Годовщина смерти Ельцина, пожалуй, относится к разряду тех событий, обойти вниманием которые невозможно. То есть, может быть, даже и хочется, но нельзя. Потому что с именем Ельцина связаны фундаментальные изменения в жизни Русского мира. Для начала мы воздержимся от того, чтобы давать этим переменам какие-то определения.

По-своему интересны мероприятия, которыми оказалась отмечена годовщина смерти первого президента России. На Новодевичьем кладбище в присутствии избранного и действующего президентов был открыт надгробный памятник Ельцину работы скульптора Георгия Франгуляна. Памятник, если судить по описаниям и фотографиям, представляет собой колышущийся на ветру российский триколор, полосы которого выполнены соответственно из мрамора, венецианской мозаики и бразильского порфира. Также принято решение о присвоении имени Ельцина Уральскому государственному технологическому университету и одной из улиц Екатеринбурга.

Улицы и университеты, получающие имена умерших правителей – традиция, ассоциируемая с советским прошлым, хотя, разумеется, ничего специфически советского в ней нет. Такие переименования происходят во всем мире. Советские времена запомнились лишь неумеренностью таких переименований. А так же и тем, что при формальном соблюдении правил никого из граждан  особенно не спрашивали о том, хотят они таких переименований или нет. Улица и вуз в родном городе в годовщину смерти – это более чем скромно. О согласии граждан на переименования здесь сказать сложно. Но формальности опять-таки были соблюдены.

Памятник на Новодевичьем кладбище интересен другим. Сложно представить что-то более выбивающееся из общего сторого стиля погоста, чем яркий триколор, к тому же с синей венецианской мозаикой. Год назад, после похорон Ельцина на Новодевичьем кладбище все как-то стали вспоминать о другом руководителе государства, похороненном там же – а именно о Никите Хрущеве, и, разумеется, о черно-белом памятнике Эрнста Неизвестного. Однако члены семьи Ельцина, которые одобрили памятник Франгуляна, видимо, решили не акцентировать внимание на противоречивости и неоднозначности ельцинской фигуры.

Впрочем, возможно, именно то, что надгробный памятник Ельцину не вписывается в общий строй Новодевичьего кладбища – своеобразного слепка с русской и советской истории, – подчеркнет эту противоречивость гораздо ярче.

Ельцин ушел в отставку и пребывал в тени, практически не появляясь на публике больше семи лет. Для государственного лидера это почти равнозначно уходу из жизни. Во всяком случае, о нем говорили как о «бывшем», чья эпоха закончилась и кто уже никогда не вернется в ту «жизнь», которую мы знаем из газет и телевидения, задолго до его кончины. Что именно говорили о Ельцине, вопрос другой. Но, во всяком случае, едва ли кто-то оценивал его деятельность нейтрально.

Степень противоположности этих оценок – предельна по своим значениям. Ельцин либо «разрушил державу» (так, надо признать, считает большинство российского населения), либо «спас страну от надвигавшейся катастрофы». Первый президент Российской Федерации либо «погрузил страну во мрак», либо «предотвратил распад России». Также он «расстрелял парламент» и «направил страну по демократическому пути развития», «погрузил страну в нищету» и «спас от неизбежного экономического коллапса».

Говорить о том, что «истина находится где-то посередине», в данном случае глупо. Непонятно, какая «середина» здесь возможна вообще. Скорее всего, мы долго обречены метаться между полярными общественными оценками -  преимущество будет либо у одной, либо у другой. Так же, как давно происходит с Лениным, Петром Великим и в какой-то степени – с Иваном Грозным. Иными словами – с теми, кто стоял у истоков действительно фундаментальных перемен в жизни страны.

С эпохой Ельцина связано появление массовой русскоязычной диаспоры в новых независимых государствах и вообще возникновение проблемы русского языка на некогда едином государственном пространстве. Впрочем, на нее же приходится и оформление государства, в котором сейчас живем мы и которое называется Россия. С именем Ельцина связан отказ от коммунистической и советской традиции – во всяком случае, на внешнем уровне. Это тоже был неоднозначный процесс, подтверждением чему служит, во-первых, массовое явление советской ностальгии, а во-вторых появление в пост-ельцинской  властной системе черт, которые многие прочитывают как советские. Тем не менее, именно он сделал возможным использование в новых условиях традиций докоммунистической России – другой вопрос, когда и насколько такое использование оказалось уместным и успешным.

Само появление возможности не рвать связи с Родиной, отправляясь работать зарубеж, возможность планирования отъезда и возвращения – а вместе с этим и появление качественно иных русскоязычных диаспор за рубежом – тоже связано с ельцинской эпохой (не станем сейчас говорить о том, почему многим хорошо образованным людям из России пришлось и приходится искать работу за рубежом).

Перечислять все новые явления, так или иначе связанные с Ельциным, можно бесконечно долго. При нем мы действительно зажили совсем в другой России. Сводить здесь баланс «прибыли» и «убытка», хороших и плохих сторон – занятие бессмысленное. «Оперативную» оценку Ельцину ежедневно выносил каждый, кто жил в эпоху его правления. Для глубокой оценки должно пройти лет 30-50. А сейчас мы должны просто признать, что главные константы современной русской действительности были заложены в ельцинскую эпоху. И нам с этим жить.