Рассказывал отец Александр о самых простых материях — даже по тем, не слишком «воцерковлённым», временам: о времени рождения Христа, о царе Ироде, о бегстве святого семейства в Египет и прочем. Но при этом он очень отличался от всех доныне слышанных мною ораторов.

Завораживающий голос, особая доверительная интонация, умение, как говорил Шаляпин, одним движением или словом «положить публику себе в карман», природные аристократизм и артистизм, как ни странно звучит это применительно к священнослужителю... Словом, всё то, что учёные мужи нарекли словом «харизма». Сегодня термин чаще применяют по отношению к политикам, но не будем забывать, что в ту пору закон не запрещал служителям церкви участия в ней и многие были склонны видеть в отце Александре потенциального конкурента. Правда, в своё время Мень сам сказал по этому поводу: «Когда же нам заниматься политикой? Сегодня мы имеем возможность день и ночь слово Божие проповедовать, и я полностью отдал себя этому...»

Но больше всего меня поразила подача материала. Было полное ощущение того, что вот этот человек, конкретный отец Александр, только что сам узнал то, о чём рассказывал аудитории, что знание это переполняло его и с любым встречным он хотел им поделиться. Мол, вот как интересно — реально-то Христос родился совсем не в нулевом году.

А делиться ему было чем. Мемуаристы не могут точно вспомнить, сколько же языков знал отец Александр (десяток, включая древние, — это как минимум). И сколькими проектами он занимался одновременно. Но самым главным был, конечно, его приход в подмосковной Новой Деревне, чей храм обессмертил Александр Галич: «Когда я вернусь, я приду в тот единственный дом, где с куполом синим не властно соперничать небо...»

Приход этот насчитывал более двух тысяч человек, и среди прихожан были люди, духовно-нравственным потенциалом отцу Александру совсем не уступавшие. 

Вышедший через пару лет после гибели автора семитомник «История религии: в поисках пути, истины и жизни» — весьма небольшая часть творческого наследия отца Александра Меня. Но и оно только часть его личности. «Для всех был я всем, чтобы спасти хотя бы некоторых...» Это и об отце Александре тоже.

Апостол по-гречески — посланник. И в известной мере все мы немного апостолы, поскольку каждый из нас с приходом на землю несёт свою весть. Кто-то более, кто-то менее важную. Жаль только, что большинство до конца дней своих об этом не догадывается.

Но таких, кто смолоду понял, ради чего он пришёл в этот мир, очень мало. Будущий отец Александр мог бы по этому поводу вообще не переживать: биологическое образование обещало свой гарантированный кусок хлеба. Даже с маслом. Однако в 1958 году Александр Владимирович Мень решил посвятить свою жизнь церкви: был рукоположен в диакона, а два года спустя — в священника.

Времена те, между тем, для церкви были поистине лютые. Те самые, когда глава государства открытым текстом призывал «брать попов за брюхо» и к 1980 году обещал показать публике последнего из них. Взрывались — как в недоброй памяти тридцатые — храмы (только, например, в древнем и совсем маленьком Ельце в течение шестидесятых было их уничтожено более десятка!), закрывались семинарии и монастыри...

Уже даже не самым зелёным из нынешних юношей и студиозусов нелегко себе представить как пустые прилавки продмагов, так и духовный голод, духовную пустыню позднесоветских лет. «Подумаешь, — хмыкнут иные, — воскресную школу и катехизаторские курсы открывал...» И вправду — кого сегодня удивишь, а тиражи духовной литературы так просто зашкаливают.

В те времена даже книжную лавку Троице-Сергиевой лавры украшали сработанные, похоже, на века таблички: «Библий нет», «Книг нет», «Ладана нет». А за попытку просто провезти из-за границы Библию (особо жестоко преследовалась детская) или Евангелие следовало как минимум исключение из партии — спросите, молодые, у отцов и дедов, что это такое. Или вовсе статья Уголовного кодекса. Уже многие из сверстников и коллег по священнической стезе отца Александра отправились в лагеря.

А он знай себе делал своё дело. И личным примером учил: «Не бойся, малое стадо!» И не боялись — каждый по-своему. Одни — ходить в храмы на пасхальные заутрени. Другие — испить до дна мученическую чашу. Чему примером стал, увы, и сам отец Александр.

Нет, я вовсе не хочу сказать, что он приводил Христа в каждый дом. Но после общения с ним действительно любой мог почувствовать, что Он стоит буквально за порогом его дома. А уж приглашать ли Его — каждый решал для себя сам. И если ты принял решение, то какое тебе дело до начётнического бормотания о том, что отец Александр Мень в том-то и в том-то не так понимал Его учение? Ещё апостол Павел, между прочим, говорил: «Надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные».

То, что посевы отца Александра — апостола в самым высоком смысле слова — во многом дали свои всходы, я увидел ещё в середине девяностых в одном из московских храмов, где и сегодня можно купить его книги, аудио- и видеозаписи. Совсем немаленький храм до последнего уголка заполнялся людьми, и от прочих он отличался тем, что практически все эти люди были моложе сорока и пятидесяти.

А тех, кого замечательный мыслитель и мудрец митрополит Антоний Сурожский лукаво называл «нашими православными ведьмами» (то есть старушек), в том храме не было вообще. Их отношение и к тому храму, и к отцу Александру предельно ясно выразила одна из них в беседе со мной: «А я туда не хожу. У них Бог — не Христос. У них Бога зовут Александр Мень...»

Кто-то из близко знавших отца Александра вспоминал, что если бы его убийца хотя бы минуту поговорил с ним, то трагедии на тропинке близ станции Семхоз не случилось бы. Между тем, убийство отца Александра, как известно, не раскрыто до сих пор. Как там говорил поэт: «За что убили Линкольна? А просто он был слишком высокого роста». Отец Александр тоже в каком-то смысле был очень высокого роста.