О состоянии российской науки и причинах её стагнации рассуждает известный учёный, директор Института теплофизики экстремальных состояний Объединённого института высоких температур (ОИВТ), академик РАН Владимир Евгеньевич Фортов. С 1996 по 2001 год он был вице-президентом Российской академии наук. В августе 1996-го назначен председателем Государственного комитета РФ по науке и технологиям, затем – министром науки и технологий. Одновременно до марта 1997 года являлся заместителем Председателя Правительства РФ. С 2010 года – член Консультативного научного совета фонда «Сколково».

– Владимир Евгеньевич, радость ощущаете накануне своего профессионального праздника (8 февраля отмечается День российской науки. – Прим. ред.)?

– Праздник – это всегда повод для подведения итогов и шанс, чтобы заглянуть в будущее. Мне кажется, что ситуация с наукой начала выправляться. В науку пошли определённые деньги, они увеличены по сравнению с тем, что было раньше. Но сегодня важно, чтобы все направления науки – академическая, вузовская, прикладная – начали работать вместе с чётким разделением и пониманием места каждого из этих секторов в большом общем деле. Надеюсь, что нас ждёт улучшение ситуации.
Молодёжь старается идти в науку, но нам не удалось остановить «утечку мозгов». Обострились и проблемы с зарплатой, жильём, пенсиями. От всех этих последствий перестроечных ударов по науке надо избавляться в самое ближайшее время. Чтобы не потерять то ценное, то действительно первоклассное, чем обладает Россия сегодня.

– А что ценное осталось, на ваш взгляд?

– Остались научные школы, люди, которые работают на международном уровне. Они должны свои знания передавать молодёжи. Я считаю, что этот процесс необходимо хорошо организовать. И сделать труд учёного эффективным.

Есть внешние факторы: одни связаны с недостатком финансирования, другие с тем, что не всегда власть понимает мотивацию и характер научных исследований. Но это задача учёных – объяснить власти. А есть другой дефект, который можно легко исправить, как мне кажется, если бы на то была политическая воля – это усиливающаяся бюрократизация науки.
Сегодня трудно работать не только потому, что у нас есть объективные трудности в России. Но и потому, что нам всё время навязывают бессмысленные бюрократические идеи, «инновации», которые только тормозят науку и на пользу не идут. Бюрократия – серьёзная раковая болезнь нашей науки.

– Какие бюрократы мешают – те, что на государственном уровне, или те, что живут внутри науки?

– Они везде.

– Какой выход из положения вы видите?

– У меня нет сомнений, что власть хотела бы наладить первоклассную науку в стране и её развивать. Но тут надо очень тесно работать с учёными мирового класса, а не с чиновниками. Рецепт простой: надо повернуться лицом к работающему учёному. А их в РАН большинство.

– А Сколково поможет поднять нашу науку?

– Конечно. Я думаю, что это шаг в правильном направлении.

– Но многие учёные создание Сколково критикуют, говорят, что лучше бы эти деньги отдали в уже давно работающие научные центры – Пущино, Дубну, Черноголовку.

– Одно другому не мешает.

– Почему в отличие от нас в Америке и Европе учёные так быстро работают и самое главное – интересно? У них что ни открытие – так ах.

– Опять же – из-за бюрократии. И законов, которые она сочиняет. Например, пресловутый 94-й федеральный закон. (Федеральный закон №94 о госзакупках в его применении к научной сфере, по мнению многих учёных, непригоден для закупок оборудования и расходных материалов для целей поисковых научных исследований, и он накладывает ограничения на расходование любых внебюджетных средств, в том числе и поступающих от коммерческих компаний. – Прим. ред.). Я не раз участвовал в дискуссиях с руководством и видел, что все понимают, что его можно отменить. Но проходит 2-3 года, а отмену закона тормозят, и он лежит как бревно поперёк дороги наших учёных.

– Вы верите, что когда зарплату поднимут всем учёным, то наука расцветёт?

– Научный сотрудник должен получать достойную зарплату. Не дело, когда аспиранты живут впроголодь, а им заявляют: «А вы идите работайте, разгружайте вагоны». Это не очень глубокое понимание природы научного творчества. В молодые, аспирантские годы на науку надо работать сутками и не отвлекаться ни на что. На Западе есть такой термин, когда хотят похвалиться своей работоспособностью: seven twenty four, что переводится как «семь дней в неделю, 24 часа в день». Именно столько человек должен заниматься только наукой. Это дорогого стоит.

–  А вам не обидно, что физики Новосёлов и Гейм стали нобелевскими лауреатами, уехав из России в Англию? Кстати, возвращаться они не собираются.

– Это наша проблема, а не их. Обоих я знаю лично. Это прекрасные учёные, к которым надо прислушиваться. Их не деньги привлекли в науку, а интерес. Это творческие люди. А не вернулись они, потому что здесь условия не созданы. В этом смысле мы не конкурентны. Стать конкурентными – наша задача.

– Вы сказали, что у нас из ценного в науке остались кадры. Но ведь они в основном – пенсионного возраста.

– Нет, есть и молодые толковые ребята.

– Лично вы чем можете гордиться из того, что создано в России, СССР?

– В нашей стране была сделана совершенно прекрасная передовая наука. Она всегда пользовалась поддержкой государства. Была приоритетом, нашей визитной карточкой. Можно перечислять без конца наши достижения. Но не буду говорить тривиальные вещи.

– Мы должны сегодня стремиться к уровню той прежней советской науки или дотягиваться ещё выше – до американской?

– Нет советской и американской науки. Есть наука всемирная. Но достижения получаются у учёных, которые работают в отдельной стране. Не надо стремиться к советской науке – она была давно. А надо проанализировать, как там было всё устроено: много поучительного было в старое время.

– Что можно было бы взять оттуда и применить сейчас?

– Отношение к Российской академии наук, в то время – Академии СССР. Это была элита.

– По 10-бальной шкале на какой уровень вы бы поставили российскую науку сегодня?

– Не хотел бы говорить.

– В чём вы разочарованы в российской науке сегодня?

– Я немолодой человек, и мне разочаровываться поздно. Я думаю, что учёные сегодня должны быть более активны. Они должны предлагать новые подходы к организации науки. И, к сожалению, наука сегодня очень мало конструктивна.

– Вам стыдно за провал программы «Фобос-Грунт»?

– Совсем не стыдно, потому что я понимаю, что когда речь идёт о новых и сложных вещах, то ошибки неизбежны. Ни одна страна, ни один человек не может сделать что-то новое, не ошибившись. Есть такое высказывание у академика Льва Андреевича Арцимовича: «Человека можно оценить не потому, что он ни разу не ошибся, а потому, когда он начинает делать ошибки, потому что если он делает ошибки, значит, он находится на уровне своих возможностей». Нельзя научиться кататься на мотоцикле, ни разу не упав. Если человек ни разу не упал, значит, он плохо учится. Значит, он боится, бережёт силы и не стремится вперёд.

Светлана Кузина

Источник: «Комсомольская правда»