Эмигрант в третьем поколении, гражданин Франции журналист Дмитрий Кошко – один из учредителей Союза русофонов Франции. Эта организация существует с 2006 года. Первоначальной задачей, которую ставили её участники, было объединение всех жителей Франции, говорящих на русском языке. Однако само название «русофония» указывает на более масштабные цели, перекликаясь, прежде всего, с концепцией франкофонии (объединение на уровне культурных связей франкоязычных стран и регионов), которую Франция старается отстаивать со времён Шарля де Голля. Выступая на III Всемирном конгрессе соотечественников в Москве, Дмитрий Кошко также говорил о возможности использования французского опыта в работе с Русским миром и поделился собственными представлениями о том, как это могло бы выглядеть на практике. Разъяснению некоторых деталей его представлений и посвящено данное интервью.

– Насколько применим опыт концепции франкофонии на русскоязычном пространстве? Можно ли его перенести с учётом всех особенностей и различий русской и французской цивилизаций?

– Нет, я не говорю о том, что его надо именно перенести. Это не совсем так. Мы исходим из двух вещей. Концепция франкофонии исходит из того, что исторически французы, французский язык и французская культура распространились в разных уголках мира: Северной Америке, в европейских странах, примыкающих к Франции, различных регионах Азии и Африки – уже как колониальное наследие. С Россией всё не совсем так, хотя сейчас, исходя из политических соображений, разные страны говорят, что были «колониями России». Сравнение возможно на другом основании: сейчас квебекские канадцы, или каджены (потомки французских поселенцев в Луизиане), говорят о том, что французы в течение 200 лет не понимали, кто же они такие. Их считали французами, хотя они давно относились к себе, как к канадцам или американцам. А когда французская Западная Африка стала независимой, то первый президент Сенегала – одновременно известный франкоязычный поэт Леопольд Седар Сангор – убедил Шарля де Голля в том, что Франция должна поддерживать сохранение французского языка в новых государствах, поскольку он – единственное средство, которое позволяет членам разных племён общаться на одном языке, а не начать немедленно воевать друг с другом. Кроме того, французский язык и франкоязычная культура позволяли поддерживать идею светского государства и республиканского правления, что было очень важно, учитывая принадлежность жителей новых стран к разным религиям.

За русским языком и культурой, к сожалению, такой традиции не стоит. Однако мне как журналисту приходилось бывать в разных странах, в том числе и  постсоветских государствах Азии. На юге Киргизии, где русского населения почти не осталось, можно наблюдать, как вместе с исчезновением общения на русском языке меняются и традиции, начинается похищение невест или насильственная выдача девочек замуж в 12–13 лет. Поскольку русский язык – это в том числе ссылка на другие культурные традиции и нормы.

– Но, может, это связано не с языком, а с выездом оттуда русскоязычного населения?

– Сложно сказать. Здесь есть разные взаимосвязи. Русское население уезжает, в том числе потому что вокруг перестают говорить по-русски, да и образованные киргизы и узбеки также стараются оттуда уехать туда, где их умения и навыки более применимы. То есть носители русскоязычной культуры и менее архаических традиций просто вымываются оттуда. Если Россия не будет поддерживать русский язык в Центральной Азии, то во многих местах он там может исчезнуть. России нужно думать и о культурных последствиях этих процессов. Впрочем, какой-то шанс у русского языка всё равно может быть. Вы знаете, что русские жители в Центральной Азии о своём положении часто говорят: «Уезжать уже поздно. Бежать пока рано». Даже если допустить самое страшное и представить, что всему некоренному населению этих государств придётся оттуда бежать, русский язык может сохраниться, как, например, французский язык сохранился в Алжире, где в своё время французов просто резали. Алжир всё равно остался франкофонной страной, поскольку культурное влияние Франции сохранялось и без французов.

Такая же роль может быть суждена и русскому языку. Патриарх Кирилл, выступая на III Ассамблее Русского мира, гениально сказал о необходимости поддержки русского языка одновременно с поддержкой других национальных языков и культур. Он, правда, говорил это об исторической «Руси» – Украине и Белоруссии. Это понятно, поскольку применительно к Израилю или Средней Азии эта фраза из уст патриарха могла дать повод для обвинений в прозелитизме. Но нам ведь никто не мешает использовать данное предложение не только в Белоруссии или на Украине.

– Способна ли Россия применить опыт французов? Для этого ведь  требуется выработать особую линию в отношении других государств и их культур.

– Мне сложно ответить на этот вопрос. В своё время мы организовали во Франции Союз русофонов именно потому, что понимали: подобная идея вряд ли может зародиться на российской почве. Тут нужен другой опыт. В России русский язык казался чем-то простым и естественным, что не надо как-то специально поддерживать. Так когда-то думали и французы о французском языке. Важно то, что после войны Франция очень быстро перестала быть большой колониальной державой. Что сейчас Франция без концепции франкофонии? Практически ничего! Это идея была ей остро нужна для того, чтобы сохранить своё влияние в мире. Так у неё есть какой-то вес. России в этом смысле такая идея не нужна. У неё всё равно есть свой вес, она – держава. Здесь есть ядерные ракеты, нефть и газ. Иными словами, положение России и Франции не вполне идентичное, но есть много похожего, а потому опыт нужно заимствовать и применять. К тому же есть похожий опыт взаимодействия и поддержки Португалией португалоязычных стран, или опыт Испании, работающей с испаноязычным миром.

– Вы предлагали учреждать в разных странах мира русскоязычные лицеи? Почему именно лицеи, чем это важно?

– Лицеи – это не совсем то же самое, что и школа. Русскоязычные школы у нас действительно есть в разных странах мира, но они в основном занимаются просто обучением русскому языку. Я думал об опыте французских лицеев, которые действуют в разных странах мира и частично поддерживаются французским государством – это учебные заведения для учеников старшей школы. Они дают хорошее образование. Я хотел, чтобы такие престижные лицеи для русскоязычных соотечественников также были созданы. Я, например, хотел бы отдать туда своих детей. Но таких лицеев нет. И, разумеется, я определил их во французский лицей.

Между прочим, во времена моего детства в Париже ещё существовала старая русская гимназия – недалеко от стадиона «Ролан Гаррос». Располагалась она в прекрасном доме. Все её преподаватели были профессора с дореволюционным стажем. С их постепенным уходом гимназию и пришлось закрыть. Я застал их лишь немного. Помню, что они уже были очень пожилыми. Главная сложность заключалась в том, что они решительно не желали менять программу российского гимназического курса. Учиться у них было, вероятно, очень интересно, однако последние ученики гимназии уже с трудом могли сдать экзамены для продолжения своего образования во Франции. Поэтому русские лицеи, если они будут созданы сейчас, безусловно, должны следовать образовательным программам тех стран, где они будут созданы, но привлекать лучшее из российского образовательного опыта. Во Франции такие лицеи возможны, а в Киргизии или Казахстане они, с моей точки зрения, просто необходимы. Это настоятельная культурная потребность. В них могут учиться российские соотечественники, однако они должны привлекать и коренных жителей этих стран. Проучившись в таких гимназиях, их ученики потом вряд ли будут «подкладывать России свинью».

– Вы учредили литературную премию «Русофония», присуждаемую за переводы на французский язык произведений русской литературы. Сейчас в этом проекте частично участвует и фонд «Русский мир». Можете ли вы сказать, насколько востребована на Западе современная художественная литература из России?

– Наша премия связана не только с российской литературой. Её главная идея заключается в том, чтобы соединить мир русофонии и франкофонии. Скажем, если русскоязычную повесть украинского писателя переведут на французский в Квебеке, она может номинироваться на нашу премию. В наше жюри входит Андрей Курков, писатель с Украины, пишущий на русском языке. На вручении первой премии выступал Чингиз Айтматов – один из образцов того, что значит русофония. Между прочим, в своё время Айтматову очень сильно смогли помочь именно русский язык и русско-французские связи. Первую свою повесть «Джамиля» он опубликовал на киргизском. Из-за неё у Айтматова были очень серьёзные неприятности. Но её перевели на русский, и она попала на стол к Луи Арагону. Он тогда, как писатель-коммунист, котировался в Советском Союзе, в том числе на официальном уровне. В Союзе писателей у него тоже были хорошие друзья, и он их просил оказать содействие.

– В своём выступлении на конгрессе вы говорили и о важности другого процесса – перевода на русский язык современной научной литературы.

– Перевод на русский технической и научной литературы –  это очень важный инструмент влияния. Надо, чтобы молодой азербайджанец, узбек или латыш, желающий ознакомиться с передовой научной литературой, мог найти её на русском языке, в русском переводе. Иначе он решит, что русский язык ему не нужен, и станет читать всё это на английском. Если мы будем осуществлять такой перевод с английского, немецкого, французского, корейского, то весь Русский мир будет читать научные работы на русском языке. Это важная роль русофонии и русского языка.

– Для этого, видимо, нужно, чтобы российское образование также находилось на передовом уровне, иначе такие переводы будут никому не нужны, а возможно, их и не смогут сделать.

– Возможно, однако для решения подобных вопросов в любом случае нужен политический шаг. Именно поэтому я предлагаю создать Международное агентство русофонии. Это был бы орган, в котором Россия играла важную роль, но её положение не было бы там монопольным, там должны быть представлены и другие страны, в которых распространён русский язык. Это агентство могло бы заниматься подобной деятельностью – осуществлять переводы на русский язык научных работ. Но точно так же оно должно переводить литературу и даже публицистику стран-русофонов с национального языка на русский и распространять её в мире. В таком агентстве были бы заинтересованы, оно может себя оправдать. Оно могло бы иметь свой телеканал, где показывало бы программы из разных стран, которые делаются на русском языке. Его будет сложнее запретить политически, поскольку представлена в нём будет не только Россия.  

Беседовал Станислав Кувалдин