Александр Сергеевич Пушкин, как известно ещё от Аполлона Григорьева, «наше всё». И давайте попробуем представить себе, что его не стало бы в неполные двадцать семь лет (как Михаила Юрьевича Лермонтова), в марте 1826 года — ну, допустим, неудачно выпал бы из экипажа. Чего бы мы недосчитались? «Каменного гостя», «Скупого рыцаря», «Пиковой дамы», «Истории Пугачёва», «Медного всадника», «Отцы пустынники и жёны непорочны», «Из Пиндемонти» и очень многого иного... Даже подумать жутковато.

Пушкину сообразно статусу и положено: всевозможные пышные юбилеи, бесчисленные памятники и собрания сочинений. И прочее. В отличие опять-таки от Лермонтова. У Пушкина первое собрание сочинений вышло на следующий год после его смерти, у Лермонтова — через полвека. Мало кто, кстати, помнит о том, что около четверти литературного и эпистолярного наследия Лермонтова безвозвратно утрачено.

Первого своего биографа, Павла Анненкова, Пушкин «ждал» восемнадцать лет. До сих пор абсолютно непревзойдённая биография Лермонтова вышла из-под пера Павла Висковатова опять-таки через полвека после рокового 1841-го. Все прочие — в том числе и две только что вышедшие в серии «Жизнь замечательных людей» — умудрённые лермонтоведы считают фантазиями на темы текущих конъюнктур. А с юбилеями, как к ним ни относись, и вовсе беда. В 1914-м успело выйти академическое собрание сочинений, открыли несколько памятников. И всё — вскоре не до Лермонтова стало.

Столетие гибели Пушкина многие вспоминают до сих пор. 27 июля 1941 года, к столетию гибели Лермонтова, открылась — буквально на один день! — выставка в Историческом музее. Под ежедневными авианалётами на Москву снова стало не до поэзии. Выставку увезли в эвакуацию, после войны открыли ненадолго, уже в Литературном музее — кто её тогда заметил? Осенью 1964-го сменилась власть — и дата прошла незамеченной. Осень 1991-го — без комментариев...

В 2014-м, увы, тоже никто не читал по главным телеканалам ни «Мцыри», ни «Демона», ни «Героя нашего времени». Наоборот: многие даже усомнились, что именно Лермонтов является автором общеизвестных стихов о «немытой России». Но музейщики в этот раз постарались на славу. Вот только с выставочными площадками были некоторые проблемы: в открывшемся нынешним летом после многолетней реставрации крохотном особнячке на Малой Молчановке совсем уж тесно.

Как водится, выручил «старший брат по музам и судьбе» — Пушкин, хотя с точки зрения чисто формальной — факт также общеизвестный — два величайших русских поэта никогда не встречались. И сам Пушкин собрату, можно быть уверенным, не отказал бы. Правда, и ему пришлось несколько потесниться — выставок такого масштаба, как нынешняя, называющаяся «Мой дом везде, где есть небесный свод», в классическом особняке на Пречистенке не бывало давно; три «выставочных пространства» заняла она — всего тысяча квадратных метров, полторы тысячи экспонатов — мезонин, первый этаж и залы в атриуме; создана она «тщанием и усердием» тридцати семи — цифра по нынешним временам редкостная — музеев, библиотек, архивов и прочих собраний.

Кстати, сама возможность создания подобной выставки многим, и небезосновательно, казалась маловероятной. Музейщики — люди по-хорошему (а бывает, и по-плохому) консервативные. Шутят иногда, что тот самый царь Кащей, который над златом чахнет, — старого закала типичный главный хранитель какого-нибудь крупного музея. Шутки шутками, но скупость в выдаче реликвий, например, петербургского Пушкинского Дома хорошо известна. Его работников понять очень даже можно: рана юбилейного, 1941 года не зажила до сих пор.

Тогда в Царское Село на готовившуюся лермонтовскую выставку было отправлено несколько самых что ни на есть подлинных реликвий: столик из Тархан, бювар, когда-то принадлежавший бабушке Лермонтова — Елизавете Алексеевне Арсеньевой (Столыпиной), портрет её дочери — матери поэта... Все они неведомым образом исчезли в суматохе начавшейся эвакуации, и их — пока безуспешно — ищут буквально по всему миру. На этот раз от щедрот Пушкинского Дома на выставку прибыло более двухсот экспонатов.

И экспонаты эти зримо напоминают об удивительной личности, которой мы обязаны их сохранением. Генерал-майор барон Александр Александрович фон Бильдерлинг был большим поклонником творчества Лермонтова и в бытность свою начальником Николаевского кавалерийского училища (бывшей Школы гвардейских юнкеров и подпрапорщиков, в которой учился Лермонтов) немало порадел о создании при нём специального лермонтовского музея. Строки энциклопедии бесстрастно сообщают:

«Музей этот имел своей задачей собрать всё, что только было, есть и будет найдено, напечатано и приведено в известность относительно личности и деятельности М. Ю. Лермонтова. При открытии музей состоял из 705 экспонатов, но в первые же шесть лет число их удвоилось...» Личность Бильдерлинга, вполне обрусевшего остзейского немца, сама по себе достойна отдельной выставки (особенно в Москве!) — военный мундир и многие ордена на нём скрывали тонкую художественную натуру. Генерал был отличным акварелистом, при его непосредственном участии и по его эскизам были установлены севастопольские памятники Нахимову, Корнилову и Тотлебену. Но главной его любовью был, конечно, Лермонтов, и некая высшая справедливость наличествует в том, что после его смерти в 1912 году и ликвидации через шесть лет Николаевского кавалерийского училища всё его лермонтовское собрание без всяких революционных изъятий и конфискаций перешло в Пушкинский Дом.

Главная часть выставочного пространства, конечно же, мемориальная. Реликвии — на любой вкус. Например, беловой авторский автограф «Смерти поэта» — «свиту» его составляют многочисленные рукописные копии, выполненные неизвестными, увы, лицами. «Бывают странные сближенья», — сказал когда-то Пушкин. Не знаю, входило ли это в замыслы создателей выставки, но лермонтовский автограф «Смерти поэта» находится в том же зале, где несколько лет назад можно было увидеть дуэльные пистолеты Пушкина (или, скажем точнее, те, которые таковыми считаются).

Есть в экспозиции серебряная ложечка, некогда принадлежавшая Лермонтову, — она после долгих приключений оказалась за океаном, в Русском архиве в штате Коннектикут, но недавно перешла в собственность Российского фонда культуры. Но самый «харизматический» экспонат — это, конечно, дорожная шкатулка поэта. Та самая, «орехового дерева с бронзом». Та, которая упомянута в его посмертной описи вещей. «Есть у каждого бродяги сундучок воспоминаний», — написал когда-то другой замечательный поэт. Так вот, это тот самый сундучок: невеликий по размеру, потёртый, побитый, с оторвавшимися ручками... По счастью, бабушка Арсеньева «в память о Мишеньке» отдала его человеку, для которого память Лермонтова была действительно свята, — его дворовому дядьке Андрею Соколову — понятно, что старый слуга позаботился о том, чтобы вверить реликвию в надёжные руки.

Сундучок этот как бы отправляет посетителя в другое выставочное пространство — оно посвящено лермонтовским местам в России. Литературоведы не поленились подсчитать: из неполных двадцати семи лет жизни более года Лермонтов провёл в дороге. Характерный пример — только в 1837 году Лермонтов проделал следующий маршрут: Ставрополь — Шелкозаводская — Каменный Брод — Пятигорск — Кисловодск — Аджи-аул — Ольгинское — Тамань — Фанагория — Геленджик — Кабарда — Владикавказ — Мцхета — Тифлис — Цинандали — Шемаха (список неполный). Как не вспомнить первую фразу «Героя нашего времени»: «Я ехал на перекладных из Тифлиса...» Кому из нынешних «бродяг» снились подобные маршруты?

Но это всё, как говорится, лирика. Чисто же практический вопрос состоит вот в чём. Музей Пушкина на Пречистенке, если кто не знает, — единственный музей в Москве, который имеет официальную государственную лицензию туроператора и предлагает весьма симпатичный список литературных экскурсий по Москве и России (главным образом, конечно, пушкинских). Почему бы этот список не расширить за счёт, например, Тархан — своим ходом туда добраться весьма затруднительно...

А ещё на выставке есть — куда же без него? — театральное пространство. Лермонтов в театре, музыке и кино. Самые замечательные среди реликвий — костюм Шаляпина в роли Демона и автограф одного из самых знаменитых вальсов прошлого века — вальса из музыки к «Маскараду» Арама Хачатуряна. Впрочем, и сами по себе афиши многочисленных премьер «Маскарада» весьма красноречивы...

Жаль только, что такая поистине фантастическая «концентрация» Лермонтова и лермонтовского духа на единицу музейной площади продлится не очень долго — менее трёх месяцев...