Утром 18 ноября 1918 года на очередном заседании Совета министров его председатель Вологодский сообщил присутствующим о состоявшемся государственном перевороте: ночью группа из нескольких офицеров арестовала эсеров Авксентьева и Зензинова, двух членов Уфимской директории –  коалиционного правящего органа, созданного в результате компромисса между социалистическим Комитетом членов Учредительного собрания (КомУч) и более правым Сибирским правительством. Вместе с «директорами» были также арестованы заместитель министра внутренних дел Роговский и заместитель члена Директории Аргунов.

Теоретически, поскольку трое из пяти членов «пятиугольника» – сам премьер Вологодский, генерал Болдырев и кадет Виноградов – оставались на свободе, Директория могла бы продолжить свою работу. Однако собравшиеся министры единодушно признали это нецелесообразным: коалиционная демократия-де себя исчерпала, и пришло время перейти к единоличной диктатуре. Поэтому было решено провести голосование по кандидатуре диктатора. Всего было подано 15 записок. 1 голос получил член Директории Болдырев, в остальных записках стояло имя вице-адмирала Колчака. Через несколько часов о случившемся оповестили население Омска. В афишах, расклеенных по городу, говорилось, что Директория свергнута, и Совмин передал Колчаку всю полноту власти. Внизу стояла подпись: верховный правитель адмирал Колчак (адмиральские погоны этот флотоводец принял вместе с властью и титулом).

Нельзя сказать, что ноябрьский переворот стал большой неожиданностью: в Сибири давно уже шли разговоры, что с демократической говорильней большевиков не победить и что стране необходимо единоличное правление. Диктатуры требовали не только военные и монархисты, но даже сибирские кадеты, изрядно подрастерявшие либеральные и конституционные идеалы и превратившиеся в поборников «крепкой власти» и «единоличной диктатуры» (из резолюции Омского съезда, прошедшего за пару месяцев до переворота). Поэтому весть о приходе к власти Колчака была встречена на правом фланге с нескрываемым восторгом. Там не сомневались, что теперь, когда с «говорильней» и «керенщиной» покончено, всё наконец-то пойдёт на лад. Как заявил на торжественном банкете сохранивший премьерский пост Вологодский, «недалёк тот день, когда мы встретимся в стенах Святого Кремля».  Правда, прежде чем идти на Москву, предстояло решить несколько неотложных задач: навести порядок на территории, контролируемой Омским правительством, создать достаточно многочисленную и боеспособную армию, наконец, найти способных и достойных людей. Однако в Омске не сомневались, что верховный правитель, наделённый диктаторскими полномочиями, легко справится с этими затруднениями.

Разочарование наступило достаточно быстро. Практически сразу выяснилось, что ни громкий титул, ни диктаторские полномочия никак не помогают решению насущных проблем. Хуже всего было с кадрами: верховный правитель окружил себя совершеннейшими ничтожествами, не способными к серьёзной государственной деятельности. Место премьера сохранил за собой Вологодский – провинциальный присяжный поверенный с ничтожным кругозором и огромными амбициями. Министром финансов стал Михайлов – некомпетентный авантюрист, разваливший колчаковскую казну аферой с выпуском сибирских денег – ничем не обеспеченных афишеобразных бумажек, которые любой фальшивомонетчик средней руки печатал лучше казначейства. Не лучше были и остальные министры. Что ещё хуже, Колчак не смог найти достойных руководителей и для армии. К примеру, ответственейший пост начальника штаба получил 36-летний полковник Лебедев (которому срочно сшили генеральские погоны) – человек, по всеобщему мнению, совершенно некомпетентный.  Не лучше были и другие новоиспечённые колчаковские генералы – Сахаров, Иванов-Ринов…

Кстати, об армии. Понимая, что добровольцев для похода на Москву не хватит, Колчак объявил всеобщую мобилизацию. Однако, чтобы в условиях гражданской войны призывная армия согласилась воевать, её солдаты должны чётко знать, ради чего они воюют. А вот этого колчаковские идеологи объяснить им не смогли. Верховный правитель клялся беспощадно бороться с большевиками, говорил о спасении России, однако так и не предложил никакой позитивной программы, способной воодушевить простых сибирских мужиков.

Теоретически оставался ещё вариант «от противного» – заставить солдат воевать, пугая их ужасами большевизма. Однако для этого на территории самой «Колчакии» должен был быть наведён хотя бы относительный порядок. Однако этого верховный правитель добиться так и не смог. Напротив, на всей территории, подконтрольной Омскому правительству, царили насилие и произвол. Как писал гражданский губернатор Урала Постников,  «незакономерность действий, расправа без суда, порка даже женщин, смерть арестованных "при побеге" стали нормой жизни по всей "Колчакии"». Причём центральная власть, разумеется,  прекрасно об этом знала, периодически разражалась очередным грозным распоряжением, пыталась давить на сознательность («преступные деяния милиционеров: насилия до убийства включительно, присвоение чужого имущества, вымогательство и т. д. – вооружают население против милиции, подрывают в нём вообще доверие к правительственной власти» – из циркулярного письма министра Пепеляева), но ничего сделать решительно не могла.

В результате боевой дух колчаковской армии неуклонно падал по мере того, как в ней становилось всё меньше добровольцев и всё больше мобилизованных. Кроме того, солдатам платили копеечное жалование, а снабжение армии было поставлено из рук вон плохо, в значительной степени – из-за чудовищной коррупции и воровства в тылу. Как с горечью отмечал сам Колчак, «худшие враги правительства – его собственные агенты». Так что солдаты на фронте периодически голодали и воевали, судя по мемуарам и сохранившимся фотографиям, разве все не в лохмотьях. Понятно, что воевать такая армия не могла. Поэтому весенние победы 1919 года быстро сменились бесконечными поражениями – в течение нескольких месяцев белые были отброшены от Урала к Байкалу.

В общем, ожидаемых дивидендов установление единоличной власти белым не принесло. А вот проблем, напротив, создало немало. Значительная часть левых сил, до этого сражавшихся против большевиков, вышла из борьбы или даже повернула оружие против белых. Сразу после переворота о прекращении вооружённой борьбы с большевиками заявила часть эсеров во главе с депутатом Учредительного собрания Вольским. В 1919-м от вооружённой борьбы с советской властью отказались меньшевики… Хуже того, из-за «антидемократичных» действий лидеров антибольшевистского движения Сибири дальнейшее боевое сотрудничество с белыми прекратил Чехословацкий корпус – едва ли не самая боеспособная антибольшевистская часть Сибири. В результате  январе 1919 г. корпус был отведён в тыл и в дальнейшем использовался только для охраны Транссибирской магистрали. Одним словом, единый антибольшевистский фронт был разбит, а силы антибольшевистской коалиции – существенно ослаблены. Кто от этого выиграл и кто проиграл – объяснять, думаю, не надо.

Разумеется, сегодня можно лишь гадать, насколько успешным оказалось бы белое дело, останься оно в руках демократических элементов (бесславно изгнанных большевиками из Поволжья). Однако то, что ставка на единоличную сильную власть оказалась битой, колчаковская авантюра показала более чем наглядно.