легко, возникало по любому поводу. В этом были удивительная щедрость, сила воображения, талант импровизатора… Существовал мир, и в этом мире существовало – как одно из звеньев – его творческое юношеское воображение».
После колледжа был университет, медицинский факультет, первые попытки литературного творчества, а потом… потом была любовь – Татьяна Лаппа, ставшая в последствии первой и единственной венчаной женой писателя. Среди всех женщин, что встретились Булгакову на жизненном пути, Татьяна Николаевна знала Михаила больше других, находилась рядом в чрезмерно тяжелые годы, выхаживала писателя во время болезней, и под закат своей очень непростой, но долгой жизни оставила довольно неоднозначные воспоминания о писателе.
Не успев получить диплом, молодым врачом Михаил призывается в действующую армию, служит вместе с женой в госпиталях. Лето 1917 года становится роковым для Булгакова: он начинает принимать морфий и впадает в зависимость от него. Позже свои ощущения писатель отразит в одном из своих самых ярких психологических произведений – в «Морфии», герой которого, 25-летний доктор Поляков, умирая, оставляет записку, в которой среди прочих есть строки: «Других предупреждаю: будьте осторожны с белыми, растворимыми в 25 частях воды кристаллами. Я слишком им доверился, и они меня погубили». Так свершилось драматическое таинство рождения русского жреца литературы: морфий погубил Булгакова-врача, и породил Булгакова-писателя. Он стимулировал раскрытие его писательского таланта, добавил ему устремленность, богатую ассоциативность и медиумическое изящество. Да, пусть этот опыт был самого печального сорта, но то, что творилось внутри русского Фауста времен 2-ух революций, и то, что происходило вокруг, его не прельщало, а надламывало, перекореживало, плавило и подготовляло к написанию предназначенного. Предназначенного кем и откуда – это и есть ключевой вопрос, и невольно возникают мысли, что творчество Булгакова подпитывало не только светлое, но и темное начало.
Позже Михаила все чаще посещают мысли об эмиграции, но этим планам не суждено было сбыться: в Батуме Булгаков встречается с Мандельштамом. Тот рекомендует ему ехать в Москву и войти в контакт с издательствами. В «Автобиографии» Булгаков написал: «В конце 1921 года приехал без денег, без вещей в Москву, чтобы остаться в ней навсегда». Этот жизненный период Булгакова иногда сравнивают с первой пробой пера Чехова. Аналогии и вправду можно обнаружить: неспроста Катаев подмечал, что Булгаков «с виду был похож на Чехова», да только такой повседневной вычурности, тривиальности и абсурда не довелось пережить даже Антоше Чехонте. Выходец из Таганрога писал свои рассказы с обожанием, азартом, иронией, его младший собрат из Киева – с плохо скрываемым отвращением. В дневнике он отмечает: «Я писать фельетонов больше не могу. Физически не могу. Это надругательство надо мной и над физиологией».
В январе 1924 года Булгаков знакомится со своей будущей второй женой Любовью Евгеньевной Белозерской, и уже в сентябре он ищет квартиру для их совместного проживания. Здесь мы вынуждены проститься с той, что была рядом с Булгаковым в самые трудные моменты его жизни – с Татьяной Лаппа. Буквально перед смертью Татьяна Николаевна написала Девлету Гирееву строки, фактически не самые справедливые, но по-человечески, по-женски очень понятные:
«Очень хочется мне сказать Вам то, что никому не говорила (из гордости, может, боясь быть плохо понятой), но я старый человек, и по Вашей книге поняла, что Вам близок и понятен Булгаков как человек и писатель. И вот Вам я скажу и прошу меня правильно понять. Ближе меня никого у него не было. И в разрыве с ним я сама виновата, по молодости я не могла простить ему увлечения (кстати, кратковременного) другой женщиной. Как сейчас помню его просящие глаза, ласковый голос: "Тасенька, прости, я все равно должен быть с тобой. Пойми, ты для меня самый близкий человек!" Но… уязвленное самолюбие, гордость и… я его, можно сказать, сама отдала другой женщине».
В конце 1925 г. имя драматурга М.А. Булгакова появляется на слуху. Однако коммунистическая пресса начинает травлю писателя, аттестуя его как врага советской власти. Оказавшись в состоянии тяжелейшего душевного и материального кризиса, Булгаков обращается с письмами к вождям Советского Союза, в которых просит либо отпустить за границу, либо дать любую работу в театре. В своем письме Сталину он пишет: «На широком поле словесности российской в СССР я был один-единственный литературный волк. Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет. Крашенный ли волк, стриженный ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со мною и поступили как с волком. И несколько лет гнали меня по правилам литературной садки в огороженном дворе… Нет такого писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит, был ненастоящий. А если настоящий замолчит – погибнет… Я переутомлен… "Такой Булгаков не нужен советскому театру", – написал нравоучительно один из критиков, когда меня запретили. Не знаю, нужен ли я советскому театру, но мне советский театр нужен как воздух…».
Его просьба была услышана, Михаила Афанасьевича принимают в Московский Художественный театр на должность режиссера, хотя его произведения остаются под запретом. Несмотря на это, Булгаков остается верным своему делу, в дневнике он пишет: «…В литературе вся моя жизнь. Ни к какой медицине я никогда больше не вернусь… Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним – писателем».
Жену Булгаков не посвящал в свою внутреннюю жизнь. К тому времени в его судьбе появилась новая женщина, ставшая писателю самым дорогим, самым близким человеком – Елена Сергеевна Шиловская. Познакомились они за год до описываемых событий, когда неприятности Булгакова переполнили чашу его терпения.
В 30-ые годы все силы Булгакова направлены на кульминационное произведение всего его творчества – на «Мастера и Маргариту», начало работы он датирует 1928 годом. В ту самую беспокойную весну к нему во сне являлась покойная мать, тревожила душу, и небезучастная к судьбе Булгакова Л.Н. Замятина из Парижа писала: «Не верю, не хочу верить, что Вы постарели. Устали – да. Но летом отдохнете все же и станете прежним – блистательным, остроумнейшим, очаровательно-веселым – каким Вы бывали иногда в Ленинграде». Но отдых ассоциировался у него только с вечным покоем, 14 апреля, во вторую годовщину самоубийства Владимира Маяковского, Михаил Булгаков писал своему другу Попову: «Совсем недавно один близкий мне человек утешил меня предсказанием, что когда я вскоре буду умирать и позову, то никто не придет ко мне, кроме Черного Монаха. Представьте, какое совпадение. Еще до этого предсказания засел у меня в голове этот рассказ. И страшновато как-то все-таки, если уж никто не придет. Но, что же поделаешь, сложилась жизнь моя так. Теперь уже всякую ночь смотрю не вперед, а назад, потому что в будущем для себя я ничего не вижу. В прошлом же я совершил пять роковых ошибок. Не будь их, не было бы разговора о Монахе, и самое солнце светило бы мне по-иному, и сочинял бы я, не шевеля беззвучно губами на рассвете в постели, а как следует быть, за письменным столом. Но теперь уже делать нечего, ничего не вернешь. Проклинаю я только те два припадка нежданной, налетевшей как обморок робости, из-за которой я совершил две ошибки из пяти. Оправдание у меня есть: эта робость была случайна – плод утомления. Я устал за годы моей литературной работы. Оправдание есть, но утешения нет».
Летом 1932 судьба вновь сталкивает Михаила с Е.С. Шиловской. «…я не видела Булгакова восемнадцать месяцев, давши слово, что не приму ни одного письма, не подойду ни разу к телефону, не выйду одна на улицу. Но, очевидно, все-таки это была судьба. Потому что когда я в первый раз вышла на улицу, то встретила его, и первой фразой, которую он сказал, было: "Я не могу без тебя жить". И я ответила: "И я тоже". И мы решили соединиться, несмотря ни на что. Но тогда же он мне сказал то, что я, не знаю почему, приняла со смехом. Он мне сказал: "Дай мне слово, что умирать я буду у тебя на руках!.." И я, смеясь, сказала: "Конечно, конечно, ты будешь умирать у меня на…" Он сказал: " «Я говорю очень серьезно, поклянись". И в результате я поклялась…».
А счастливый Булгаков писал: «На Пироговской живем втроем – она, я и ее шестилетний сын Сергей. Зиму провели у печки в интереснейших рассказах про Северный полюс и про охоты на слонов, стреляли из игрушечного пистолета и непрерывно болели гриппом».
В 1939 г. они едут отдыхать в Ленинград. Там Михаил чувствует, что стремительно теряет зрение. Вернулись в Москву. Врачи поставили диагноз острого гипертонического нефросклероза; Булгаков, вспомнив о смертельной болезни отца, да и как сам врач, с горестью признал безнадежность своего положения.
Перед смертью писатель продолжает работу над «Мастером и Маргаритой». Правка романа остановилась за месяц до смерти писателя на словах Маргариты: «Так это, стало быть, литераторы за гробом идут?». Скоро эта фраза осуществилась, увы, буквально и стала пророческой для М.А. Булгакова. Писатель умирал долго и мучительно. 4 марта 1940 г. жена Булгакова, Елена Сергеевна, запечатлела в дневнике одни из последних его слов: «Я хотел служить народу… Я хотел жить в своем углу… Я никому не делал зла…». Она вспоминала и последнее высказывание мужа: «…Он дал мне понять, что ему что-то нужно, что он чего-то хочет от меня. Я предлагала ему лекарство, питье – лимонный сок, но поняла ясно, что не в этом дело. Тогда я догадалась и спросила: "Твои вещи? " Он кивнул с таким видом, что и "да" и "нет". Я сказала: "Мастер и Маргарита"? Он, страшно обрадованный, сделал мне знак головой, что "да, это". И выдавил из себя два слова: "Чтобы знали, чтобы знали"».
Михаил Афанасьевич перед смертью завещал хоронить его без церковного отпевания, с кремацией тела. Рукопись уцелела. Огню было предано тело автора.
Перед тем, как уйти из этого мира, люди прощаются с родными и любимыми. «Прощаются», а значит, просят прощения и прощают. Так уж вышло, что в судьбе Михаила Булгакова было предостаточно тех, кого он обидел, но еще больше, значительно больше, было тех людей, мужчин и женщин, которые обидели его. Было, у кого просить прощения, было и кого прощать… Но, на сколько нам известно, перед смертью он попросил прощения только у своей первой жены. Что до всех остальных, то за него и для него это сделала его судьба. Мы не знаем, простил ли он ее, но она ему простила все, совершенно точно. Русский писатель и драматург, Михаил Афанасьевич Булгаков, умер 10 марта 1940 года. Так уж выпало, что на этот день выпало воскресенье. Прощеное воскресенье. И пусть это останется главным аргументом в вопросе, кому досталась после смерти душа сына профессора богословия и классной дамы из уездного городка…
Не нам судить и осуждать, мы можем лишь преклонить головы перед талантом великого писателя и постараться понять то, что понял он. Если только нестрашно, если только хватит мужества и сил.
Этим летом мне довелось побывать в Европе. От одного француза я услышала такие слова: «Русский человек свободен внутренне, этим он и отличается от нас. Мы можем быть свободны внешне, но такой душевной широты у нас нет. Чтобы понять Россию, нужно понять произведения Булгакова…». Эта фраза может показаться неожиданной, но факт остается фактом. Внутренне свободный. Олицетворение русской нации, русской души. Наш. Михаил Афанасьевич. Булгаков.
Работа публикуется в авторской редакции