Убийство московского священника Даниила Сысоева ещё долго будет обсуждаться. Это действительно одно из самых громких преступлений последних лет, даже несмотря на весьма, к сожалению, внушительный список убийств известных общественных деятелей в последнее время. Причиной тому – не только провокационная демонстративность убийства в храме, но и очевидная религиозная подоплёка. Несмотря на то, что за последние два десятилетия убийства священников и монахов случались не один раз, по большей части они носили чисто криминальный характер – «преступлений ненависти» среди них всего несколько, да и они совершены были невменяемыми людьми. С убийством о. Даниила всё иначе. Это яркое свидетельство большого общественного бедствия – и проблема не только в оппонентах православия, как из сторонников тоталитарных сект, так и радикальных мусульман, но и в пугающей незащищённости жизни и бессилии правоохранительных органов в целом.

Уже сделаны, кажется, все официальные комментарии – РПЦ, представителями российских мусульман, верховной властью и следствием. Патриарх Кирилл призвал не торопиться с обвинительными приговорами, а Совет муфтиев России попросил не связывать убийство священника с мусульманами, главы же кавказских республик поспешили выразить свои соболезнования. Президент назвал преступление «тягчайшим», а СКП со своей стороны пообещал бросить на расследование свои лучшие силы.

Окончательной ясности в том, кто стоит за преступлением, пока нет. Версии выдвигаются разные. По одной из них, в убийстве известного московского миссионера виноваты неоязычники из секты «родноверов», однако наиболее убедительно выглядит пока предположение о причастности к преступлению исламистов – в пользу этого говорят не только многолетний поток угроз с их стороны в адрес о. Даниила, а также упоминаемый свидетелями «кавказский» акцент убийцы, но и характер деятельности священника, посвятившего себя в последнее время полемике с исламом и проповеди православия в среде мусульман. Впрочем, подчеркнём: всё это пока не более чем версии.

Мало кто сомневается сейчас в том, что убийство стало местью за миссионерскую работу о. Даниила. С середины 90-х годов он занимался реабилитацией людей, пострадавших от деятельности сектантов, был секретарём миссионерско-просветительского центра «Шестодневъ», а в последнее время посвятил себя полемике против мусульманства: участвовал в религиозных диспутах, организовал при храме Святого апостола Фомы, где служил, едва ли не единственную в своём роде в России миссионерскую школу, успевшую выпустить более сотни миссионеров; выступал за проповедническую работу среди гастарбайтеров и вообще мусульман.

В своём слове у гроба священника патриарх Кирилл призвал к продолжению его дела – проповеди христианства, напомнив слова Тертуллиана о том, что «кровь мучеников – семя христианства». Между тем, несмотря на всю справедливость призыва патриарха, далеко не все даже в христианском сообществе разделяли миссионерские приёмы о. Даниила, а его книга «Брак с мусульманином» вызвала волну возмущения у российских мусульман.

В 2007 году была принята Концепция миссионерской деятельности Русской православной церкви. Если воспользоваться терминологией этого основополагающего документа, служение о. Даниила вполне соответствовало представлению о внешней миссии Церкви, к которой относится и работа среди мигрантов, однако позволительно задаться вопросом, была ли она миссией примирения?

Сложность ответа на этот вопрос состоит в том, что зачастую практически невозможно определить, где кончается миссионерское усилие и начинается прозелитизм. По словам самого о. Даниила, миссионеры организовывали, к примеру, дежурство у «национальных» кафе и закусочных – это ещё миссия или тут уже есть элементы прозелитизма? А работа с гастарбайтерами, прибывшими из формально светских, но всё же имеющих совершенно определённые – и древние – религиозные традиции стран? Однозначно ответить на эти вопросы сложно, но, во всяком случае, то, в каких формах может совершаться проповедь, есть предмет для обсуждения как внутрицерковного, так и общественного, и даже, если угодно, согласования с мусульманскими лидерами. Ничего оскорбительного для Православной церкви в таком подходе нет – тем самым можно бы было просто определить элементарные «правила игры». Между тем РПЦ отрицает прозелитизм как форму миссионерства. Вряд ли будет неверным сказать, что  главная цель миссии – всё же христианское просвещение, а не обращение, которое, если использовать несколько формальные термины, должно стать добровольным выбором достаточно информированного человека.

Кипучая деятельность о. Даниила, несомненно, была порывом искренне верующего и преданного Церкви человека. От его диспутов с мусульманами веет каким-то христианским романтизмом. Впрочем, институт диспута –  это крайне деликатная форма взаимодействия с представителями других религиозных традиций, сопряжённая с целым рядом внутренних правил и ограничений. Даже в средневековых трактатах, в которых христианский богослов неизменно побеждал своих оппонентов, будь то мусульмане, иудеи или кто-то ещё, диспут, как правило, ведётся в корректной форме. В современных условиях требования к корректности – не политкорректности, а обычной человеческой учтивости – стали ещё более строгими. Иначе и быть не может. Это особенно важно в той непростой ситуации, в которой находится Россия с её вообще-то повышенной религиозной и квазирелигиозной активностью масс и одновременным возрождением сразу двух традиционных религий – христианства и мусульманства. Хотя в России и существует давняя и хорошая традиция их мирного соседства, сейчас, признаем это, возникла новая ситуация, не укладывающаяся в прежние схемы. Ни географической, ни социальной, ни даже этнической чётко определённой ниши нет сейчас ни у той, ни у другой конфессии, пограничная линия между которыми при наличии пересекающихся областей довольно неустойчива, и излишняя горячность в проповеди может сослужить очень плохую службу в условиях, когда долговременные отношения только закладываются.

В любом случае миссионерство в нашей современной обстановке крайней нетерпимости – дело нелёгкое и крайне деликатное. Проповедник имеет дело не с «официальным» исламом, а с «низовыми» мусульманскими течениями: различного рода радикальными «братствами», объединениями, мнениями и привычками простых мусульман. Об этом свидетельствовал и сам о. Даниил, по словам которого, обращённые им в православие мусульмане вынуждены скрывать это от родственников, которые вряд ли примирятся с такой метаморфозой. И если таков «бытовой» мир ислама, а считаться нужно именно с ним, то вопрос о корректных формах миссионерской работы приобретает первостепенное значение. Если угодно, речь идёт об эффективности работы – о своего рода христианском прагматизме.

Определённую роль модератора, или регулировщика, миссионерской деятельности может и должно взять на себя государство. Однако даже введения в закон «О свободе совести и религиозных объединениях» статьи, посвящённой миссионерской деятельности (этот проект в настоящее время обсуждается экспертами), вряд ли будет достаточно – во избежание трагедий, подобных той, что случилась с о. Даниилом Сысоевым, нужна последовательная государственная религиозная политика, осуществляемая на практике. Законодательное регулирование должно стать дополнительным механизмом, который будет сглаживать острые углы в отношениях между различными конфессиями. Однако основная роль в этом процессе должна всё равно принадлежать Церкви, у которой для этого есть значительно более действенные рычаги, как, например, создание собственной школы миссионерства, внутрицерковная дисциплина и многое другое.

Патриарх Кирилл рядом своих действий и заявлений недвусмысленно дал понять, что миссионерство он считает важнейшим направлением церковной политики. Речь в том числе идёт о выработке новых стратегий. Принятие Концепции миссионерской деятельности Русской православной церкви свидетельствует о том, что Церковь вполне отчетливо осознаёт главную цель и формы осуществления миссии. Начать планомерное и масштабное осуществление уже принятой программы на практике и создание соответствующих институтов – только лишь небольшая часть этой работы. Священник Даниил Сысоев был одним из первопроходцев в этой области, его смерть ещё раз убеждает, насколько велика и сложна задача церковного миссионерства в современном мире, сравнимая, пожалуй, лишь с той, которая стояла перед древней церковью, окружённой огромным языческим миром.