An der Wolga will ich bleiben,
An der Wolga will ich sein.
(На Волге я хочу остаться,
На Волге я пожить хочу.)

Немецкий припев к русской песне

В преддверии празднования 70-летней годовщины начала Второй мировой войны звучало много воспоминаний и рассуждений о трагической или несчастливой судьбе того или иного народа, будь то евреи, русские, поляки, латыши или кто-то ещё – да много ли найдётся в Европе народов, не пострадавших от войны? За разговорами о справедливом возмездии и ответственности народа за политику государства как-то забывается, что война стала трагедией прежде всего для самих немцев, которые понесли едва ли не самые страшные потери, не только людские и материальные, но, что не менее важно, психологические.

Помимо разорения Vaterland’а, война положила конец старинным немецким колониям на землях восточных соседей Германии. 14 миллионов немцев были выгнаны из своих домов в Польше, Чехии, Венгрии и других странах Восточной Европы в последний год войны и после её окончания. Это массовое, отчасти добровольное, отчасти принудительное, переселение сопровождалось масштабным насилием – конфискацией имущества, концентрационными лагерями и массовыми депортациями. Одним словом, это было изгнание.

В истории немецкого народа – если воспринимать его как единый культурный организм, наподобие того, как мы сейчас говорим о Русском мире, состоящем отнюдь не только из жителей России, – была ещё одна страница, пожалуй, не менее трагичная, чем изгнание из Восточной Европы. Речь идёт о депортации сотен тысяч поволжских немцев в сентябре 1941 года.

Немецкие колонии в Поволжье появились благодаря Екатерине II, издавшей в 1762 году манифест, позволявший иностранцам селиться в России. Привлечение колонистов было выгодно казне, поскольку в России, ещё до присоединения обширных территорий в Северном Причерноморье, было достаточно незаселённых земель. Как следствие, в 1763–1766 гг. крестьяне-колонисты стали массово переселяться в Россию, и в частности в Саратовское Поволжье. Вскоре здесь возникает более сотни колоний, состоящих по преимуществу из немцев. В начале 70-х годов XVIII века, к концу активной колонизации, насчитывается  23,2 тысячи поселенцев. Нельзя сказать, что жизнь на новых местах была вольготной. Несмотря на довольно значительные по сравнению с русскими крестьянами привилегии, новые поселения также страдали в неурожайные годы от голода или подвергались набегам кочевников. Тем не менее со временем колонии укрепились, их население разрослось. По данным переписи 1897 года, численность колонистов в районе немецкого Поволжья выросла до 407,5 тыс. человек. В 1918 году декретом Совнаркома на этих землях создаётся Область немцев Поволжья, в 1923 году преобразованная в Автономную Советскую Социалистическую Республику Немцев Поволжья (АССР НП). Такова самая краткая хроника немецких поселений в районе Волги с момента своего появления до 1941 года, когда поволжские немцы вступают в новый период своей истории.

Будучи населением по преимуществу сельским и потому традиционалистским, живя в окружении других народов, колонисты сохранили язык, религию, бытовой и семейный уклад, принесённые ими из мест выхода. Немецкие поселенцы на Волге были, точнее, стали со временем не совсем обычной частью германского культурного пространства хотя бы потому, что их связи с родиной исчезли довольно быстро. Немцы, попадавшие во второй половине XIX века на берега Волги и с удивлением обнаруживавшие соплеменников, «своими» их не признавали, относясь к ним свысока. По наблюдениям современников, в Германии уже не помнили о бывших переселенцах, точно также сами колонисты позабыли о своих корнях. По мнению составителя одной из первых историй поволжских немцев Якова Дитца, немцы в России настолько отдалились от германских собратьев, что в культурном отношении представляли совершенно особый тип, и даже новую нацию, для которой Германия – чужая сторона. Это, конечно, не означало их ассимиляции – общение поволжских немцев с окружающими русскими было довольно ограниченным. Как отмечалось в многотомном издании «Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Настольная и дорожная книга для русских людей» издания 1901 года, «колонисты живут совершенно замкнутой жизнью и ревниво оберегают свою национальность, устраняя себя по возможности от всякого соприкосновения с жизнью окружающего населения, нередко относясь враждебно или пренебрежительно ко всему русскому. Масса не знает и даже не хочет знать русского языка; нечего уже и говорить о том, что колонисты не смешиваются браками ни с какой народностью». В действительности культурное взаимопроникновение, пусть и минимальное, всё же существовало. К примеру, многие песни колонистов пелись на немецком языке, но на русские мелодии. Особенно популярна в их среде была переведённая на русский песня «Стенька Разин».

Во всяком случае, немцы Поволжья, почти отрезанные в течение нескольких поколений от Германии, сохранившие в законсервированном виде язык и многие обычаи, жившие десятки лет по соседству с русскими и тюрками-кочевниками, с которыми почти не общались, несомненно, представляли собой оригинальный культурный тип.

Замкнутость поволжских немцев, разумеется, не способствовала их интеграции в русское общество, что, с другой стороны, позволяло им сохранять национальную и культурную идентичность. Но главным источником бед для них стали тяжёлые взаимоотношения российской и германской империй, ведь в 1941–1942 гг. советское правительство лишь повторило практику русского правительства. В 1915 году были приняты т. н. «законы о ликвидации», немцы выселялись из прифронтовой полосы, а их земельные участки подлежали обязательной продаже. В последующие годы действие законов было распространено почти на всю Россию. К примеру, ликвидация и вынужденная продажа имущества поволжских немцев была запланирована на 16 февраля 1917 года, и лишь революция помешала этим планам. Подобные меры, осуществлённые со свойственной советскому правительству последовательностью, размахом и беспощадностью, и привели к падению немецкой автономии в 41-м году.

Особый драматизм депортации придаёт её полная необоснованность, впоследствии признанная и самим советским правительством. Если изгнание немцев из Восточной Европы кто-то может счесть актом справедливости или же политической необходимостью и даже залогом будущей стабильности в Европе, то репрессии в отношении поволжских немцев оправдать сложно. Впрочем, утверждать, что они не объяснимы, всё же нельзя. Нужно только иметь в виду, что объяснение необязательно означает оправдание.

Мотивы поведения советского руководства понять можно. В «Майн Кампф», которая издавалась в СССР особым тиражом для руководящих сотрудников, Гитлер отводил немцам, жившим в Восточной и Южной Европе роль «пятой колонны» – носителя восточной экспансии «на местах». В том числе это означало их использование в качестве новых поселенцев на «освободившихся пространствах». В 1938-м в Германии был создан Исследовательский институт российских немцев, который доставлял сведения в том числе германскому Генеральному штабу при подготовке нападения на Советский Союз (в институте велись специальные картотеки с данными об известных российских немцах, в том числе оппозиционно настроенных, селениях, количестве жителей и т. д.).

С нападением Германии на Советский Союз и быстрым продвижением частей Вермахта на Восток наличие немецкой автономии на Нижней Волге, в собственном тылу, рассматривалось и без того чрезмерно подозрительным сталинским руководством как прямая военная опасность. Вопрос о предательстве в Советском Союзе в те годы решался иначе, чем сейчас. Определяющей была сама возможность предательства. Психологию тогдашнего руководства Советского Союза хорошо иллюстрируют известные слова наркома Молотова о причинах репрессий: «Мы не ждали, когда нас предадут. Мы били на опережение».

В Указе Президиума Верховного совета СССР «О переселении немцев, проживающих в районах Поволжья» от 28 августа 1941 года сообщалось, что «по достоверным данным… среди немецкого населения, проживающего в районах Поволжья, имеются тысячи и десятки тысяч диверсантов и шпионов, которые по сигналу, данному из Германии, должны произвести взрывы в районах, населённых немцами Поволжья». При этом, поскольку о таком значительном количестве шпионов и диверсантов никто из немцев, проживающих в Поволжье, властям не сообщал, делался вывод, что немецкое население этих районов «скрывает в своей среде врагов советского народа и советской власти». Превентивная депортация признавалась необходимой, дабы избежать значительного кровопролития в случае, если бы в ответ на диверсионные акты в районах Поволжья советскому правительству пришлось бы проводить карательные операции. Во всяком случае, таково было официальное объяснение. Депортация была проведена в кратчайшие сроки. С 3 по 20 сентября из Поволжья в Сибирь (преимущественно на Алтай), Казахстан (в основном в северную часть) и в Среднюю Азию было переселено 365 800 немцев. В сентябре же многие военнообязанные русские немцы были отозваны с фронта и отправлены в строительные батальоны внутренних военных округов. В последующие месяцы депортация коснулась почти всего немецкого населения, проживающего на территории Европейской России и Закавказья, не занятых Вермахтом. Переселение производилось постепенно и завершилось к маю 1942 года. Тогда же в Поволжье была ликвидирована немецкая топонимика. Территория же АССР НП Указом Президиума Верховного совета СССР от 7 сентября 1941 года была поделена между Саратовской и Сталинградской областями. Всего, по данным МВД от 1953 года, на учёте Отдела спецпоселений состояло более 1,2 млн немецких поселенцев, в том числе 855 тысяч выселенных в 1941–1942 гг. из Европейской России и Закавказья.

История выселения немцев достаточно хорошо известна, в том числе благодаря оставленным воспоминаниям участников. Стоит отметить, что по жестокости эту депортацию вряд ли надо ставить в один ряд, скажем, с высылкой во внутренние районы семей кулаков в ходе коллективизации. В указе от 28 августа, в частности, говорилось, что переселение должно вестись в районы, изобилующие пахотной землей, а переселенцы должны наделяться земельными участками, им должна оказываться государственная помощь по устройству в новых районах. О том же шла речь в Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 26 августа 1941 г. Если кулаков и членов их семей предписывалось высылать в необжитые и малозаселённые районы, то есть по возможности изолировать от остального населения, то депортированных в 1941–1942 гг., наоборот, следовало расселять в обжитых районах, в том числе путём вселения целыми колхозами и совхозами в уже существующие на местах; горожан также следовало расселять в городах. При этом переселенцы вплоть до последовавшей уже после смерти Сталина реабилитации должны были состоять на учёте в спецкомендатурах. В отличие от них большинство немцев – старожилов Урала, Сибири и Казахстана (как не подвергавшиеся переселению) на таком учёте не состояло, пользуясь всеми прежними правами. Тем не менее однозначно утверждать, что в новых условиях жизнь немцев была сносной, тоже будет неверно. Многие из них в годы войны были мобилизованы в трудовые армии, в которых они были подчинены нормам жизни и труда советских исправительно-трудовых лагерей.

Такой режим сохранялся вплоть до декабря 1955 года, когда, вследствие потепления отношений между Советским Союзом и ФРГ, Верховный совет СССР 1955 года издал декрет «О снятии ограничений в правовом положении немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении». Немцы получили паспорта и стали почти полноправными гражданами Советского Союза. Почти – потому что возвращаться в районы теперь уже бывшего немецкого Поволжья, хотя и негласно, им всё же было запрещено. К этому времени бывшие земли немецких колонистов были уже заселены – в годы войны сюда переселяли эвакуированных из западных областей. Кроме того, общее обвинение в сотрудничестве с фашистской Германией пусть и формально, но сохраняло свою силу. В условиях тяжёлой послевоенной жизни в СССР, когда память о войне была еще тёплой, это, естественно, создавало значительные сложности в общении с русскими – об этом есть воспоминания самих немцев, да и, вероятно, ещё помнят многие наши старшие современники.

Четырнадцать лет, которые прошли с момента начала депортации, оказали сильное влияние на сосланных немцев Поволжья. По преимуществу бывшие крестьяне, теперь они работают в самых разных отраслях промышленности. Традиционная прежде общинная жизнь практически замерла, вследствие чего начался быстрый процесс ассимиляции.

Точку в истории немецкой территориальной автономии, как ни странно, поставила последовавшая в 1964 году реабилитация немцев. Решением Президиума Верховного совета СССР от 29 августа 1964 отменялся указ 1941 года. «Жизнь показала, – говорилось в постановлении, – что эти огульные обвинения были неосновательными и явились проявлением произвола в условиях культа личности Сталина. В действительности в годы Великой Отечественной войны подавляющее большинство немецкого населения вместе со всем советским народом своим трудом способствовало победе Советского Союза над фашистской Германией, а в послевоенные годы активно участвует в коммунистическом строительстве». Отмена указа не означала, однако, возвращения довоенного status quo, поскольку, «учитывая, что немецкое население укоренилось по новому месту жительства…, а районы его прежнего места жительства заселены», немцам предлагалось оставаться на своих местах, а «советам министров союзных республик и впредь оказывать помощь и содействие немецкому населению, проживающему на территории республик, в хозяйственном и культурном строительстве с учётом его национальных особенностей и интересов». Вне зависимости от мотивировки, фактически это означало всё то же запрещение возвращаться в родные места и одновременно ограничение в элементарных гражданских свободах.

Окончательно запрет на свободный выбор места жительства был снят лишь в 1972 году. Однако, как показали дальнейшие события, ограничения, введённые советскими властями, имели под собой рациональные основания. Местное население вовсе не жаждало возвращения бывших изгнанников, тем более предоставления им особых прав. Намерение советского правительства создать в 1979 году немецкий автономный район в Казахстане (с центром в Ерментау Целиноградской области) провалилось из-за сопротивления местного населения – после митинга казахских студентов в Целинограде с требованиями не допустить создания немецкой автономии. Последняя реальная попытка воссоздания немецкой автономии была предпринята уже в 1989 году, когда 28 ноября Совет национальностей СССР в принципе проголосовал за восстановление АССР НП, но и эта инициатива, после протестов в Поволжье (они повторились и в 1992 году), не была реализована. В 1990–1991 гг. в Поволжье возникло мощное движение немцев за восстановление АССР НП. В основе требований о восстановлении автономии лежали статьи закона РСФСР от 26 апреля 1991 г. «О реабилитации репрессированных народов» (в нём говорилось о правах репрессированных народов национальных автономий, существовавших до депортации) и ноябрьский договор того же года между германским канцлером Гельмутом Колем и президентом тогда ещё РСФСР Борисом Ельциным, по которому Россия обязывалась «восстановить немецкую республику в районах традиционного компактного проживания их предков на Волге». Как известно, автономия немцев на Волге во многом из-за «сопротивления на местах» так и не была воссоздана. Но окончательно разрушил мечты многих российских немцев о возвращении автономии совсем другой процесс – массовая эмиграция в Германию. Сейчас сложно судить: ослабило бы хоть в какой-то степени этот эмиграционный напор предоставление немцам автономии в 90-е годы или нет. Думается, вряд ли: слишком велико было у многих желание уехать «из этой страны». Тем более это касалось немцев, имевших возможность переселиться в Германию на льготных условиях. В 90-е годы три четверти этнических немцев и членов их семей (а это более 2,3 млн человек) покинули пределы России.

С самого своего появления в России немецкие колонисты были поставлены на перекрестье двух миров – немецкого и русского. Остаться чем-то средним, совмещающим то и другое, в России было, наверное, невозможно. Ассимиляция – естественный удел всех народов, поставленных в схожее положение. Рано или поздно, но это бы произошло. Потрясения XX века лишь ускорили процесс. Парадоксально, но массовая эмиграция российских немцев в 90-е годы началась тогда, когда большинство русских немцев стало уже больше русскими, советскими, чем собственно немцами. Пройдя полукруг от почти полной замкнутости к почти полной ассимиляции, история завершилась возвращением немцев в Германию, чтобы там они стали частью Русского мира. Что ж, в этом повествовании есть своё печальное изящество. Нам же осталось постараться сохранить те связи, которые ещё соединяют нас – русских и немцев – после двух сотен лет, прожитых вместе в России.