Мало кто знает, что на Аляске до сих пор живут люди, говорящие по-русски. Сами себя они считают американцами, но их речь — реликтовый диалект русского языка, сохранившийся с XVIII века. Русская деревня Нинильчик находится на полуострове Кенай, на берегах залива Кука. Поселение было основано в 1847 году, его жители — потомки от смешанных браков русских и местного населения. Среди них даже сохранились фамилии первопоселенцев — Квасников, Осколков. Достаточно изолированное положение деревни способствовало сохранению языка, здесь действовала православная церковь, до 1917 года имелась церковно-приходская школа. Начиная с 30-х годов XX века на Аляске проводилась политика ассимиляции в отношении коренных народов. Здесь была открыта американская школа и даже за разговор на местном языке (который в Нинильчике был русским), как вспоминают старожилы, детей заставляли мыть язык с мылом. В последнее время тенденция поменялась — наоборот, все хотят вспомнить о своих корнях, культурном наследии своего народа. Тем не менее сейчас в деревне насчитывается не более двадцати стариков, в той или иной степени владеющих нинильчикским диалектом русского языка. О своих исследованиях в Нинильчике рассказывает доктор филологических наук, профессор кафедры лингвистики и информационных технологий факультета иностранных языков и регионоведения МГУ Мира Бергельсон.

— Известно, что вы вместе с вашим мужем Андреем Кибриком были в экспедиции на Аляске, в деревне Нинильчик. Не могли бы вы рассказать об этом?

— Это не одна экспедиция, это целый проект, в котором я участвую, и возник он следующим образом: мы вместе с моим мужем Андреем Кибриком оказались в 1997 году на Аляске, и это был проект Андрея. Я была там в университете по другому поводу, связанному с изучением прагматики коммуникации, а потом сопровождала его на Аляску. Андрей Александрович к тому времени уже довольно давно изучал атабаскские языки, на Аляске он был по исследовательскому гранту Фулбрайта для документации одного из самых малочисленных и недоступных атабаскских языков внутренней Аляски — верхнекускоквимского.

Он был приглашён для его описания директором Национального центра изучения языков Аляски Майклом Крауссом. Во время нашего пребывания на Аляске Майкл упомянул, что со времён Русско-американской компании на Аляске, на Кенайском полуострове, сохранились поселения, где исконно говорили на русском языке. Он указал на несколько статей историков, описывавших историю этих поселений, а также на две рукописные статьи ирландского лингвиста Конора Дэйли, который в 1985 году, будучи аспирантом Калифорнийского университета в Беркли, приезжал туда и проводил полевую работу — но он потом ушёл из лингвистики, и эти работы были не опубликованы.

Конечно, у нас глаза загорелись: как так — русский язык, сохранившийся с XVIII века!

Потом, пока мы находились в другой части Аляски — внутренней — в селе Николай в верхнем течении реки Кускоквим, где проживают атабаски (они тоже православные с тех времён, поэтому село называется Николай) и где Андрей Александрович занимался описанием верхнекускоквимского языка, на нас вышли активисты из деревни Нинильчик — потомки первых поселенцев.

В основном это люди несколько старше нас, то поколение, которое по-русски само не говорит, но помнит, как в их детстве в семье говорили на русском. Для них этот язык и все традиции, связанные с Россией, — культурное наследие. И, как сейчас во многих местах Америки есть интерес местных коренных народов к своему прошлому, его сохранению, выяснению своих корней, так и они хотят это своё наследие сохранить.

Эти люди очень хотели как-то зафиксировать этот язык, они понимали, что он умирающий, — это действительно так, нинильчикский русский — один из нескольких тысяч умирающих языков земного шара.

Они пригласили нас приехать, попросили составить словарь языка. В первую очередь мы составляли словарь имён, потому что имена отражают бытование народа в его среде. Специально собирали имена: предметы, реалии, которые окружают ту или иную этническую группу. Но, конечно, нельзя ничего делать с языком, если вы не поняли, как записывать его звуки.

Это, конечно, русский язык — его диалект, но в нём есть регулярные отличия от современного русского.

Мы должны были продумать нотацию, выбрать систему транскрипции или орфографии, ведь это диалект бесписьменный: носители языка, то поколение, с которым мы столкнулись двадцать лет назад, по-русски никогда не писали, они уже ходили в английскую школу, открывшуюся в тридцатых годах прошлого столетия вместо русской церковно-приходской, которая закрылась в 1917 году.

Их русский — родной язык, который они усваивали как дети, первый язык. По разным соображениям мы выбрали нотацию латиницей, а не кириллицей: это должно было быть понятно в первую очередь этим людям, для них составлялся словарь. Андрей Александрович сделал фонетическое описание регулярных отличий от стандартного русского, потом это было описано нами в нескольких статьях, в связи со словарным проектом. Ещё мы описываем грамматические и другие особенности. Главное отличие, отмеченное ещё Конором Дэйли, — изменение в структуре родов.

Это была первая экспедиция, а потом на долгие годы мы фактически отложили это в дальний ящик. В середине 2000-х годов один из активистов сохранения культурного наследия Нинильчика Уэйн Лиман — специалист по шайенскому языку — продолжил работу по сбору слов нинильчикского русского. Но сам он русского языка не знает, поэтому ему трудно записывать на слух — собранный им материал необходимо было проверить с носителями.

В результате у нас накопилось большое количество вопросов, поэтому мы в прошлом году подали заявку на экспедиционный грант и получили его от Российского гуманитарного научного фонда. В октябре 2012 года мы снова были в Нинильчике и успели проверить практически весь словарь, но нам пришлось уехать по семейным обстоятельствам. В любом случае мы бы не успели завершить всю работу там, но сейчас, если бы удалось провести ещё какое-то время, что называется, в поле с носителями — мы смогли бы закончить словарный проект, сделав его достойным внимания специалистов (понятно, что самих жителей Нинильчика тонкости лингвистического анализа не очень интересуют).

Словарь сильно расширился, в нём появились глаголы и другие части речи; плюс это будет мультимедийный словарь — там будут фотографии и звук, но этот звук должен быть хорошо вычищен, и это сейчас представляет главную техническую трудность. В целом это будет мультимедийный продукт, который должен быть доступен людям в разной форме, в том числе и в интерактивной, чтобы у тех, кто интересуется «аляскинским» русским (а нинильчикский русский язык — это такой обломок «аляскинского» русского, который существовал на Аляске в течение, по крайней мере, ста пятидесяти лет), была возможность всё про это узнать.

— Произошли ли в диалекте какие-либо изменения с 1997 года на момент второй вашей экспедиции?

— Мы сравниваем с теми данными, которые были собраны нами в основном с Леонтием Квасниковым, нашим замечательным, но, увы, уже покойным информантом, в 1997 году.

Дело в том, что нинильчикский язык существовал и существует в ограниченном пространстве — одна деревня, которая с 1867 года, когда Аляска была продана, в течение двадцати лет была практически изолирована: в залив Кука не заходил ни один корабль, и вообще население, говорившее на этом языке, не превосходило никогда 200–300 человек, это очень маленькая популяция.

И там индивидуальные различия колоссально важны: в этом языке существует масса идиолектного — какие-то названия становятся именами собственными, за каждым именем собственным стоит какая-то история, являющаяся частью культурного наследия, произносительная норма одной семьи может отличаться от нормы другой, потому что в одной семье русский элемент — мужчина, создавший семью с местной женщиной — был из одного региона России, а в другой — из другого. Большое влияние в свое время оказали двуязычные представители эскимосского этноса алютик.

Но языком Нинильчика — первым и единственным — на протяжении восьмидесяти лет до возникновения там английской школы, был именно русский. И в отрыве от основной массы носителей язык там развивался по своим законам.

В 2012 году мы встретились с другими информантами, у которых свои фонетические особенности, но всё это укладывается в ту систему, которая была уже нами описана.

Для завершения нашей работы нужна ещё одна экспедиция, и надо спешить: всё-таки нашим информантам по девяносто лет. Это вполне продвинутые американские старики, они знают, что такое Skype, но технологии в данном случае не помогут: мешает разница во времени. Да и невозможно проводить такую работу через Skype: нужно хорошо слышать, переспрашивать, большую роль играет личное общение, при котором выявляются лексические и культурные контексты — записи наших сессий показывают, что интеракция с человеком очень важна.

Им приходится вспоминать. Ясно, что они не владеют этим языком бегло — они переходят на английский язык, но они вспоминают эти фразы — и это важный и тонкий момент того, как настроить информанта на то, чтобы вспомнить, а наше дело — ничего из этих крупиц не потерять и записать. Это важно, потому что это не просто предмет исследования — это часть ойкумены русского языка, причём довольно уникальная часть. Конечно, существует множество русских диалектов, и некоторые из них, может быть, менее понятны с точки зрения стандартного русского языка, на котором мы с вами говорим, но уникальность этого диалекта заключается в том, что он существовал длительное время в отрыве от «большой земли», в том, что окружала его сначала эскимосская среда, потом английская, и на примере нинильчикского русского можно увидеть очень многие процессы исторической эволюции языкового идиома, социолингвистические проблемы, ну и потом это, конечно, культурное наследие: можно узнать, какой образ жизни вели эти люди.

Сейчас они считают себя коренными американцами, но в конце XIX века те, кто говорил по-русски, ощущали себя креолами: они считали себя носителями аборигенной культурой Аляски.

(напечатано с сокращениями)

Лидия Шушина

Источник: «Газета.ru»