Память Сердца

Война для любого здравомыслящего человека  всегда – трагедия с кровью, гибелью людей, разрушениями и огромными трудностями. Особенно глубокий след она оставляет в сознании тех, кто непосредственно защищал свою Родину.

Мне довелось участвовать в освобождении Польши, воевать в Германии и штурмовать Берлин в должности  комсорга 1040 стрелкового полка 295-й Херсонской ордена Ленина, Краснознаменной, ордена Суворова стрелковой дивизии.

Чем мы жили, о чем мечтали и самое главное – что нас вело к решительным и смертельно опасным схваткам с врагом?

Ответ может быть один – любовь к своей Родине. Ведь каждому из нас предстояло выбирать, как в тылу, так и на фронте, какому поступку отдать предпочтение. Как показал опыт, личное чувство опасности уходило на второй план, оставляя место ответственности за судьбу своей Родины.

Ощущение такой ответственности не покидало нас никогда и становилось тем крепче, чем ближе оказывался предполагаемый окончательный разгром немецко-фашистских захватчиков.

Но верность своей Родине не с неба свалилась, а под влиянием условий жизни стала глубокой и постоянной для подавляющего большинства людей нашей страны, особенно за годы Советской власти.

Начнем с простого и понятного фактора – служба в армии. Выполнение воинского долга считалось почетной обязанностью каждого гражданина и соответственно дорого ценилось народом. Припоминаю, как нас в сентябре 1940 года провожали на службу. В этом году уже чувствовалось приближение войны. Поэтому я и мои ровесники, обучавшиеся на последнем, третьем, курсе Канского педучилища были призваны досрочно. В установленное время мы под руководством военрука майора Мизрина в сопровождении всего нашего класса прошли по центральной улице до военкомата с цветами, улыбками, записками от девочек и добрыми затем напутствиями. Можно ли было после этого плохо выполнять почетный долг? Нет.

До призыва мы откликнулись на обращение правительства – развивать авиацию и стали учиться еще и в аэроклубе. Нас училось пятеро: Харин, Бердечников, Поляков, Чугунов и Бондаренко. Каждый получил полувоенную форму одежды: комбинезон с авиационными петлицами, шлем, краги (большие перчатки с широкими раструбами вверх). Несмотря на уже паспортный возраст, мы по-детски гордились возможностью обучения летному делу. Окружающие нас сверстники и даже учителя высоко ценили принятое нами решение и искренне желали успехов. А мы – не теряя возможности, отлично учились и в училище и в аэроклубе. Харин, например, серьезно размышлял о полете в космос и даже нарисовал несколько видов ракет, стоящих вертикально, готовых подняться в воздух. Тогда мы по-разному все воспринимали. Считали Харина мечтателем, фантазером. А жизнь показала, что он был прав. Напоминаю: это было в довоенном 1940 году. К сожалению, призыв в армию нас разъединил и я не знаю как сложилась судьба каждого из моих друзей по аэроклубу, в том числе и Харина.

Никогда не забуду первые часы и дни начала армейской службы. После нескольких суток следования в эшелоне, мы прибыли на станцию Шимановская Амурской области, где нас встретили командиры и сразу же направили в баню. После мытья и стрижки всех одели в новенькую военную форму. Кроме этого, каждый получил сапоги по размеру, портянки, носовой платок, отрезы белого материала для подворотничков, даже нитки и несколько иголок. А когда мы оказались  в казарме, увидели аккуратно заправленные новенькими простынями и одеялами кровати для каждого. Для большинства из нас это было как вступление в новый мир, в новую жизнь.

Нападение фашистской Германии на нашу Родину изменило образ действия каждого из нас. Однако объединяло одно – стремление принять участие в отражении разбойного нападения агрессора. В подавляющем большинстве военнослужащие, в том числе и я, считали, что этот конфликт буден кратким, как, например, события на Халхин-Голе или в районе озера Хасан и разрешится в 2-3 недели. Но когда увидели разраставшийся размах военных действий, поняли, что нужна и наша помощь. Поэтому под влиянием патриотических чувств мы все без исключения письменно обращались к командованию с просьбой направить на фронт. Командование нам объяснило, что такие вопросы решаются руководством страны. Когда потребуется помощь – наши просьбы учтут.

Под воздействием развивающихся событий мы более ответственно изучали военное дело. Уже в ходе войны я был принят в партию (май 1943 г.), после чего направлен в Московское военно-политическое училище им.В.И. Ленина, эвакуированное в г. Шадринск Курганской области. Учились упорно. Проступков не было. Опасность для страны от нас этого требовала. Окончили училище 100 человек. Три курсанта (Гордый, Бондаренко и Рульков), как отличники, стали лейтенантами, а остальные – младшими.

Через некоторое время я получил назначение комсоргом 1040 сп. на 1-й Белорусский фронт. Из Политуправления фронта сопровождал меня капитан Виноградов, вместо которого я был назначен, и передал из рук в руки заместителю командира полка по политчасти майору Паньковскому, которого мы обнаружили в пути. От Виноградова я узнал, что замполит награжден орденом Ленина, что сразу возвысило его в моих глазах. А передача новичка из рук в руки была обязательной, чтобы человек не заблудился и,чего доброго, на слабый характер, не растерялся. Продвигаясь вместе с майором Паньковским, я получил общую информацию о состоянии полка, его командире и коллегах политработниках. Разговор оказался простым, умным и очень полезным для моей работы. К вечеру мы остановились на привал, где меня накормили первым фронтовым ужином в кругу новых людей, с фронтовыми 100 граммами. Помню, что на ужин была пшенная каша, обильно заправленная консервированной тушенкой. Запивали крепким сладким чаем с трофейными пряниками. Я оказался в полуподвальном помещении в компании с несколькими младшими офицерами. Перед началом ужина один из них налил каждому по полстакана водки, в том числе и мне. Когда я стал пить, в стакане оказалась чистая вода. Внимательно наблюдавшие заметили мое смущение и громко рассмеялись, заменив затем воду на спиртное. Оказывается, это был утвердившийся порядок приема новичков в свой боевой коллектив.

Кстати о ста граммах. Теперь фронтовики не мыслят праздника без фронтовой каши и 100 граммов. Кто не был на фронте, не знает, что выпивка была не обяза-тельной, хотя зеленого змия хватало с избытком для всех. Многие солдаты и офицеры заменяли его на сахар. Говорят, что 100 грамм выдавали перед атакой для храбрости. А наш противник и современные горе-историки пытаются утверждать, что употребление спиртного перед атакой было одной из причин героизма советских воинов. Но, подумайте сами, какой это воин, если он пьян и не в состоянии нормально мыслить и действовать в бою. Даже, если кто-то выпил перед боем, этот хмель в сложных обстоятельствах моментально проходит, а те граммы, которые приняты во время ночного питания, как правило, выветриваются задолго до атаки.

Намерен подчеркнуть, что опасность в боевых условиях преследует человека в каждую минуту. Поэтому “врастание” в обстановку требует некоторого времени и в этом я убедился на себе. Мое желание и любопытство побывать на переднем крае сдерживали несколько дней, а затем разрешили ночью побывать в траншеях в сопровождении одного из разведчиков. А со временем уже дозволялось все. При этом я убедился, что фронтовые отношения это единственное место, где этические правила заботы друг о друге проявляются повседневно, ибо каждый че-ловек в обороне или наступлении – на вес золота.
В кругу боевых офицеров меня охватывало некоторое смущение от того, что они уже знают, что такое бой и неоднократно награждены орденами и медалями, а я в их компании как белая ворона. Однако следует отдать должное порядочности фронтовых друзей за то, что никто из них никогда не акцентировал на этом внимания, и молодой офицер становился увереннее в своих действиях.

Первое боевое крещение я получил при освобождении Варшавы, наступая в цепи воинов первого батальона нашего полка. Вместе с солдатами кричал “Ура!” и стрелял вслед отступающим фашистам. Потом был награжден медалью “За освобождение Варшавы”.

Боевые действия продолжались. Тяжело шли бои по форсированию Одера и захвату плацдарма на его левом берегу. Временами казалось, что не выдержим. Особенно в момент форсирования. В связи с тонким льдом, артиллерия и танки не могли преодолеть реку и поддерживали пехоту с правого берега. Подручные средства (брошенные немцами и наши лодки, бревна, двери и ворота из разрушенных домов, даже обмотанные плащ-накидками снопы соломы и др.) – стали основой для форсирования. Люди тонули под огнем противника, а мы оказались бессильными им помочь. Кошмар людской трагедии приводил в оцепенение. Однако Одер был форсирован и плацдарм захвачен. Мне удалось преодолеть реку вместе с нашими разведчиками на захваченной ими лодке, поэтапно используя остатки разрушенной переправы для прикрытия от огня противника.

Крайне трудным оказалось закрепление и расширение плацдарма. Вначале нас прикрывала железнодорожная насыпь, за которой мы были недоступны пулеметному и артиллерийскому огню, но доставали огонь минометов и немецкая авиация. Лишь с наведением понтонных переправ, когда на левый берег пришли наши танки и артиллерия, удалось преодолеть насыпь, продвинуться на несколько километров и закрепиться на плацдарме, который объединился с другими плацдармами и стал называться Одерским.

После овладения Кюстрином мне пришлось непосредственно участвовать в доставке обнаруженных там фаустпатронов. В течение одной ночи мы привезли около 100 штук. Но когда стали предлагать солдатам – взяли их единицы, а большинство отказалось, ссылаясь на опасность их использования из траншей полного профиля. Пришлось по решению командира полка провести показное занятие с практическим применением этого оружия. Количество вооружившихся фаустпатронами возросло.

Окончательно оценить это оружие как эффективное противотанковое средство, которого у нас не было на вооружении вообще, помогли сами немцы. В середине апреля 1945 года они предприняли серьезную ночную атаку на Одерском плацдарме с целью сбросить нас в Одер. Наш полк находился в обороне на стыке с частями 8-й армии генерала В.И. Чуйкова. Разделял нас канал шириной метров десять, заполненный водой. При напоре фашистов нам и частям соседе пришлось даже отступить, оставив первую и вторую траншеи обороны. Однако к утру принятыми командованием мерами удалось восстановить положение. Когда рассветало, мы насчитали на участке обороны полка 17 танков и САУ противника, подбитых в основном с помощью фаустпатронов. После этого боя все экземпляры этого оружия пошли нарасхват. Некоторые солдаты брали даже по два.

В этом ночном бою, укрывшись в одиночной в рост ячейке, я оказался в мертвой зоне танкового огня. Я наблюдал как пламя огня, выходя из орудия, проходило надо мной, унося снаряд в глубину, но меня не доставало. Поразить танк мне было нечем. А он преодолеть канал не мог. Такое состояние продолжалось минут тридцать. Затем противник стал теснить нашего соседа слева. Наш левый фланг остался открытым, но и противник какое-то время не беспокоил. В сложившейся ситуации находившиеся поблизости бойцы объединились и приняли участие в организованной командованием контратаке. За успешное отражение попыток немцев сбросить нас в Одер и удержание плацдарма многие солдаты и офицеры были награждены орденами и медалями. В числе награжденных орденом Отечественной войны II степени оказался и я.

После овладения Кюстрином, награждения нашего полка за этот успех орденом Кутузова и присвоения командиру полка И.С. Козлову звания Героя Советского Союза, поведение наших воинов стало настолько уверенным, что иногда приходилось сдерживать слишком небезопасные их действия. Например, при начавшейся 16 апреля 1945 года в 5 часов утра мощной артподготовке с использованием прожекторов, некоторые из солдат выскакивали из траншей и пытались идти в атаку до переноса артогня на следующий рубеж обороны противника, подвергая себя опасности поражения своим же огнем. Командиры взводов и рот в этом случае вынуждены были возвращать солдат в окопы даже под угрозой наказания.

Обычная человеческая логика дает основание полагать, что и в других частях и соединениях не только 1-го Белорусского, но и других фронтов, наступательный порыв настолько созрел, что уже никакие силы фашистов и их политические ухищрения не могли спасти фашистскую Германию от полного разгрома и капи-туляции.

Наш полк наступал в центре, на самом коротком расстоянии от Берлина (60 км), но и сильно укрепленном. Пришлось преодолевать Зееловские высоты, вокруг которых болотистая местность и множество дотов, дзотов, огневых точек, а также закопанных в землю “тигров”, “пантер”, “фердинандов”. Фашисты оборонялись до конца, упорнее, чем обычно. Нам потребовалось двое суток непрерывного боя, чтобы преодолеть эти высоты. 17 апреля они были взяты, в том числе и город Зеелов. Наступление продолжалось. Только в полосе наступления нашей 5-й Ударной армии (командующий генерал-полковник Берзарин – будущий комендант Берлина) за трое суток противник потерял убитыми и ранеными 7 тыс. человек, в плен захвачено 1040 вражеских солдат и офицеров.

25 апреля окружение Берлина было завершено. Десять дней продолжался его штурм. Для этого с учетом особенностей боя были сформированы штурмовые группы, которые кроме стрелков имели в своем составе саперов, связистов и артиллеристов для вызова при необходимости артогня по некоторым целям. Эти группы сочетали свои действия с подразделениями на улицах города, выкуривая фашистов из подвалов и других подземных сооружений, в том числе и станций метро.

Вспоминается один интересный момент, имевший место при бое за рейхсбанк. Мы захватили первый этаж, а на верхних этажах были немцы. Временами происходила автоматная перестрелка и взрывы гранат. К ночи временно наступило затишье. Наши солдаты сидели на ящиках длиною до 2-х метров и ши-риной почти метр. Когда вскрыли один из них – там оказались новенькие немецкие марки. Подержали в руках и побросали. Но через некоторое время нам стали выплачивать денежное содержание именно этими марками. Скажу откровенно, многие сожалели, что не воспользовались случаем приобрести эти марки.

2 мая капитулировал Берлинский гарнизон, а во второй половине дня пошли пленные. Наше сопровождение их не было строгим. При прохождении групп, а затем и небольших колонн, к пленникам был открыт доступ родных, находившихся поблизости, которые, узнав своих, тут же вписывались в строй, обнимались и совместно следовали в указанном направлении. И пленников и их родственников, на мой взгляд, беспокоил один и главный вопрос – судьба каждого, сохранение жизни. И мы дали им такую возможность. 8 мая фашистская Германия капитулировала.

Война закончилась, а жизнь продолжается. Мирная жизнь и долгожданные мирные мысли и действия, связанные не только с необходимостью, но и обязанностью Человека, беспокоили наше сознание.

Приняв участие в расчистке улиц Берлина от завалов, мы думали не только о себе, но и жителях этого города. Организовали ежедневное кормление голодающего населения борщом и кашей из наших походных кухонь. Наш, как и другие полки, имел определенный участок, где ежедневно раздавалась пища тысячам стариков, женщин и детей. На стоящих в очереди с пустой посудой жалко было смотреть. Разве такую жизнь обещал им Гитлер? Нами овладевало чувство гордости за свою Родину и в тоже время сочувствие к народу, обманутому фашистами.

Через несколько дней, когда появились участки расчищенных улиц, мы одетые в подаренное нам английское обмундирование, с начищенными орденами и медалями на груди, проходили торжественным маршем под бурные аплодисменты с балконов и крики “Гитлер капут!”. Стоявшие по краям улицы люди разных возрастов, вручали нам цветы, жали крепко руки и плакали от радости.

В интересах укрепления связи с местным населением и с целью показать кто такие победители, мы совместными усилиями устраивали концерты. В связи с тем, что мы плохо знали немецкий язык, а немцы – русский, в программах выступлений преобладали видовые действия, в основном спортивные и музыкальные. Невозможно забыть такой факт. В зале собралось несколько сот зрителей. Среди них большинство военнослужащих, а также значительное число местной молодежи. На сцене два боксера: негр и немец. Бой идет с переменным успехом. Однако каждому понятно, кто за кого болеет. В конце боя победил негр, чего мы и ожидали. Возникли бурные аплодисменты, но немецкая молодежь о чем-то переговаривалась и по виду смахивала на агрессивно недовольных. В этот момент вышел на сцену начальник политотдела дивизии полковник Луконин, обнял боксеров, предложил признать бой ничейным и соединил их руки. Зрители заулыбались и спокойно досмотрели программу концерта.

Однако, что и как бы не происходило, каждый из нас мечтал об одном – побыстрее вернуться на Родину. И такая мечта сбылась. Весной 1946 года наша 295-я стрелковая дивизия была передислоцирована в г. Астрахань.