Юбилей Александра Сергеевича Пушкина, как, впрочем, любой юбилей, – повод поговорить о современности. Вопрос о том, что значит для нас Пушкин, может быть задан не только в школьной работе по литературе. И ответ на него сейчас можно искать как среди книжных полок, так и в кафе «Пушкин» на Тверском бульваре или даже в фильме «Пушкин. Последняя дуэль». Пушкин сейчас – это и узнаваемый образ массовой культуры, его имя с большой долей вероятности будет упоминаться в любых официальных выступлениях, посвящённых необходимости защиты культуры, а может быть, и укрепления государственной мощи. Вопросы о том, какое место занимает Пушкин в современной системе координат, мы решили задать поэту, писателю и публицисту Дмитрию Быкову. Его творчество посвящено в том числе и исследованию современного состояния российского общества и государства, а также состоянию, в котором пребывает русская культурная среда.

– 10 лет назад 200-летие Пушкина отмечалось с помпой, на широкую ногу: его портреты на каждом углу, обратный отсчёт до дня юбилея, передача «Намедни» и прочее. 210-летие будут отмечать, конечно, скромнее, но ведь и дата некруглая, хотя и теперь состоится I Всемирный съезд потомков Пушкина, а пушкинский день будут отмечать едва ли не повсеместно не только в России, но и в русских и российских представительствах за рубежом. Не кажется ли Вам, что внимание к Пушкину несколько избыточно, но главное, что причиной тому вовсе не народная любовь, а привычный ещё с советских времён бюрократический подход к «большим юбилеям», усиленный сильно расширившейся сферой медиакультуры? 

– У меня десять лет назад уже были стихи – онегинской строфой – на эту тему в «Собеседнике»:

Но наш поэт, любивший славу,
Не отказался б от венка.
Ему, я думаю, по нраву,
Что треплют лавры старика,
Что не на нужды жизни низкой
Сбирают денежку подпиской,
А на издание плодов
Его михайловских трудов,
Что новое запомнит слово
Юнец, который в двадцать лет
Знал только слово «Интернет»;
И наконец, что не Лужкова,
Не Коха, не Бородина
Так пышно чествует страна.

Прости, поэт. Но если после
Всех этих воплей и пальбы
Души, коснеющей в коросте,
Коснётся жар твоей судьбы,
И тот, кто был тупой скотиной,
Запомнит только звук единый,
И слово сможет уколоть
Его жиреющую плоть,
И тайным веяньем иного,
Таинственного бытия
Строка единая твоя
Иль хоть единственное слово
Смутит царей, проймёт псарей, –
Не зря и этот юбилей. 

– В современной культуре Пушкин – это отчасти набор клише. От более или менее возвышенных («русский европеец», «энциклопедия русской жизни») до совсем уж карнавальных («ай, да Пушкин, ай, да сукин сын…»). Есть ли это следствия нашей системы преподавания, или причина вообще в другом? Надо ли тут что-то пытаться изменить, или это нормально? Видите ли вы в этом какую-то общественную проблему?

– Не знаю, насколько Ваше мнение справедливо. Не думаю, что для мыслящего читателя – каких в России всё-таки большинство – Пушкин стал набором клише. Он, по-моему, им не стал – сужу хотя бы по детям, которым преподаю. Мне кажется, адекватное прочтение многих его текстов – в частности «Онегина», куда более враждебного к светской молодёжи вообще и к герою в частности, чем принято думать, – у нас ещё впереди. Что касается массовой культуры, то ведь в эту эпоху всё опошляется и несколько заштамповывается, и это нормально. Вопрос в том, на каком слове ставить ударение – на «массовой» или на «культуре». Массовая культура, может, и не бином Ньютона, но всё-таки лучше, чем массовое убийство или массовая наркомания.

– Традиция государственного отмечания пушкинского юбилея восходит едва ли не к 1937-му году, когда Царское Село стало Пушкиным. Надо ли вообще отмечать юбилеи Пушкина официально, не оставить ли всё это на общественное попечение (пусть общество посредством различных инициатив само решает, нужен ли ему Пушкин и в какой мере), или роль государства тут тоже важна? В чём она должна заключаться?

– Роль государства должна заключаться в защите всего нерыночного, всего, что Александр Мелихов называет «слабыми ценностями», то есть ценностями, неспособными себя защитить. Общество редко печётся об увековечении кумиров – у меня на памяти только подписка на памятник 1880 года, когда Достоевский речь говорил. Да и вообще, русскому обществу в сегодняшнем его состоянии доверять заботу о культуре весьма рискованно: я никогда не был антигосударственником, мне не нравится только, когда государство на первое место ставит репрессивные функции, а прочими пренебрегает. Если государство не будет заботиться о национальной культуре, зачем оно тогда вообще нужно? Налоги на милицию собирать? 

– Если бы Вас сделали «главным по Пушкину» с неограниченными полномочиями (хотите – издавайте его какими угодно тиражами, устраивайте всесоюзные и международные фестивали или меняйте школьную программу), что бы Вы сделали?

– Должность «главпопуша», по-моему, совершенно ни к чему. Если бы от меня зависело изменить школьную программу, я бы больше времени уделил «Медному всаднику», «Борису Годунову» и «Маленьким трагедиям», которые, кстати, перенёс бы в программу седьмого класса. 

– Для определённой части нашей интеллигенции на протяжении поколений Пушкин был не просто поэтом. Не случайна фраза «мы верим в Пушкина». Для многих он был своего рода камертоном для оценки современной культуры. Имеет ли этот образ какой-то смысл сейчас, или он безнадёжно устарел?

 – Камертоном в смысле гармонии – да. Насчёт нравственного камертона – не очень понимаю, что это такое, но думаю, что в главном Пушкин, безусловно, явил образец нравственного кодекса для поэта: ставить честь выше жизни, иначе писать станет попросту незачем. Не могу сказать, что Пушкин был гением тактики, не могу уверенно заявить, что его поведение было разумно. Но оно было поведением поэта, в чьём лице оскорблён сам музыкальный строй мира,  а противостоял он гнусному миру лжецов, развратников, извращенцев и лицемеров. Пушкин был гениален в выборе врагов: при виде его всё в обществе определялось. Приличный с виду человек становился завистливой бездарью, ханжа – порочным сплетником, цивилизованный правитель – сатрапом. В этом смысле Пушкин – безусловный камертон, заставляющий всех определяться по отношению к себе: сам он был беспримесно чистым образцом поэта и к такой же чистоте вынуждал остальных. 

– Где истоки этого особого отношения к поэту? Началось ли это в XIX веке, когда по Пушкину гадали, или это интеллигентская установка советской эпохи, своеобразный суррогат религии?

– Не скажу, что суррогат религии, поскольку подлинной религиозности это никогда не мешало, но культура, безусловно, заменяет России и философию, и социологию, и национальную идею. Думаю, это главный инструмент национального самосознания. Литература – лучшее, что есть в России (наряду, впрочем, с женщинами), и единственное, что не подвержено девальвации (наряду, впрочем, с понятием чести – очень жёстким, не менее, чем самурайское, при всей внешней податливости нашего народа и упомянутых женщин). 

– На протяжении нашей истории Пушкина, по крайней мере, трижды безуспешно пытались «сбросить с корабля современности». Во всяком случае, отрицание значение Пушкина – пусть и маргинальная, но тоже традиция в России. В XIX веке были нигилисты, в период революции – футуристы, сейчас продолжателем этой линии является Эдуард Лимонов. Есть ли в такой ревизии здоровое зерно, правы ли в чём-то Базаров, Маяковский, Лимонов? 

 – Они никогда не отрицали Пушкина, отрицали лишь его культ. В случае Писарева (Базаров не в счёт, у него это чистый эпатаж, и отрицает он лишь воинственные стихи типа «Клеветникам России») это было чистым безумием, писаревской шизофренией, ненавистью ущербного и дисгармоничного, «закушенного» (Набоков) человека к ясному, светлому и гармоническому пушкинскому дару. Писарев был дворянин эпохи упадка и разложения и завидовал чёрной завистью всем, кому достались другие времена. Маяковский знал «Онегина» наизусть. Как и в чём он продолжал пушкинскую традицию – вопрос чрезвычайно интересный, достойный отдельного исследования. «Юбилейное» – едва ли не лучшее стихотворение о Пушкине во всей русской литературе. Лимонов – поэт пушкинской традиции, «кларист», сторонник ясности, энергии, быстрого и увлекательного нарратива, человек здоровый и храбрый, и он тоже выступает лишь против библиотечного культа. А так-то у него тьма пушкинских заимствований, как и блоковских.

– Пушкин для русской культуры – это аналог Гёте у немцев, Шекспира у англичан. Справедливо ли такое сравнение, или мы несколько переоцениваем достоинства его поэзии? Вообще, нужен ли нации свой великий поэт? Чрезмерно возвышая одного, не принижаем ли мы тем самым остальных? В конечном счёте, великий национальный поэт – это всегда культурный миф. Нужны ли такие мифы и авторитеты, в частности, нам сегодня?

– Мифы и авторитеты нам сегодня нужны как никогда, но подлинные, а не дутые или навязанные. Национальный поэт – тот, кто закладывает национальные архетипы. Пушкин это для нас сделал, заложив основы усадебного русского романа, русского триллера и русской философской драмы, не говоря уж о нашем этическом кодексе. Более того, вся философия русской государственности уже дана в «Медном всаднике»: не загоняйте стихию в гранит, вырвется – расплатятся те, кто ни в чём не виноват. К сожалению, никто ничего не понял, нам его ещё читать и читать, а вы говорите – хрестоматия!