Современная Европа – продукт истории, насчитывающей несколько тысяч лет. Но, похоже, она одержима будущим и готова забыть о прошлом. Для многих история Европы начинается где-то в середине XX в., а то, что было раньше, ныне заслуживает лишь упоминания в учебниках. В отношении Евросоюза не многие евроэнтузиасты ещё помнят о том, что фундаментальной целью учреждения этой организации по замыслу её отцов-основателей было установление в Европе вечного мира. А чтобы понять смысл их замысла, без истории не обойтись.

Европа – часть современной системы международных отношений, у которых также есть своё прошлое, настоящее и будущее. В 2010 г. мы отмечали 65-летие окончания Великой Отечественной и Второй мировой войны. Россия и союзники вышли из неё победителями. Эта Победа – их бесценный вклад в развитие миропорядка не только XX, но и XXI в.

Сегодня немало тех, кто считает Вторую мировую войну далёким событием, уже не связанным с настоящим. Говорят, что Ялтинско-Потсдамская система международных отношений разрушена, и ей на смену следует или уже пришло нечто совершенно новое. Это, мягко скажем, сомнительная точка зрения. Несмотря на развал Советского Союза и изменение послевоенных границ, современная территориальная карта Европы – во многом наследие той войны. Многие границы, проведённые в Европе после разгрома фашизма и нацизма или появившиеся как реакция на их нарастающую угрозу, существуют до сих пор. Пример тому – Калининградская область, изменение территорий Украины, Молдавии, Белоруссии, Польши, Литвы, Болгарии и других государств.

Неверно и то, что послевоенная международная система устарела. Современное международное право по-прежнему во многом основывается на международно-договорной системе, возникшей в результате Второй мировой войны. Организация Объединённых Наций, детище победы союзников над фашизмом, до сих пор является системообразующим элементом международных отношений и международного права.

Современный облик мира – это тоже во многом итог Второй мировой войны. Она дала мощный импульс антиколониальной борьбе, в результате которой появились десятки новых государств. Другое последствие – навсегда, верится, была дискредитирована идеология фашизма, нацизма, расизма, колониализма, был дан мощный толчок демократическим и социальным реформам во многих странах. Тотальное поражение Германии, ужасы войны изменили сам менталитет европейцев: дважды за полвека европейская цивилизация породила мировые войны, и смысл создания Европейских сообществ в 1950-е гг. заключался именно в том, чтобы никогда не допустить войны вновь, установить в Европе вечный мир.

И всё же, почему так важно не забывать о Второй мировой войне? Не лучше перевернуть эту страницу истории, не будоражить сознание молодых европейцев? Дело в том, что события тех лет и их последствия не стали «чистой» историей; они по-прежнему с нами и оказывают на нашу жизнь непосредственное влияние.

Во-первых, нельзя смириться уже с самим искажением исторической правды. Историческая наука, вопреки расхожему суждению, не служанка политики, также как политика не одно и то же что политиканство. Не может быть своей исторической правды у каждой страны, тогда это будет не история, а мифология, в лучшем случае – осколок большой правды. В мифологии нет ничего плохого, но только путать её с историей не надо.

Во-вторых, уроки истории никогда не устаревают, а главным уроком Второй мировой войны стало грозное предостережение будущим поколениям, что отсутствие единства перед лицом общих угроз может привести к катастрофе глобального масштаба и стоить европейцам миллионы жизней.

В-третьих, для России, для других народов Победа была великим свершением и одним из краеугольных камней их национальной истории и самосознания. И дело здесь не в квасном патриотизме, а в том, что существуют моменты в истории, значение которых не стирается годами, десятилетиями и даже столетиями. Возможно, для проигравших эту войну, а таких в Европе было множество, естественно постепенное забвение событий тех лет; им нечем гордиться. Однако для многочисленных народов Советского Союза, в первую очередь для русских, белорусов и украинцев, для поляков, чехов, югославов, евреев и многих других то была не классическая война, а борьба за выживание, борьба за право существовать.

Вторая мировая война и её итоги оказали огромное воздействие на послевоенное развитие Европы. Но и в XXI в. Победа не превратилась в артефакт истории. Европа и мир во многом продолжают жить в системе координат, заложенных в 1945 г. Опыт и уроки Второй мировой имеют непосредственное отношение к настоящему и будущему Европейского континента, к позициям России и других стран на общеевропейском пространстве и в ми-ре в начале нового тысячелетия.

Бесспорно, что история ЕС – беспримерная история успеха. Однако в отношениях между странами Западной Европы, не говоря уже об отношениях между Западом и Востоком Европы, ещё многого предстоит добиться. В связи с этим приведу один эпизод. В феврале 1970 г. советский министр иностранных дел А.А. Громыко посетил резиденцию посла ФРГ. Он спросил у Эгона Бара, когда следует ожидать, что Европа заговорит одним голосом? Спросите об этом, ответил Бар, через 20 лет. Громыко засомневался: «Вы действительно так думаете?» Бал подтвердил. Когда он сообщил о своём разговоре в Бонн, то Вилли Брандт среагировал так: «Да ты пораженец!». С тех пор вместо названных Баром 20 лет прошло 40, но и сейчас никто не может назвать срок, по прошествии которого хотя бы Евросоюз, пусть не Европа в целом, заговорит одним голосом и станет одним из полноценных центров силы в мире.

Существует множество примеров связи времён, масштабов влияния великих событий на глубокие пласты будущего. Например, Южные Курилы: как можно считать Вторую мировую войну историческим артефактом, если к нашей стране предъявляются конкретные территориальные претензии, причём со стороны побеждённого государства? Не лучше ли тем, кто призывает Россию «не цепляться за прошлое», обратить своё внимание на Японию, которая демонстративно отзывает своего посла из Москвы «для консультаций» в ответ на посещение президентом РФ одного из регионов вверенного ему конституцией государства?

Или проблема «декретов Бенеша». Решение о депортации немцев с территории ряда государств после поражения Германии было принято на Потсдамской конференции в июле – августе 1945 г. В дополнение к этому власти Польши, Чехословакии и Югославии издали свои законы. В Чехии они были названы в честь президента Чехословакии, занимавшего этот пост в военные и послевоенные годы. «Декреты Бенеша» до сих пор являются частью законодательства Чехии и Словакии и приводят к значительным трениям между перечисленными странами, с одной стороны, и Германией, Австрией и Венгрией, с другой. Особенно следует отметить остроту спора между Чехией и Австрией. В мае 1999 г. австрийский парламент принял постановление с требованием к Чехии отменить «декреты Бенеша». В марте 2001 г. глава МИД Австрии Ферреро-Вальднер заявила, что собирается добиваться отмены декретов до вступления Чехии в ЕС. Этого же от правительства потребовал парламент в январе 2002 г., однако после парламентских выборов в ноябре того же года угроза блокирования приёма Чехии в ЕС отступила.

Однако и после этот вопрос не был окончательно снят с повестки дня в отношениях между Австрией и Чехией. В октябре 2007 г. президент Чехии Клаус в обращении к нации указал на то, что в Австрии и Германии до сих пор раздаются призывы пересмотреть итоги Второй мировой войны, и заявил, что «история должна оставаться историей». А в марте 2010 г. уже президент Австрии Фишер подтвердил, что и впредь его страна будет ставить вопрос об отмене «декретов Бенеша». Более того, спор вокруг декретов не только поставил под угрозу расширение ЕС в 2004 г., но и чуть не привёл к срыву ратификации Лиссабонского договора. Почему Клаус до конца октября 2009 г. отказывался подписывать договор? Потому что он требовал, чтобы Чехия получила гарантии сохранения «декретов Бенеша», чтобы Европейская Хартия основных прав и свобод не распространялась на Чехию в полном объёме, как то было сделано по схожим или иным причинам в отношении Великобритании и Польши. И его требование было удовлетворено на саммите ЕС в октябре 2009 г.

Другой из многочисленных примеров актуальности событий минувших лет – Зимняя война между СССР и Финляндией в ноябре 1939 – марте 1940 г. Нынешний президент Финляндии Т. Халонен считает, что война 1941–1944 гг. была отдельным продолжением Зимней войны. Набирает обороты кампания за отмену приговоров суда над финскими виновниками Второй мировой войны, который проходил параллельно Нюрнбергскому трибуналу. Всё громче в Финляндии и голоса тех, кто призывает её отказаться от статуса нейтрального государства и присоединиться к НАТО.

Однако больше всего беспокоит не это. Диву даёшься, как в главной стране-победительнице – России за последние два десятилетия была сдвинута, искажена, изуродована ценностная и фактологическая система координат, которой россияне руководствуются в своих представлениях о предыстории Второй мировой, её ходе и последствиях. В головах миллионов жителей нашей страны засело такое скопище антисоветских мифов, лжи, передёргивания фактов и просто банального невежества в отношении событий 1939–1945 гг., что даже авгиевыми конюшнями состояние дел с их представлениями было бы назвать мало.

В задачу данной статьи не входит развенчание тех или иных мифов о Второй мировой и Великой Отечественной, тем более что есть немало работ, в том числе крупных исследований на тему. Упомянем лишь наиболее разительные из этих мифов. Одним из наиболее одиозных является утверждение, что СССР несёт ответственность наравне с гитлеровской Германией за развязывание Второй мировой войны. Это ложь. Правда некоторые доброхоты идут ещё дальше и выставляют Советский Союз как главного виновника войны. Но это уже, как говорится, диагноз. Чуть ли не аксиомой считается, что в первые месяцы войны Красная армия не оказала практически никакого сопротивления, а только бежала, сдавалась и дезертировала. Это ложь. Как ложь и то, что наши военачальники якобы «заваливали поля сражений трупами». Не менее лживы утверждения, что крупные наступательные операции Красной армии готовились к различным революционным годовщинам и датам. Обманом не изощрённым, а грубым, является попытка представить Победу как достижение советского народа вопреки действиям политического и военного руководства страны. Все действия, предпринимаемые в последние годы в ряде постсоветских стран по обелению пособников фашистов, а тем более тех, кто воевал в составе регулярных частей Вермахта и его государств-сателлитов, ничего кроме презрения вызвать не могут.

Поразмышляем теперь о войне в более широком смысле слова, в том числе как о феномене не только прошлого, но и будущего. Со времён Томаса Гоббса двумя диаметральными взглядами на природу отношений между людьми были: «война всех против всех» и «мир как естественное состояние человечества».

До XIX в. война действительно рассматривалась как обычное и даже желательное явление в жизни государств и народов. Но по ходу времени к войне как способу решения конфликтов прибегали всё реже хотя бы по той причине, что стоимость ведения военных действий росла, как и неопределённость их исхода. К началу XX в. казалось, что войны уходят в прошлое. Первая, а затем Вторая мировая война не оставили камня на камне от этого предположения. Появление ядерного оружия вновь поставило вопрос об отмирании института войны, однако быстро выяснилось, что в меру локальные, конвенциональные войны по-прежнему вполне приемлемы и даже целесообразны с точки зрения ведущих и не только государств мира.

Окончание холодной войны вновь возродило надежды на установление повсеместного мира на все времена. Однако жёсткая реальность последних десятилетий показала, что войны остаются частым явлением жизни людей практически во всех регионах планеты.

В целом крайними представляются оба подхода: что военная сила – сугубо дестабилизирующий фактор, и что военная сила – не просто одно из проявлений государственной политики, а основополагающее её воплощение.

В течение прошедшего десятилетия завершилась стратегическая пауза, возникшая после окончания холодной войны. Конфликты, войны до этого представляли собой «утряску, усадку» постбиполярной системы промежуточного образца. Во второй половине XX в. долгое время существовала ситуация стратегического баланса. Однако после 1991 г. происходило постоянное переформатирование безопасности, возросли неопределённость, нестабильность, непредсказуемость, олицетворённые в последний период времени мировым экономическим кризисом и арабскими революциями, которых, как оказалось, никто не ждал. Конфликты нового поколения стали накладываться на старые, в то время как угроза глобального конфликта старого типа становилась атрибутом прошлого, по крайней мере, пока. Напротив, локальные, региональные конфликты имели и имеют тенденцию к обострению и переходу в открытую фазу.

Бесспорно, взгляд на роль силового фактора значительно изменился, свидетельство тому – не только разговоры, но и действия, связанные с концепцией «мягкой силы». Однако в конце XX – XXI в. происходит ренессанс, так скажем, интереса к «жёсткой силе» со стороны ряда государств мира во главе с США, выразившегося в войнах в Югославии, Афганистане, Ираке, а теперь и Африке. Дальнейшая востребованность «жёсткой силы» может только увеличиться с приходом в большую политику государств модерна в смысле терминологии Купера. В свою очередь это станет следствием происходящего ренессанса национальных государств по мере того, как всё большее их количество выходит на авансцену мировой политики по мере укрепления многополярности.

Для России в настоящее время в целом сложились благоприятные внешнеполитические условия. Практически нет угрозы масштабной агрессии извне со стороны какого-либо государства или группы государств. Но одновременно нельзя не замечать, что уровень конфликтности в мире растёт, как и её милитаризация. Редким исключением является территория Евросоюза, хотя и он, как выясняется, даже на фоне повсеместного снижения оборонных расходов стран-членов не прочь поиграть в войну.

Среди основных проблем конфликтогенности будущего – фактор терроризма. Он представляет собой ассиметричный метод ведения боевых действий, проекции силы. Вкупе с этим происходит секьюритизация проблемы иммиграции в Европе, наиболее опасным выражением которой стал доморощенный терроризм. Многие мусульмане (и не только) стали членами модернизированных обществ, но при этом не стали их интегрированной частью, тем более продуктом вестернизации. Красноречивым, например, является тот факт, что членами гамбургской ячейки Аль-Каиды, к которой принадлежал Мохаммад Алла – один из главных участников атаки на небоскрёбы-близнецы в Нью-Йорке, были люди, которые по всем признакам: образованию, социальному статусу, поведению, вполне подходили под образ удачно интегрированных мусульман. То же можно сказать о мусульманах – участниках террористических атак в Испании в 2004 г., в Лондоне в 2005 г., о тех, кто планировал взрывы самолётов на трансатлантических маршрутах в 2006 г., об организаторах взрыва в аэропорту г. Глазго летом 2007 г. и т.д.

И всё же главные источники угроз Европе располагаются не на её территории. Никто всерьёз в Москве и в западных столицах не думает и не говорит о существовании объективной возможности большой войны между Россией и НАТО. Все понимают, что главные источники стратегической нестабильности для евроатлантического и евро-азиатского пространства располагаются не внутри, а за его пределами. В российском стратегическом мышлении европейская ориентация жизненно важна благодаря значению экономических связей, а также потому, что Россия смотрит на Европу как на источник решения проблем безопасности, а не их углубления. В этой связи краткосрочная задача должна быть направлена на решение внутренних для Большой Европы проблем безопасности. Но стратегическая задача состоит в том, чтобы на базе пока ещё не созданной панъевропейской системы безопасности нейтрализовать или минимизировать внешние этому пространству угрозы.

Конечно, приуменьшать существующие и потенциальные внутренние опасности для «европейского дома» нельзя. Конфликты в Югославии и в Закавказье были локальными, но настоящими войнами. И всё же среди главных вызовов для Европы числятся: возрастание конфликтного потенциала из-за борьбы за ресурсы (за энергетические – в Центральной Азии, Африке, Персидском заливе, за водные – на Ближнем Востоке и в Африке), рост численности населения планеты в бедных регионах и его падение – в богатых, отрицательные климатические изменения, вероятность развёртывания гонки ядерных вооружений на Ближнем Востоке в случае появления этого оружия у Ирана, усугубление проблемы организованной трансграничной преступности, дестабилизация, исходящая с Ближнего Востока, из Афганистана, Ирака, Пакистана, увеличение количества военизированных формирований, не подчиняющихся никакому государству и т.д. Эти проблемы могут лишь усугубиться в результате «арабских восстаний». Но повторю, – угрозы для Европы в долгосрочном плане исходят для неё извне, а не изнутри.

Конфликты настоящего и, тем более, будущего невозможно решить без налаживания на новом витке истории механизмов глобального управления и согласования. Развиваются такие явления, как многополярность, полицентричность, многосторонность. Возрастает потребность в многоуровневой системе управления и урегулирования конфликтов. От прошлой эпохи мы имеем ООН, НАТО, ОБСЕ, МВФ и т.д., но постоянно идёт процесс нащупывания новых форматов и механизмов – Большая восьмёрка, Большая двадцатка, ОДКБ, ШОС, БРИКС, Общая политика обороны и безопасности ЕС, интересные события происходят в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Конфликтный потенциал имеющихся противоречий разжигается тем, что ширятся масштабы гонки вооружений в мире; военный бюджет только Соединённых Штатов перевалил за 700 млрд (50% от общемировых трат), создаются новые виды оружия (ионосферное, геофизическое, лазерное и др.). Нет никаких преград для развёртывания гонки вооружений в космосе. Конфликты будущего связаны с проблемой «диких гусей» (или «псов войны»): быстро растёт количество профессиональных наёмников, которые в случае затухания одного конфликта, готовы предложить свои услуги для участия в другом. Не снят и вопрос о так называемом столкновении цивилизаций – факторе дальнейшей исламизации и радикализации арабского мира.

В отличие от потоков предыдущих волн миграции в Европу, на этот раз, во второй половине XX в. и по нарастающей, появились и укоренились две новые проблемы, невиданные со времён экспансии Арабского халифата на Иберийском полуострове и Османской империи в Юго-Восточной Европе. Во-первых, среди мигрантов значительную часть теперь составляют мусульмане; во-вторых, многие их них не сливаются с новым для них социокультурным окружением. Эта проблема настолько «вышла из берегов», что даже А. Меркель и Д. Кэмерон провозгласили крах модели мультикультурализма, что, правда, в ретроспективе, будет вряд ли расценено как мудрые шаги.

Одна из острейших угроз для безопасности нашего будущего – проблема распространения оружия массового уничтожения. Ядерное оружие из фактора стабилизации в годы холодной войны становится фактором дестабилизации после её окончания. Десуверенизация военного противника, т.е. появление негосударственных субъектов военной конфронтации, тем не менее, способна угрожать безопасности даже крупных государств. Но если нет государства-врага, то принцип ядерного сдерживания перестаёт работать.

Следующая проблема нашей безопасности выглядит парадоксально: чем дольше нет войны, чем воспоминания о причинённых ею ужасах и страданиях стираются, возрастает опасность применения военной силы с чистого листа новыми поколениями политических лидеров. Для Европы, воспоминания о двух мировых войнах надо рассматриваться как противоядие против новых войн, а не как досадный период в истории Старого Света, который надо поскорее забыть. Перефразируя название известной картины Ф. Гойи «Сон разума рождает чудовищ», – «сон памяти рождает новые войны».

Стоило США освободиться от вьетнамского синдрома, как они вновь пустились воевать по всему земному шару, включая Афганистан, Ирак, а теперь и Африку. Британия оправилась от Суэцкого синдрома, и войны для неё, начиная с М. Тэтчер, вновь стали приемлемым способом решения международных конфликтов и противоречий. Правда, у других стран иммунитет от войны оказался долговечнее: например, Францию после Алжира длительное время не искушали военные авантюры. В 2003 г. именно Франция вместе с Россией и Германией отказались следовать стремлению Вашингтона вовлечь их в военную авантюру против Ирака. К сожалению, теперь именно Париж в лице президента Н. Саркози стал застрельщиком сомнительной военной кампании в Ливии, которая не столько воплощает в жизнь резолюцию Совета Безопасности ООН № 1973, сколько дискредитирует её.

То, что силовой фактор продолжает играть существенную роль в международных отношениях в начале XXI в., также очевидно, как и то, что жёсткая сила уже не является в них доминирующим элементом. Больше всего она отошла на второй план во внешней политике большинства постиндустриальных государств (США в это большинство не попали). Они выработали иные, менее затратные и более эффективные методы проецирования своей силы и влияния. Однако для многих индустриальных государств, живущих в системе координат эпохи модерна, а тем более для доиндустриальных, тех, кто ещё существует в системе координат клановости, трайболизма, родовых и феодальных отношений, сила – вполне приемлемый способ решения как внешне-, так и внутриполитических проблем.

И с этим нам придётся жить ещё очень долго.

Ал.А. Громыко