Первая годовщина пятидневной войны оставляет весьма странное впечатление. Впрочем, эта странность, видимо, объясняется некоторым несоответствием накала эмоций прошлого года и нынешних видимых тишины и спокойствия, а также сложностью определения того, что мы можем считать «последствиями» событий годичной давности.

Разумеется, некоторые факты в произошедших событиях бесспорны. Один из них заключается в том, что мы – если говорить о военной стороне событий – победили. Мы действительно разгромили грузинские войска в Южной Осетии, а в скором времени заняли значительную часть Грузии и продвинулись к Тбилиси. Считать ли это значительным достижением российской армии – сказать сложно. Так или иначе, российские войска впервые в своей истории вели масштабные боевые действия за пределами территории РФ, и эти действия оказались успешными. В определённом смысле России удалась та «маленькая победоносная война», о которой некогда мечтал министр внутренних дел Плеве. Но накануне августа 2008 года в России едва ли приходилось говорить о каких-то серьёзных внутренних брожениях и нестроениях, поэтому не имеет смысла рассматривать её с точки зрения тех эффектов, которые ожидал от Русско-японской войны царский министр, убитый террористами-революционерами.

В связи с этим приходится рассуждать о том, что удалось достичь с помощью одержанной на поле боя победы. Из очевидных результатов здесь можно видеть лишь признание Россией государственной независимости Абхазии и Южной Осетии. Помимо России, независимость двух республик признали лишь в Никарагуа. Впрочем, это не первый случай в истории, когда возле границ нашей страны образуются государства, не признаваемые никем (или почти никем), кроме нашего правительства. В первой половине XX века в таком статусе находились Монгольская и Тувинская народные республики. Сейчас судьбы этих некогда одинаково сомнительных образований сложились по-разному: Монголия – член ООН и признанное всеми государство, Тува – часть Российской Федерации. Правда, вряд ли это даёт повод для каких-то прямых аналогий. Некоторые политические образования возникают, как редкие погодные явления – при определённом сочетании температур горячих и холодных фронтов, направления ветра и уровня давления их возникновение почти неизбежно.

Вопрос о том, что обозначает признание Абхазии и Южной Осетии для России, чёткого ответа, пожалуй, не имеет. Год назад в этом признании одними виделось начало победной поступи России, которая теперь сможет не менее ярко заявить о себе и в других уголках Земли, другим же, наоборот, первый шаг во мрак изоляции, конфликта со всем миром и изгнания из семьи цивилизованных народов. Через год обе картинки кажутся не слишком правдоподобными. Однако нельзя с уверенностью сказать, какой из сценариев больше отклонился от реальности. Всё оказалось несколько смазанным – победные марши отыграли и затихли, изоляция России, если и наметилась, то не реализовалась, да и в целом всё осталось на своих местах, во всяком случае для россиян, давно привыкших к тому, что фактически Абхазия и Южная Осетия от Грузии отделились, хотя последняя никак не готова это признать.

В обеих республиках сейчас размещены российские войска, а границу с Грузией охраняют российские пограничники – это достаточно серьёзный фактор, однако едва ли он волнует кого-то, кроме военных, дипломатов и политиков. Это и не «секретная миссия», и не «сторожевой пост империи», и не «заслон врагу поставлен прочно» – ни в один из этих притягательных образов наши войска там как-то не вписываются, может быть, из-за внутренней неготовности считать Грузию и грузин серьёзными и опасными врагами России.

Одним из последствий августовских событий прошлого года стало восстановление Абхазией полного контроля над всей территорией бывшей Абхазской АССР (до этого часть территории Кодорского ущелья всё же контролировалась грузинскими войсками), а также изгнание жителей грузинских сёл из Южной Осетии и разрушение самих этих сёл. Впрочем, это «мелочи», на которые сейчас мало кто обращает внимание. Они кажутся лишними деталями достаточно стройной картины.

Главный сюжет этой картины – грузинская армия неожиданно атаковала Цхинвал, заняла часть города и устроила там многочисленные бесчинства, а российские войска пришли на помощь Южной Осетии и сумели победить нападавших. Представления о масштабах учинённых грузинскими войсками бесчинств за этот год подвергались некоторым изменениям, однако в целом  видение того, что случилось прошлым августом (грузинские войска напали на Цхинвал, а российские – наказали агрессора), не изменилось. Причем, судя по тем свидетельствам о прошлогодней войне, которые кажутся бесспорными и признаются не только российской стороной, но и нейтральными наблюдателями, существенные изменения в эту картину внести будет довольно сложно. Именно это, прежде всего, и создаёт представление о прошлогодней войне как о справедливой и оправданной со стороны России не с точки зрения лукавых военно-политических расчётов, а на уровне обычных представлений о человеческой справедливости. Хотя, кажется, это единственная важная деталь в представлениях о случившемся, которая видится прочной.

При вглядывании в другие подробности резкость немедленно нарушается. Возможно, потому, что августовские события в Южной Осетии оказались лишены многих ожидаемых атрибутов справедливой победоносной войны, в которой силы нападавших были разбиты за несколько дней. Если вспомнить август прошлого года, то одной из высоких целей войны было объявлено спасение народа Южной Осетии от геноцида, организованного грузинскими войсками. Сообщалось о тысячах жертв агрессии и бесчеловечном поведении грузинских солдат. Это придавало миссии российской армии дополнительный благородный характер, а самой войне – вид борьбы за жизнь мирного народа против смертельного врага. Разумеется, мера бесчеловечности противника всегда определяется субъективно. Тем не менее через год после окончания войны говорится не о тысячах, а о 164 погибших, чья смерть установлена документально. Расследование же актов геноцида, объявленное в прошлом году российской прокуратурой, хотя и продлено, но пока не дало убедительных результатов. Разумеется, никому в здравом уме не придёт в голову разочаровываться от того, что жертв войны меньше, чем предполагалось раньше, а геноцида осетин, скорее всего, не было. Тем не менее у восприятия свои законы, а сюжет «спасение от геноцида» выглядит несколько отлично от простого «противодействия агрессии».

У прошлогодней войны были свои герои. Спор о том, какой вклад в появление военных героев в современном мире вносят СМИ и общественное мнение и не заслоняет ли их слава труд простых «рабочих войны», ведётся не первый год на примере многих войн. Однако, так или иначе, мы привыкли смотреть на войны в том числе и через их героев. Судьбы этих героев и то, по какому поводу о них приходится вспоминать, влияют и на восприятие той или иной войны. Так получилось, что главными героями прошлогодней пятидневной войны стали Анатолий Баранкевич – на тот момент министр обороны Южной Осетии, оставшийся защищать Цхинвал и лично подбивший грузинский танк, а также Сулим Ямадаев – командир чеченского батальона «Восток», бойцы которого, по некоторым данным, сыграли решающую роль в операции по освобождению Цхинвала. Через несколько недель после окончания боёв Сулим Ямадаев был объявлен в федеральный розыск, а сейчас даже нельзя сказать, жив он или мёртв после покушения, совершённого на него в марте этого года в Объединённых Арабских Эмиратах. Анатолий Баранкевич же в результате конфликта с руководством Южной Осетии вынужден был оставить свою должность и сейчас тоже практически исчез из поля зрения СМИ (хотя башня подбитого им танка оставлена нетронутой на улице в Цхинвале, а место, где произошёл инцидент, как говорят, получило неофициальное наименование «перекрёсток Баранкевича»). Иными словами, если судить о прошлогодней войне по её героям, то картина получается достаточно противоречивой.

Победная война, как правило, повод для того, чтобы убедиться в мощи собственных вооружённых сил, тем более такая, в которой противник был разбит за считанные дни. Однако, как считается, именно результаты войны в Южной Осетии ускорили проведение нынешней военной реформы, которая должна радикально изменить численность и структуру российских вооружённых сил. Та армия, с которой мы выиграли войну, признана негодной и требующей немедленной и коренной перестройки. Некоторые замечания министра обороны Сердюкова, высказанные им через несколько месяцев после окончания войны (например, о том, что лётчиков, способных выполнить боевое задание, набирали с бору да с сосенки по всей России, причём в итоге за штурвал пришлось сажать инструкторов лётных училищ, или что колонна бронетехники, выдвинутая на войну, потеряла половину своего состава, даже не доехав до зоны боевых действий), показывают, что основания для радикальных решений действительно были. Иными словами, уверенности в своих силах и мощи своей армии после победоносной войны у России едва ли прибавилось.

Годовщина победы может стать поводом для демонстрации цветущей мирной жизни и возрождения сёл и городов новых государств, появившихся на российских и никарагуанских политических картах мира. Это тоже привычный приём в рассказе о послевоенной действительности (тогда, когда «наши» победили). Разумеется, в таких картинках всегда есть более или менее значительная доля лукавства, но, так или иначе, их всегда можно найти для такого рассказа (мир ведь, по определению, лучше войны). Однако год, прошедший с начала пятидневной войны, скорее, стал поводом для разбирательств, куда делись средства, отпущенные российским правительством на восстановление Южной Осетии, и почему это восстановление лишь едва сдвинулось с мёртвой точки.

Таким образом, в нынешнем августе мы отмечаем годовщину лёгкой победы со странными последствиями. Их нельзя назвать очень хорошими или очень плохими. Они просто не вписываются в привычные представления о последствиях быстрой победной войны, когда, как кажется, у победителей, освобождённых народов, героев войны и армии-победительницы всё складывается несколько по-другому. Если бы можно было сказать, что плоды победы «проданы», «украдены» или «бездарно растрачены», все, наверное, было бы намного понятнее, однако никакой из этих сильных упрёков к прошедшей войне не применим. Всё вроде бы на своих местах. Просто не складывается целостная картина послевоенной действительности. Хотя, возможно, это и к лучшему, поскольку способно показать, что войны в нашем современном мире, как правило, не слишком толковое занятие.