Псой Короленко (псевдоним Павла Эдуардовича Лиона) – поэт, музыкант, шоу-мен, автор сценических проектов и музыкальных альбомов, в которых смешаны самые различные культурные тенденции, жанры и языки. Выступает на русском, французском, английском, идиш. В России, Европе, Америке, Израиле.  Павел Эдуардович Лион – кандидат филологических наук, защитивший диссертацию по творчеству Владимира Галактионовича Короленко и много лет преподававший русскую литературу. Определить одним словом его творчество, наверное, невозможно. Но, во всяком случае, оно узнаваемо, имеет поклонников в разных частях мира (причем не только русскоязычных поклонников). К тому же языковые и культурные эксперименты, производимые Псоем Короленко, для тех, кто ценит его творчество – повод задуматься о  современной жизни русского языка и о том, из каких культурных «пластов» складывается картина мира для современного человека русской культуры. Этому – а также и другим важным вопросам посвящен наш разговор.

В вашем творчестве часто можно встретить свободные переходы с одного языка на другой. С русского на английский, с английского на идиш и т.д. Также свободно перетекают и жанры. К  культуре а) какой страны, б) какого народа – Вы бы отнесли собственное творчество? И  почему? Насколько вообще возможны в современном мире такие разделения?

Диалектика границы, разделения и объединения – один из главных мотивов моего творчества. По языку, традициям и культурным ценностям я - русский автор. Геополитически отношусь к русскоязычному сегменту российской культуры и к субкультурам русской диаспоры за рубежом. Использование других языков для меня важно, но главный язык - всегда русский. Также причисляю себя к русскоязычной и, отчасти, англоязычной еврейской культуре. Надеюсь, что внес лепту и в идишскую культуру, хотя владею идишем на уровне прилежного начинающего, и в моем шоу он выполняет «теневую» функцию. Люблю французскую традицию и часто пою по-французски, но это все-таки не делает меня французским шансонье. Для такой квалификации не хватает признаков.

Этот вопрос вытекает из предыдущего. Вы принадлежите к достаточно неформальному пласту русского искусства. И на основании личного опыта можете сказать, как вообще функционирует этот тип искусства на русском языке в мире? В каком он находится сейчас соотношении с англоязычным неформальным искусством? Есть ли у него «Родина», или оно свободно перемещается между странами, где его воспринимают?   Возможно, это даст какое-то понимание Русского мира – во всяком случае, определенных его пластов.

«Родина» с заглавной буквы может быть только у человека, а не у искусства. Когда говорят, что родина джаза – Африка, имеется в виду происхождение. Но он стал при этом мировым трендом и имеет свои национальные особенности в разных странах. Родина у моего искусства та же, что и у меня – Россия. По той простой причине, что я работаю в уникальном жанре, который придумал сам. При этом есть влияние саунд-поэзии, слэма, рэпа, world music, перформанс-арта, шансона, кабаре. Как видите, некоторые из этих слов даже трудно записать кириллицей, но в моей работе дано именно русское их развитие.  Любое искусство имеет национальный и мировой аспект, будь то классика,  андеграунд, масскульт или фольклор. Меня трудно перевести на другие языки, но с потерями – возможно. Ведь я – не Ману Чао, музыкально-поэтический гуру мультикультурализма.  Хоть мне и милы разные языки, их функция и статус у меня иные, чем у мультилингва. Что касается пластов, то границы внутри культуры столь же условны, сколь и «тихуанская граница» между культурами. Очень быстрый путь из попсы в андеграунд через трэш, и далее в классику, или из классики путь в попсу через китч, постоянный круговорот. Давайте посмотрим на Пушкина, который является примером для любого русского художника. Пушкин активно участвовал в ломке стилевых и жанровых канонов, неожиданно сочетал старые приемы, придумывал новые. Его реализм, который сейчас является «классикой», тогда казался чем-то непоэтичным, а иногда и неподцензурным.  Таким образом, Пушкин тоже начинал с «неформального пласта». А потом этот «пласт» превратился в Наследие. В то же время, сегодня Пушкин может использоваться как китч и как что-то близкое к фольклору. Самые большие вещи в искусстве обычно проходят весь этот цикл от «неформального пласта» через классику в китч, масскульт, иногда фольклор. Если стану большим автором, как Пушкин, тогда не смогу оказать прямое влияние на культуры других стран. Пушкин тоже не мог, его трудно переводить на другие языки. Но косвенное влияние оказал огромное, через формирование новой авторитетной эстетики.

Иногда Вы обращаетесь к весьма интересным пластам российской культуры – например, к революционным и освободительным песням – на русском и на идиш. Какую роль в российской культуре, на Ваш взгляд, сыграло это творчество? Что заставило Вас к нему обратиться?

Революция – не только политический, но и философский символ. Такой скачок, прорыв, обусловленный конкретной ситуацией. «Вчера было рано, завтра будет поздно». Этот ленинский образ важен сегодня не политически, а психологически и духовно. Наша история, включая революцию – диалектическая вещь, не «черно-белая». Частушки про «Николайке» в альбоме «Русское Богатство» даны в контрапункте с текстами Гиппиус, Северянина, Брюсова. Сейчас мы записали с необрехтианским американо-германо-еврейским шансонье Дэниелом Каном в Израиле альбом римейков песен еврейского рабочего движения начала века из еврейской традиции. Но эти песни получают развитие, новый смысловой и музыкальный объем. Альбом называется «Унтернационал», его выпускает израильский лейбл Auris Media. Мы записали его совместно с тель-авивской группой «Ой Дивижн». Название придумал Дэниел. Как видите, это некая игра слов. «Унтер» –  значит «под». Под национальным обнаруживается интернациональное.  

Последний альбом «Русское Богатство» –  это обращение к периоду серебряного века. Это, наоборот, любят практически все и все из него что-то «черпают». Здесь интересно, что именно привлекло в этом периоде именно Вас?.

В русской культуре рубеж 19-20 веков – место встречи целомудренного идеализма народников и благонамеренного разума неопозитивистов c «Содомом и Психеей» декадентов-символистов, теургов, «магов» от искусства. Мне интересно, как эти духи взаимодействуют между собой в отдельной личности, а также в социуме и культуре. И это стало темой наших песен. Кроме того, именно тогда сформировался формат умного кафе и кабаре. На этом пространстве могут встретиться высокая и массовая культура, это такая нейтральная территория, где происходит обмен информацией. И вырабатывается общий язык. В наших песнях различные идеологии, «форматы», стили и языки встречаются. Но это не легкомысленная эклектика, и не игра в бисер, а практика, требующая диалектики, смелости и осторожности, смирения и дерзновения. Это не «мульти-», не «поли-» и не «транс-», а скорее «мета-» или «интер-»… Перекресток – вот хороший символ этого.

Представляете ли Вы, хотя бы примерно, ЧТО вы хотите выразить своим творчеством? Особенно в связи с этим интересен отбор используемых Вами в выступлениях чужих песен либо стихов? Грубо говоря, есть ли какой-то четко понятный Вам  критерий, по которому та или иная песня из русско- или иноязычного наследия попадает к Вам в репертуар? Есть ли что-то, что Вы считаете красной нитью в разных своих проектах?

Такой красной нитью является «граница». Между языками, культурами, идентичностями, идеологиями, полами, возрастами, национальностями. Территория, столкновение, конфликт, обретение, узнавание, диалог, встреча, любовь. Диалектика границы, ее условность и важность. Отсюда в моих песнях и «вавилонское» столпотворение. Для каламбура скажем – «бабелевское». И вот это «смешенье языков»… Критерий отбора чужих песен интуитивен. Я узнаю в них себя и свое, но есть «зазор», «поле напряжения», и вот с этим «зазором» я работаю. Это такое пространство встречи, заряженное. Когда оно формируется, песня становится «моей».

Пожалуй, стоит и обратиться к истокам Вашего псевдонима, то есть к диссертации по творчеству В. Г. Короленко. В каком-то смысле – как Вы сами объясняли в одном из интервью – Короленко остался на вторых ролях и  прошел параллельно главной литературной моде тех лет, в том числе и потому, что изначально привлек внимание «неправильной» команды критиков. Эта фигура и ее изучение, видимо, должна была повлиять и на дальнейшее обращение к разным аспектам русской и российской культуры первой четверти XX века.

Исследуя творчество Владимира Короленко, я держал в центре внимания ту же самую проблематику территории и границы, о которой мы сейчас говорили. Достаточно уже посмотреть на названия его произведений – «В дурном обществе», «Слепой музыкант», «Чудная» (в смысле «странная»), «Без языка»… Сразу видно, что предметом его самого пристального внимания являются разные виды «пограничности», и он очень их глубоко исследует. Его репутация маргинального классика тоже для меня является актуальной культурной моделью. Мне очень нравится его отношение к таким вопросам, как диаспора, меньшинства, инаковость, свое и чужое. Короленко – русский писатель с очень гармоничным внутренним миром. В проекте «Русское Богатство» название заимствовано у журнала, который он редактировал вместе с Михайловским. Но оформлен диск, как вы видите, под сомовскую обложку «Мира Искусства». Это надо было для того, чтобы сразу обозначить диалектическое единство двух противоположных веяний.

Что Вы можете сказать о жизни русского языка и русской культуры за рубежом? Исходя из  Вашего опыта, какие тенденции здесь можно заметить, скажем, за последние 10-15 лет?

Ну, например, я сравнивал тенденции словообразования суржиковых глаголов в русском языке иммигрантов моей возрастной группы в Америке и России. В Америке они сейчас образуются по модели первого спряжения, «драйвать, драйваю», «сейвать, сейваю», в то время, как аналогичные глаголы в России образуются по модели второго спряжения – «сейвить», «сейвлю». В России такие глаголы есть только в компьютерном сленге, но этого хватает, чтобы проверить модель словообразования. Я не эксперт, но есть знакомые лингвисты, которым я предложил уже вместе подумать над статьей или докладом. А если говорить о более глобальных вещах, не думаю, что могу сказать навскидку что-то оригинальное.

Похожий вопрос, но с иначе поставленным акцентом: какие тенденции в жизни большого русского мира сейчас интересны именно Вам? Что Вам кажется важным, заслуживающим дальнейшего развития и бережного отношения?

В культуре русской диаспоры меньше снобизма в отношении тех или иных трендов. На ежегодных слетах любителей авторской песни собирается огромное количество людей самых разных социальных, вкусовых и возрастных категорий. В России многие из них могли бы иметь социальное предубеждение против субкультуры «бардов» или «КСП».

Мы дома можем поучиться у тех, для кого приверженность к одному языку, традиции, Родине (даже при контроверзном отношении к ней), так вырастает в цене. И выражается это не в отталкивании «чужих», а во внутреннем разнообразии, приятии «других своих».