22 сентября 1709 года в захолустном турецком городке Бендеры тихо и незаметно закрылась страница восточноевропейской истории. В возрасте семидесяти лет здесь скончался бывший гетман, а ныне преданный анафеме беглец Иван Степанович Мазепа – последний украинский политик, пытавшийся сохранить гетманщину в качестве самостоятельной политической силы. Правда, формально украинская автономия просуществовала ещё несколько десятилетий, однако её гетманы окончательно и бесповоротно превратились в послушных слуг русских царей.

Личность Мазепы вот уже много десятилетий (если не столетий) вызывает ожесточённые споры: для одних гетман – вор, трижды клятву преступивший, хитрый лицемер и льстец лукавый; для других, напротив, честный патриот, пожертвовавший личным благополучием ради блага родного края. Как это нередко бывает, правы в данном случае и те и другие, поскольку, несмотря на многолетнее плодотворное сотрудничество, Пётр и изменивший ему гетман жили в разной системе координат.  Пётр I мыслил категориями империи и считал Украину её неотъемлемой частью (пусть и с местным колоритом), интересами которой можно и нужно жертвовать ради «общего блага». У Мазепы же интересы гетманщины, безусловно, стояли на первом месте.

По мнению исследователей, среди факторов, подтолкнувших гетмана к измене, было решение Петра вернуть Польше Правобережную Украину, к тому времени в ходе Северной войны занятую казаками Мазепы, а также тактика выжженной земли, которую царь использовал против шведов. С точки зрения империи оба этих шага были разумны и необходимы: возвращение Правобережья было нужно для возможного возобновления союза с Польшей, тактика выжженной земли позволила измотать и утомить шведскую армию накануне решающей баталии. Украине, однако, оба этих решения не несли ничего, кроме разорения и национального унижения.

Бежав к Карлу, Мазепа, безусловно, нарушил присягу, данную Петру, однако и русский царь тоже далеко не всегда выполнял обязательства, взятые Москвой перед гетманщиной. Так, в 1707 году, когда впервые возникла угроза шведского вторжения на Украину, Пётр отказался дать Мазепе хотя бы десять русских солдат. Царь при этом рассуждал как полководец, который не может распылять войска по второстепенным направлениям. Мазепе ситуация виделась иначе – отказ царя  явно нарушал подписанные гетманом и российскими властями в 1687 году Коломакские статьи, согласно которым в случае внешней опасности Москва обязалась оказывать Украине военную помощь.

В общем, трудно не согласиться с Таировой-Яковлевой, писавшей, что, хотя украинская политика Петра, «возможно, действительно соответствовала интересам Российской империи, очень странно обвинять при этом Мазепу в том, что он ставил интересы Украины выше интересов империи». Однако, говоря об «украинском патриотизме» Мазепы, следует внести одно важное уточнение. В знаменитой опере Чайковского гетман грезит о троне и рассуждает о том, что «независимой державой Украйне быть уже пора». Насколько можно судить, подобное мнение о политических мотивах Мазепы можно услышать не только с оперной сцены. И вот тут стоит напомнить, что, несмотря на прекрасную музыку Чайковского, опера имеет мало общего с историческими фактами. В том числе и в этом вопросе.

Дело тут не столько в Мазепе, сколько в политической традиции гетманщины, где идея «суверенитета», похоже, просто никому не приходила в голову. Максимум, о чём мечтали её лидеры, это автономия под протекторатом одной из соседних держав. Спор же был только о том, какой из них передаться с максимальной для себя выгодой. Обычно выбирали при этом между «покровительством Варшавы» (Гадячский договор) и «самовластием Москвы» (Переяславская  рада, Коломакские статьи…), но бывали и более экзотические варианты: в 1669 году гетман Пётр Дорошенко присягал на верность турецкому султану, сын Богдана Хмельницкого Юрий тоже в какой-то момент стал, подобно Бендеру, турецкоподданным и правил Правобережной Украиной как вассал султана. При этом далеко не все, а во второй половине XVII века почти никто из украинских политиков не придерживался всю жизнь одной политической ориентации. К примеру, Иван Выговский, перешедший на сторону поляков, долгое время был правой рукой Хмельницкого, да и сам Иван Степанович перешёл на московскую службу только после того, как попал в плен, а до этого был сподвижником Петра Дорошенко и от его имени вёл переговоры с Портой и ханом.

Став гетманом, Мазепа вёл себя в полном соответствии с украинской политической традицией. Долгие годы он верой и правдой служил Москве на основе условий Коломакских статей, значительно ограничивавших украинскую автономию, а замыслив измену, думал не о «независимости», но о переходе «под протекцию» к шведам или полякам и был готов признать «своим государём» польского короля Станислава Лещинского. Впрочем, шведско-польский выбор, возможно, был для гетмана не окончательным. Уже после того, как Мазепа перебежал к шведам, к Петру явился миргородский полковник Апостол, сообщивший, что в обмен на прощение гетман готов… захватить и выдать русским шведского короля. После долгих колебаний Пётр не дал хода этому делу, хотя не исключено, что Мазепа не лгал. Во-первых, оказавшись у Карла, он мог объективно оценить состояние и перспективы шведской армии, а во-вторых, в украинской истории были прецеденты, когда гетманы меняли флаг прямо на поле боя – например, во время катастрофической для русской армии битвы под Чудновом, когда гетман Юрий Хмельницкий вместо того, чтобы идти на помощь союзникам, неожиданно заключил мир с поляками. Так что доверься царь бывшему гетману, Мазепа вполне мог бы закончить жизнь на русской службе, а не в забытых Богом Бендерах. Правда, в этом случае ему не удалось бы занять место в пантеоне суверенного украинского государства. Однако поскольку о таком государстве Мазепа никогда и не мечтал, возможно, это не слишком бы его огорчило.