– Нет, знаете, во Франции этот день не отмечается, как в России. Так что в этот день я работаю, как каждый день.

- У меня русские корни (с маминой стороны, а отец – чистый француз). И обе культуры для меня одинаково важны.

– Анн, до последнего времени Вы преподавали художественный перевод в парижской Сорбонне на протяжении многих лет. Расскажите, про ваших студентов – новое поколение европейцев, которые поддерживают эту глубокую связь между французским и русским народом, какие они?

- Среди них французы, русские, украинцы... Раньше были одни французы. Конечно, вести семинар по литературному переводу теперь сложнее, но гораздо интереснее. Когда стали появляться студенты из России, мне показалось, что мне надо обязательно сотрудничать с российским переводчиком и педагогом. Что я и делаю, уже много лет сотрудничая с Ярославом Богдановым. В Лозанне я веду такой же семинар – там сотрудничаю с Надеждой Бунтман. Для педагогов такое сотрудничество замечательно. А студенты занимаются вместе, помогают друг другу, и для них это просто гениально!

- Чем сегодняшние студенты отличаются от предыдущих поколений учащихся?

- Проблема в том, что они все теперь очень мало читают. Другая проблема – они очень плохо знают историю. А в переводе это очень важно. Многое они не понимают из-за этого.

– Какие у Вас любимые русские, российские писатели?

– Мой «архилюбимый» (как сказал бы Ленин) писатель из классиков – несомненно, Гоголь. Из современных – Сорокин. Я очень люблю гротеск в литературе и в живописи. Но люблю ещё и Достоевского, и Пильняка, и Солженицына, и многих других.

Читайте также: Анн Колдефи-Фокар: Раз русская литература — значит, интересно!

– Какие переводы давались Вам сложнее остальных?

– У меня было очень много трудных переводов. Но самым трудным был, несомненно, перевод «Мёртвых душ». С одной стороны, это было ужасно тяжело, а с другой – это было огромное удовольствие, потому что это гениальная книга.

- Анн, если можно хотя бы несколько моментов самых важных о Мертвых Душах. Кстати, насколько эта книга, с вашей точки зрения, понята во французском обществе?

- Знаете, в этой книге трудностей – вагоны на каждом шагу. Я дам лишь один пример. В какой-то момент, «значительные лица» города N пытаютя понять, что за мертвые души купил Чичиков.И они помнят, что в одной деревне была драка, во время которой люди с удовольствием убивали друг друга. Название этой деревни – «Вшивая спесь», оно появляется один раз в книге. Читатель смеется и моментально забывает о нем. Я целую неделю (если не больше) ломала голову над переводом проклятой этой Вшивой спеси, чтобы это звучало как название деревни по-французски и чтобы было смешно.

Кстати, о смехе. Я хотела сделать новый перевод «Мертвых душ», потому что заметила, что, читая старый перевод, французские читатели не смеются. А жаль.

Понятен ли Гоголь французскому читателю? Нет, наверно... Но, что делать? (опять цитирую Ленина, Не знаю, что со мной происходит...) Дело переводчика – стараться передать непередаваемое.

– Вы являетесь директором русской серии «Пустяки» французского издательского дома «Вердье». Что это за проект?

– Я являюсь содиректором «Вердье» вместе с Любой Юргенсон (Любовь Юргенсон – французская писательница и переводчик, из семьи потомков музыкального издателя Петра Юргенсона. – Ред.). Мы выбрали для серии название «Пустяки» в честь художника Юрия Анненкова и его романа «Повесть о пустяках». Он в нём рассказывает о таких «пустяках», как Первая мировая война, Февральская революция, Октябрьский переворот, Гражданская война... Мы то же самое делаем в нашей серии. В нём издаём и художественную литературу, и документальную прозу.

- Анн, если можно несколько слов про сотрудничество с Любой Юргенсон.

- Мы с Любой два года читали лекции о русской литературе в Париже, к книжном магазине «Globe». Мы теперь пишем «Историю русской литературы» на основе этих лекций. Главная наша идея в этой книге состоит в том, что несмотря на все переломы да разрывы, есть какая-то постоянная связь между произведениями и писателями всех тенденций и времен, что они постоянно спорят друг с другом, отвечают друг другу.

– Какие тенденции сейчас можно наблюдать в переводе?

– Мне трудно ответить на этот вопрос. Тем не менее одна тенденция (к счастью, не у всех переводчиков!) состоит в том, чтобы «осовременить» классиков. Это отвратительно.

- Многие советские переводчики «смягчали» переводы, убирали слова которые считали «непривычными». Возможно поэтому в России все переводят заново через каждые 15 лет...

- Нет, просто, в отличие от оригиналов, переводы стареют. Переводчики оказываются под влиянием своего времени и языка своего времени. Писатели тоже, конечно, но у них – особый язык, особый мир. Мне кажется, что новые переводы нужны через, может быть не каждые 15 лет, но через каждые 20 лет обязательно.

– Над чем Вы работаете сейчас?

– Буквально вчера я перечитала гранки последнего тома «Красного колеса» Солженицына. Я только что закончила книгу о «Вещах (предметах) русской революции и контрреволюции – 1917–1927». В этом году я не преподаю в Сорбонне, зато занимаюсь в Москве новым франко-русским издательством. Бог даст, может быть, закончу перевод книги Шмелёва «Лето Господне». Но это так трудно, что не знаю, смогу ли...

- Анн, неужели после такого количества сделанной работы, обладая такими регалиями вы все еще сомневаетесь в своих возможностях?

- Знаете, Шмелев – такой гигант... Потом, когда переводчик начинает думать, что он все может переводить, значит, ему пора на пенсию. Срочно! Я, например, знаю, что не возьмусь за Толстого. Я его читаю, но знаю, что перевод не удастся. Не моё.