Олег Михайлов – современный прозаик и одновременно учёный, который стоял у истоков отечественного изучения культуры русского зарубежья. «Вещая мелодия судьбы» включает «Слово о писателе» Никиты Михалкова, три части, фотоархив, эпилог «Бессонное окно». При всех различиях она продолжает опубликованные ранее автобиографические книги «Час разлуки» и «Пляска на помойке». Взятые вместе они могли бы составить трилогию, охватывающую разные периоды жизни автора. Может показаться, что «Вещая мелодия судьбы» – книга лишь сугубо личная, исповедальная, укладывающаяся в рамки хронологической канвы «жизнь и творчество». Однако этим её значение не исчерпывается: внимательный читатель без труда выделит множество смысловых уровней, условных, насколько это возможно для воспоминаний, сюжетных линий.

Олег Михайлов – человек разносторонний, ещё в пятидесятые годы прошлого века открывавший, по его словам, «огромный материк литературы русского зарубежья». Изучая литературу русской послереволюционной эмиграции, он всегда самоотверженно служил делу возвращения на родину её духовных ценностей. Ведущаяся им исследовательская работа позволила по-новому оценить имена многих писателей, чьи произведения вошли в золотой фонд русской литературы ХХ века: Бунина, Куприна, Мережковского, Шмелёва, Зайцева, Ремизова, Тэффи, Замятина и многих других. Олег Михайлов получил широкую известность не только в нашей стране, но и за рубежом как автор многих книг о русских писателях и полководцах («Поручик Державин», «От Мережковского до Бродского», «Жизнь Бунина», «Жизнь Куприна», «Суворов», «Кутузов», «Генерал Ермолов», «Перевал»).

Хочется отметить важную, можно сказать, знаковую особенность новой книги. «Вещая мелодия судьбы» подобна музыкальному произведению – она также звучит, имеет акценты, эмоционально окрашена, наделена внутренней гармонией и звуковым богатством, включает в себя разные – часто самостоятельные – мотивы и темы. Недаром художник поместил на обложку ноты «Вечерней серенады» Шуберта (любимого композитора Олега Михайлова) и на их фоне как бы выплывающие из прошлого лица близких людей. Здесь «волшебник» и учитель Леонид Иванович Тимофеев, литературовед Пётр Палиевский, русский эмигрант князь Дмитрий Шаховской, друзья, коллеги.

В воспоминаниях выделяются два плана – «внутренний» и «внешний». Олег Михайлов создаёт собственную историю эпохи: мысли о судьбе родины, её советском прошлом, об исторических истоках происходящего не оставляют писателя, тем или иным образом они прослеживаются во всех главах книги. Образно говоря, в ней то сближаются, то расходятся разные течения. Течение центральное – личная тема, «семейная», объединённая с мотивом возвращения к духовным основам, к своим предкам; течение «внешнее» связано с историческими событиями и испытаниями, выпавшими на его долю и долю его близких. Подобный замысел и определяет, думается, эпический и вместе с тем лирический характер воспоминаний, что позволяет отразить не только внутреннюю эволюцию, но и контекст времени – события, повлиявшие на судьбу человека. В главах, представляющих жизнеописание молодого Олега Михайлова, его интерес направлен на подробности быта, обстановку, на воссоздание среды во всех её незаметных мелочах. Они проникнуты ностальгическим чувством – это навсегда ушедшая в прошлое «страна Тишинка», располагавшаяся в самом чреве Москвы, с её двухэтажными бревенчатыми избами, двориками, где по утрам пели петухи и играли мальчишки.

Долгие годы жизнь Олега Михайлова проходила в Институте мировой литературы, которому посвящена глава «Коннозаводческий клуб на Воровского». В ней передана творческая атмосфера, царившая в середине пятидесятых годов прошлого века на заседаниях Отдела русской советской литературы, руководимого Леонидом Ивановичем Тимофеевым. С темой научной работы непосредственно связан вошедший в книгу эпистолярный материал – переписка Олега Михайлова с теми, кто создавал литературу послереволюционного русского зарубежья, с её, по выражению автора, «последними могиканами». Воспоминания представляют собой парадоксальное сочетание не только биографии живого и страстного человека, но и историко-литературного труда, который, говоря языком диссертантов, «вводит в научный оборот» многие не публиковавшиеся ранее документы. Они не порождают диссонанс в рассказе, наоборот, удачно вплетены автором в ткань художественно-биографического повествования. Это переписка с В. Н. Муромцевой-Буниной, которая завязалась в 1957 году (глава «Как всё началось»).

Внимания заслуживает и многолетняя эпистолярная дружба с Борисом Зайцевым (глава  «Интуиция родины») – прозаиком, в свои девяносто лет пережившим почти всю «старую» эмиграцию. Не менее ценна переписка с племянницей Ивана Шмелёва Юлией Кутыриной (глава «Душеприказчица Шмелёва»), с князем Шаховским – архиепископом Иоанном Сан-Францисским и с Александром Сионским – литератором и белым офицером, активным членом Русского общевоинского союза и Центрального объединения политических эмигрантов. Несмотря на повышенный интерес «органов» и запрет выезжать за границу, Олег Михайлов почти два десятка лет продолжал «разговаривать» – посредством писем – с этим человеком, о котором в 1969 году в «Известиях» напечатали статью под грозным заголовком «Битая ставка г-на Сионского», заклеймившую позором «предателя» и «махрового антисоветчика».

Всем этим не исчерпывается историко-литературное и источниковедческое богатство книги – тут и литературно-биографические портреты: Василия Шульгина, принимавшего отречение у последнего русского царя, Варлама Шаламова, прозу которого «открыл» Олег Михайлов, Чуковского, Леонида Леонова, Бориса Слуцкого, Сергея Чудакова и многих других, с кем связала автора судьба.

Рассказывая о трагической судьбе Сергея Чудакова (глава «Русский Вийон») – «юрода нашего больного века, соединившего в себе плутовство, талант и сумасшествие», – Олег Михайлов размышляет об уходящей в прошлое советской цивилизации. Он по-новому оценивает устоявшийся миф о поколении шестидесятников: «Кто-то утверждает, что шестидесятники занимались очищением от сталинской скверны "прекрасного нового мира" ленинизма, а кто-то убеждён, будто ими выполнялся в Совдепии заказ на роль вольнодумцев» (с. 154). Но для него ясно другое: под это определение подпадает лишь кучка молодых по тем временам горожан-гуманитариев, с партийными книжицами в кармане или без – не важно, но с обязательным марксистским тавром и высокопоставленными родителями из «домов на набережной», большею частью переселившихся позднее в транзитные подвалы ЧК. По мнению Олега Михайлова, никакого единого поколения не существовало, а «в хрущёвско-брежневской пуще бродили одинокие, помеченные "органами" бизоны, изредка тоскливо трубившие на просеках» (с. 154). И среди них едва ли не самым одиноким являлся поэт Сергей Чудаков. Он был несовместим с «простым советским бытом» и образом жизни, своими стихами отвергал само всечеловеческое существование, находя его пустым и ничтожным: «От "проклятых поэтов" – символистов Верлена, Бодлера, Рембо – протягивается пунктирная линия к сюрреалисту Чудакову» (с. 161).

В главе «Разговоры с Леоновым» читатель переносится в двадцатые годы прошлого века и вдруг замечает, что иногда, в изломе фразы Леонова, вдруг загорается отблеск сурового отошедшего времени. Рассказ переключается на проблему положения писателя той эпохи, которого часто по дурной, даже злой традиции (с легкой руки Троцкого) именовали «попутчиком», на знаменательные встречи с Горьким, на ожесточенную литературную борьбу и недобросовестную критику. Голографически объёмно высвечиваются исторические лица самого высокого политического ранга, звучат их реплики, способные круто изменить или даже сломать литературную судьбу.

Варламу Шаламову посвящена  глава «В круге девятом», которая начинается относящимся к 1966 году эпизодом из редакционной жизни издательства «Советский писатель». Тогда Олегу Михайлову было предложено подготовить внутреннюю рецензию на очерки «Преступного мира» Варлама Шаламова. Подробно описываются все перипетии нелёгкой работы по «легализации» Шаламова-прозаика, когда приходилось неизменно «натыкаться на стену»; его стихи тогда уже выходили, хотя и «обкусанные» бдительными редакторами.

Перед нами уникальный в своём роде труд – не только по энциклопедическому охвату и художественному осмыслению материала, но и по своей «мелодической», лирической структуре. Книга написана живо, «читабельно» как для специалиста-литературоведа или преподавателя вуза, так и для студента и просто любителя русской словесности. Язык повествования в полной мере отражает, повторяя слова Гоголя, «живой и бойкий русский ум, что не лезет за словом в карман». В первую очередь это относится к названиям большинства глав и к психологическим характеристикам – одной чертой тот или иной герой обрисован «с ног до головы». Но здесь нет сарказма – это не посмертные изображения ушедших, «душ мёртвых», перед нами предстают живые образы и портреты.

Вместе с тем в книге ярко выражено поэтическое начало. В ней много стихов, лирическим отступлением является, по существу, и эпилог «Бессонное окно». Повествование идёт к концу: доносящиеся до нас последние звуки подобны финальным аккордам «Вечерней серенады», проникнутым тихой грустью и лиризмом. Они звучат и как молитва о сострадании к ближним: «В этот час одиночества и суда над собою мне жаль людей. Жаль друзей, доверяющих мне, преданных мною и меня предающих… И жаль врагов, резких, злых, свой живот положивших на то, чтобы каждую минуту, каждое мгновение быть готовым на удар, полемику, подлог… И жаль простодушных, застенчивых, страдающих от непонимания…» (с. 370)

Очевидно, что «Вещая мелодия судьбы» своей многоплановостью и широтой охвата действительности полностью соответствует феноменальной универсальности и величине личности самого автора, в ней в полной мере воплотился мудрый талант оценивающего пройденный путь писателя, философа и учёного. От природы ему дано умение видеть, поразительная наблюдательность и память. Как бы то ни было, «вещей мелодии судьбы» человека, столь щедро наделённого творческой силой и богатством души, долго ещё определено звучать. Проницательность и наблюдательность, способность работать, работать ежедневно, ежечасно не оставила его. И поэтому пожелаем ему в будущем успеха в научном труде, осуществления всех планов и замыслов. Ждём выхода новых книг. Хочется повторить слова, завершающие воспоминания Олега Михайлова: «До свиданья, до завтрашней встречи!»

Юрий Азаров