Двуязычный молитвослов на азербайджанском и русском языках стал первым подобным изданием. Презентация показала, что переводы православных текстов на азербайджанский язык ждали многие, и не только на Кавказе. В течение двух лет над переводами работала группа с участием священников и мирян. Владимир Елистратов: Лексикография – это род заболевания
Анна Генова 25.05.2016
Лингвист, лексиколог, литератор Владимир Елистратов, наверное, самый известный в России специалист по сленгу. Автор множества трудов, в том числе «Толкового словаря русского сленга», «Словаря языка Василия Шукшина», «Словаря крылатых слов (русского кинематографа)». О том, чем в России живет и дышит словесность, он рассказал в интервью «Русскому миру».
– «Словарь московского арго», впервые изданный в 1994 году, является одной из Ваших основополагающих работ. Почему в 90-х важно было написать именно об этом – про языки, на котором говорили различные социальные группы?
Сейчас многое из «Словаря московского арго» – уже устаревшие слова. Словесные раритеты. И если бы я их не зафиксировал, их бы не зафиксировал никто
– Я, прежде всего, собиратель, коллекционер слов. Это и хобби, и работа. Лексикография – это вообще-то род заболевания. Плюшкинизм. Жадность. «Не могу не подобрать». В 90-е годы не было Интернета. Поэтому я просто не мог не записывать всё, что слышал и не находил в словарях. Всё, что слышал во дворе, в школе, в транспорте, в спортзале, в университете…
Это было похоже на занятие фольклориста. Сейчас многое из «Словаря московского арго» – уже устаревшие слова. Словесные раритеты. И если бы я их не зафиксировал, их бы не зафиксировал никто. И они ушли бы в небытие. А вот сейчас они есть, они – часть нашей культуры (то есть бессмертия), хоть и «сниженной».
Это самое сладкое чувство: «остановить мгновение», «обессмертить слово». Или же, наоборот, самому создать своё слово, некое сочетание слов в тексте (в стихах, рассказах и т. д.), которое вдруг становится достоянием всех. Большей творческой радости я не знаю.
Читайте также: Первостепенный Лесков
– За Вами последовали многие. Тема арго стала неким трендом. В 2000-х появился словарь мата А. Плуцера-Сарно. Как Вы относитесь к этой работе и для кого она важнее – для лингвистов или праздно интересующихся?
– Словарь мата тоже необходим. Вне всякого сомнения. Но – строго для специалистов. Словарь Плуцера-Сарно – произведение очень солидное. Пусть будет. Надо отдать должное трудолюбию автора. Хотя, конечно, если этот словарь долго читать, то у нормального человека не может не возникнуть гнетущего впечатления. Уж очень… противно. И уж совсем не смешно. Слишком высокая концентрация всего этого словесного навоза. Но автор совсем не виноват.
– Многие из Ваших работ посвящены языку, который бытовал на тот или иной период. Вы – специалист по «долгожительству» речевых оборотов. Как быстро они меняются настолько, чтобы уже стоило писать новую книгу? 10 лет достаточно?.
– Язык может меняться то быстрее, то медленнее, потому что 10 лет или 5, или 1 – всё это очень условно. Поймите: я довольно маргинальный лексикограф. Настоящая научная масштабная работа – это коллективный академический труд. У нас есть Институт русского языка имени В. В. Виноградова. Там составляется Национальный корпус русского языка. Там ведутся фундаментальные систематические исследования, а я, так сказать, поэт от лексикографии.
– Сейчас у Вас четырёхлетний сын. Вы можете сравнить, как и чем отличается та языковая среда, которую Вы запомнили ребёнком того же возраста в конце 60-х? Если перефразировать – насколько тяжелее или легче нашим детям воспринимать современный «фонетико-лингвистический поток»?
Детская «лингвистическая культура» очень устойчива, потому что любые родители хотят, чтобы их дети смотрели, читали и слушали то же, что и они в своё время. А родители смотрели, читали и слушали то, что, в свою очередь, их родители, и так далее. Это чрезвычайно прочная конструкция.
– В 1969 году, 46 лет назад, мне было 4 года. В 1996 моему старшему сыну было 4. В 2016 исполнилось 4 года моему младшему ребенку. Перерывы более чем по 20 лет – меняется вроде бы всё! И тем не менее «бычок» всё «идёт-качается», вместе с «голубым вагоном» и Хрюшей со Степашкой…
Детская «лингвистическая культура» очень устойчива, потому что любые родители хотят, чтобы их дети смотрели, читали и слушали то же, что и они в свое время. А родители смотрели, читали и слушали то, что, в свою очередь, их родители – и так далее. Это чрезвычайно прочная конструкция. Сейчас по телеку показывают каких-то эльфов и монстров, но наш русский «бычок» упрямо «качается».
В 1969 году я жил в Алжире вместе с родителями. И любимым моим ежедневным развлечением были детские французские комиксы, я на них вырос. Но мне тихой сапой впаривали бычка. С Айболитом и прочими Мухами-Цокотухами. Мой старший сын рос на покемонах, младший растет на каком-то «Щенячьем патруле» и «Поли робокаре», но я их кормил и буду кормить «бычком».
– Обратимся к ещё одной любимой Вами теме – кино. Как студенты воспринимают кинофразеологизмы советского кино или кино 90-х?
– Они поймут всё из Гайдая, из «Иронии судьбы», из «Штирлица» и из многого другого. Но из «Подвига разведчика» – уже нет. И из «Адъютанта его превосходительства» тоже нет. А я их не понимаю, когда они мне цитируют Джека-воробья. Но это совсем не страшно. Определенный общий корпус киноцитат у нас есть. И «надо, Федя, надо», и «в чём сила, брат?». Не надо требовать, чтобы они учили наизусть цитаты из «Цирка». Время, которое работает на нас, всё отсортирует.
Читайте также: Днепрогэс в филологии
– Сколько лет должно пройти, чтобы режущее ухо слово/выражение стало нормальной частью лексикона?
– Случается очень по-разному. Чаще всего работает поколенческий фактор. Например, я помню, как мне много лет назад резало ухо слово «компьютер». И я всё никак не мог запомнить, как оно пишется: «компьютер» или «компьютор». Недавно кошмарный сон приснился из прошлого: вдруг якобы я забыл, как это пишется, – проснулся в холодном поту. А моему старшему сыну такой сон присниться уже не может. Для его поколения «компьютер» – это как для меня «спутник», а для моего отца – «трактор», а для моего деда – «паровоз».
– Насколько сегодня студенты заинтересованы в гуманитарных науках, вообще какие тенденции Вы наблюдаете?
Реально сейчас во многих вузах высшее образование на деле не является даже средним. Например, в одном университете я читаю курс «Русская и всемирная литература». Как вы думаете, сколько часов отводится на эту дисциплину? Отвечаю: шестнадцать. То есть восемь пар. И это – от Гомера до Маркеса!
– Студентов-гуманитариев сейчас столько же, сколько было всегда. Потому что процент людей с гуманитарным складом ума всегда рождается одинаковым. Есть периоды, когда приходит мода на те или иные специальности: прошёл филологический бум, потом – юридический. Беда в том, что сейчас утрачены критерии того, что такое «высшее образование». Реально сейчас во многих вузах высшее образование на деле не является даже средним. Например, в одном университете я читаю курс «Русская и всемирная литература». Как вы думаете, сколько часов отводится на эту дисциплину? Отвечаю: шестнадцать. То есть восемь пар. И это – от Гомера до Маркеса!
Ладно…
Сидят студенты. Второй курс. Факультет иностранных языков. Я спрашиваю: «Свифта знаете?» Молчат. «Даниэля Дефо знаете?» Молчат. «Кого знаете?» – «Шекспира» (хором!). Что он написал? «Гамлет» (хором!). «А кто там, кроме Гамлета?» Молчат. «"Дон Кихота" знаете?» – «Знаем» (хором). Кто написал? Молчат. «Может, Сервантес?» – «Точно, Сервантес!!!» Ладно, давай про наших. «Фета знаете?» – «Кого?!» – «Фета». Из задних рядов: «В смысле сыра?» – «Нет». Молчат. Это университет с большими рейтингами. Вот такие я наблюдаю тенденции.
– Печальная картина… Но в МГУ традиционно попадают сильные студенты.
– Как у нас говорят, в МГУ есть факультеты естественные, неестественные и противоестественные. Например, на филфаке надо учиться. Поскольку там всё примерно так же, как было, когда учился я. Но есть масса факультетов и отделений на разных факультетах, где изучаются предметы, которые вполне можно было бы и не изучать. Например, студент-первокурсник не отличает Древний Рим от Древней Греции. А ему сразу же читают семиотику. Зачем? Опять скажу банальность, но мы взяли все худшее из западной системы образования. Скажем, у тех самых студентов, которые не знают Фета, я после 16 часов лекций должен принять честный экзамен по стобалльной системе. По каким критериям ставить 87 или 88? Значит, я должен составить тесты-угадайки из ста вопросов, которые мне претят. Ладно, говорят, ставьте на глазок.
Я помню, когда я поступал в МГУ, я сразу не решился зайти с документами на филфак, два раза его обошёл от волнения. Потому что это – Храм. А сейчас это не храм, а что-то другое. У большинства (но не всех!) современных студентов особого трепета по поводу университета нет
Но всё же в МГУ система более или менее держится: не так легко разрушить то, что создавалось 260 лет. Есть очень хорошие студенты. Есть те, которые очень хотят учиться, но в школе им не успели рассказать про Фета и ещё про многое другое. Есть те, которым по барабану.
Раньше было образование, а сейчас «образовательные услуги». Вот это и есть самое противное. Студент идёт в университет, как в супермаркет, потому что он заплатил. И ему я должен «оказывать услуги». Я помню, когда я поступал в МГУ, я сразу не решился зайти с документами на филфак, два раза его обошел от волнения. Потому что это – Храм. А сейчас это не храм, а что-то другое. У большинства (но не всех!) современных студентов особого трепета по поводу университета нет. Это что-то вроде клуба. Потусовался, заодно дядю в очках послушал, который бормочет что-то про какую-то семиотику.
– Как в Вашем понимании надо преобразовать систему обучения, чтобы дети естественно больше интересовались литературой и чтением, а не компьютером?
– Дети всегда одинаковые. Они предпочитают играть в прятки, а не читать «Каштанку». Они предпочитают гулять «на районе», а не писать сочинение про «Войну и мир». Поэтому им в школе злобные учителя говорят: «Читай "Каштанку"!» или «Пиши сочинение на тему "Образ Наташи Ростовой"!» Ребенок шёпотом говорит себе: «Ба-алин», – и читает, и пишет. А уж насколько им интересно расскажут в классе про Наташу-Каштанку – это зависит от учителя. Но в любом случае читать и писать надо. Это – дисциплина, работа и в какой-то мере «разумное насилие». Конечно, хорошо, если это делается интересно и весело…
Также по теме
Новые публикации
Двуязычный молитвослов на азербайджанском и русском языках стал первым подобным изданием. Презентация показала, что переводы православных текстов на азербайджанский язык ждали многие, и не только на Кавказе. В течение двух лет над переводами работала группа с участием священников и мирян. 
Знай русский! В меру сил или по мере сил? 23.04.2024
Какой предлог выбрать в данных сочетаниях: в меру сил или по мере сил, в парке или по парку, в праздники или по праздникам? Есть ли смысловая разница между вариантами подобных конструкций? 
Иммануил Кант и его завещание человечеству 22.04.2024
300 лет Канту. Великий мыслитель в своих знаменитых философских трудах заложил основы морали и права, ставшие нормой уже для современного нам общества. Но современники знали его как… географа, читавшего 40 лет лекции по физической географии. А ещё Кант присягал на верность русской императрице, был почётным членом Петербургской академии и читал лекции русским офицерам. 
Судя по результатам голосования на сайте недавно созданной организации «Мы есть русские», с понятием «русский» в подавляющем большинстве случаев респонденты ассоциируют слова «справедливость» и «величие». Оно красного цвета и связано с символом Родины-матери, наполнено наследием предков и верой в процветающее будущее народа. 
Затронем вопрос о вариативном окончании некоторых существительных в предложном падеже. Как правильно: в саде или в саду, на береге или на берегу, в лесе или в лесу? На что нужно обратить внимание при выборе формы слова? 
21 апреля в театре Турски в Марселе (Франция) открывается X Международный фестиваль русских школ дополнительного образования. Член оргкомитета фестиваля Гузель Агишина рассказала «Русскому миру», что его цель в том, чтобы показать, насколько большую работу ведут эти школы и как талантливы их ученики. 
Несмотря на международную ситуацию, катастрофического падения интереса к русскому языку в странах, которые сегодня мы называем недружественными в силу сложившихся политических обстоятельств, в том числе в Соединённых Штатах, не произошло.
Пушкин в Страсбурге – в оригинале и переводе 17.04.2024
В библиотеке Центра православной культуры, который действует при храме Всех Святых в Страсбурге (Франция), открылась выставка «Сказки Пушкина». Инициатива пришла «с низу» – от приходского актива. Экспонаты поступили из собственных фондов православной библиотеки храма и частных собраний прихожан. 