10 ноября отмечается Всемирный день науки за мир и развитие. Специально к этому дню портал «Русский мир» подготовил интервью с Борисом Патоном. Учёный с мировым именем ещё с советских времён, президент Национальной академии наук Украины рассуждает о том, почему о модернизации больше разговоров, чем дела; о причинах новой бедности науки и о том, почему она не отвечает на глобальные вызовы эпохи.

– Борис Евгеньевич, сегодня только и разговоров, что о модернизации. Не забалтывается ли проблема?

– Разве что только тем, что много говорим, но мало делаем. А альтернативы модернизации я не вижу. Только конкурентоспособность экономики даёт выход в цивилизованный мир и новый век. Темпы экономического развития уже сегодня основаны на научных достижениях, а завтра постоянное внедрение достижений науки в производство станет буднями. Впрочем, частично это уже происходит в IT-технологиях, в производстве космической и даже бытовой техники, но не у нас. Мы отстаём с внедрением научных открытий в производство, как итог – и в техническом развитии в целом.

– Но ведь советская, а потом российская и украинская наука всегда были передовыми. Почему же мы так сильно отстали в модернизации?

– Секрета нет. Я недавно говорил со своим российским коллегой Русланом Гринбергом (директор Института экономики РАН. – «Русский мир»). Он точно подметил природу перемен в состоянии науки: «Мы перешли от нищеты к бедности». В России до 65% бюджета РАН уходит на выплаты зарплат, на Украине – до 80%. Надо просто полноценно финансировать науку. А науке – сотрудничать с бизнесом.

– Вы разделяете господствующее в США мнение о том, что будущее за отраслевой наукой, финансируемой частным бизнесом, а академическая отрасль науки займёт свою скромную нишу?

– Так называемая отраслевая, вузовская или академическая наука – это всё неверные деления. Наука едина. Нельзя развивать вузы за счёт исследовательских или академических центров, а технопарки – в ущерб всем остальным научным центрам. Нужен баланс. Во всяком случае, к нему стоит стремиться. Механизм баланса тоже известен – научно-технологические платформы или технопарки как при бизнесе, так и при академических центрах. Технопарки надо создавать, а академическую науку как фундамент сохранять и приумножать, модернизируя её. Это наш капитал. Или, как сегодня говорят, бренд. Можно с уверенностью утверждать, что ведущие научные школы бывшего СССР основаны на базе академической науки.

Бесспорно, академическая наука должна быть более гибкой и приспосабливаться к условиям рыночной экономики. Но я глубоко убеждён в необходимости сохранения основных принципов академической науки, выработанных более 90 лет назад.

– Наука и наукоёмкое производство немыслимы без хорошего образования. А у нас идёт утечка мозгов. Каким вы видите образование третьего тысячелетия, востребованное дома?

– Приток молодых специалистов в науку в последние 20 лет заметно уменьшился. Причина всё та же – хилое материальное обеспечение научной работы, нищенская зарплата и падение престижа учёного. Сегодня, когда ситуация выравнивается, я считаю верной ставку на международную, в рамках СНГ и между странами-партнёрами, например, между Украиной и Россией, Украиной и Казахстаном, научную кооперацию труда. Она неплохо работает в рамках конкретных проектов. Что позволяет привлекать молодых учёных как в аспирантуру или магистратуру, так и к прикладной работе в НИИ. Конкретный пример. Из тех 500 молодых учёных, которым ещё в 2005 году были предоставлены 200 стипендий президента Украины и 300 академических стипендий, более 60% в 2011 году работают в учреждениях Национальной академии наук (НАН). Каждый десятый из них стал доктором, каждый второй – кандидатом наук.

– Насколько качественно такое образование и насколько оно соответствует меняющимся запросам экономики?

– Увы. И здесь отстаём. И техническое, и гуманитарное образование в наше время требуют привлечения новейших знаний. Безусловно, наряду с печатными источниками должны системно, а не эпизодически, как сегодня, использоваться информационные технологии. Нужна широкая компьютеризация учебного процесса. Особенно в технических вузах. Здесь наше отставание, что называется, вопиет. По моему мнению, целевая специализация требуется уже на 2–3-м курсах, то есть подготовка к конкретной научной деятельности или работе в той или иной области экономики. Этого нет. Как нет массового доступа студенчества к современным лабораториям и научно-техническим экспериментальным производствам, где они могли бы пробовать свои силы. В СССР, кстати, подобный опыт был. Пусть не всегда, но в таких научных цехах и лабораториях шлифовался будущий инженерный корпус науки и производства. Отдельные, экспериментальные, я бы сказал, тепличные условия для модернизационного и качественного образования сегодня есть – в Санкт-Петербургском институте нанотехнологий у академика Жореса Алфёрова, в объединённом НИИ ядерных технологий в подмосковной Дубне и Московском физико-техническом институте, в украинской НАН. Но это капля в море, пока не определяющая научно-производственной погоды. В целом процесс интеграции науки и образования необходимо ускорить. Именно образование среди всех сфер общественной жизни и отраслей экономики нуждается в инновационном развитии.

– И образование среднего инженерного корпуса или так называемых «синих воротничков»?

– Масштабов бедствия в подготовке квалифицированной рабочей силы и специалистов со среднетехническим образованием, необходимых науке как воздух, мы до сих пор не осознали. Достаточно сказать, что на Украине «синих воротничков» всего 12%, в России – 27%, а в Евросоюзе – 54% от общего числа лиц с инженерным образованием. При этом ЕС наращивает темпы их подготовки, поскольку квалификантов из числа рабочих ему постоянно не хватает, а в России и на Украине они часто не могут найти работу по специальности. Нам ещё предстоит возрождать «синие воротнички» как класс, попутно обучая их работе уже не за фрезерным станком или сварочным аппаратом, а за компьютером.

– На ваш взгляд, в чём, в первую очередь, кроме финансирования, нуждается современная наука, чтобы она соответствовала вызовам модернизации?

– Прежде всего, в постоянном и качественном обновлении материально-технической базы. Без уникальных научных приборов, а они, кстати, при идущем бурном развитии устаревают уже через пять лет, получение результатов мирового уровня становится невозможным. Как ещё один важный фактор поддержки мирового уровня исследований, отмечу их интеграцию в мировое научное пространство и крупные международные научные программы и проекты. Тут я, кстати, большие надежды возлагаю на МААН – Международную ассоциацию академий наук. Но главное, для обеспечения высокого уровня исследований необходим, прежде всего, высокий спрос на научные результаты со стороны производства и государства, всего общества.

Антон Самарин, Киев