На прошлой неделе, 3 февраля 2016 года, Архиерейский собор Русской православной церкви принял решение о канонизации доктора Евгения Боткина, лейб-медика императора Николая II, отказавшегося покинуть своих подопечных и расстрелянного вместе с царской семьей. 

Русская зарубежная церковь (РПЦЗ) канонизировала Евгения Сергеевича Боткина еще в 1981 году. А вместе с верным доктором к лику святых были причислены и оставшиеся верными слуги последнего русского императора – повар Иван Харитонов, камердинер Алоизий Трупп и горничная Анна Демидова, все вместе расстрелянные в Ипатьевском доме. Наверное, однажды их канонизируют и у нас. Во всяком случае, митрополит Волоколамский Иларион на пресс-конференции, посвящённой итогам Архиерейского собора, обещал, что «будет продолжено изучение их житий и обстоятельств их кончины».

Что до доктора Евгения Боткина, то его почитали и раньше, и особенно – в медицинской среде, что понятно: Евгений Сергеевич был прекрасным врачом, не просто «квалифицированным специалистом», но настоящим доктором, умевшим видеть в больном человека. Как вспоминала одна из сестер милосердия, помогавшая ему в госпитале во время Первой мировой, он старался баловать своих пациентов и потакал их капризам. Так, некий раненый солдатик никак не мог оправиться, ничего не ел и всё время грустил. И Боткин спросил – может, ему хочется чего-то особенного? И солдатик попросил жареных свиных ушей! Кушанье совсем не диетическое, для больного вроде бы совершенно неподходящее – однако доктор немедленно отправил сестру на рынок... И буквально сразу после вожделенной трапезы больной начал поправляться. Вот это и называется доктор. А все остальное – это «медицинский работник», не более того. 

Евгений Сергеевич Боткин, четвёртый ребенок в семье, родился 27 мая 1865 года в Царском Селе. Предки его были купцами, занимались чайной торговлей, а вот отец, знаменитый эпидемиолог Сергей Петрович Боткин, стал врачом, профессором Медико-хирургической академии, тайным советником и первым русским лейб-медиком императорской семьи – до него государей лечили всё больше немцы. 

Мать Евгения Сергеевича умерла, когда тому было всего десять лет. Сергей Петрович дал сыну отличное домашнее образование, так что в гимназию его приняли сразу в пятый класс. Закончив гимназию в 1882 году, Евгений пошёл на физико-математическое отделение Санкт-Петербургского университета, но через год ушёл учиться в императорскую Военно-медицинскую академию, а с 1890 года начал работать в Мариинской больнице для бедных. Через год он поехал за границу, где слушал лекции европейских учёных и изучал устройство немецких больниц, затем прибыл на родину и немного поработал врачом Придворной капеллы. Позже он вернулся в Мариинскую больницу, параллельно продолжив научные занятия – Боткина занимала иммунология, процесс лейкоцитоза и защитные свойства элементов крови. 

На защите его диссертации на соискание степени доктора медицины оппонентом был физиолог Иван Павлов, которому через несколько лет предстояло стать первым российским лауреатом Нобелевской премии.

К этому времени Боткин уже был семейным человеком – в двадцать пять лет он женился на Ольге Владимировне Мануйловой, и один за другим у них родилось четверо детей. Вернее, пятеро: их сын Сергей умер младенцем. Именно тогда Боткин становится действительно религиозным человеком. «Если к делам врача присоединяется вера, – писал он, – то это по особой к нему милости Божией. Одним из таких счастливцев, путём тяжкого испытания – потери моего первенца, полугодовалого сыночка Сережи – оказался и я».

В 1897 году Боткин стал приват-доцентом и начал читать лекции студентам. И начал он их с призыва: «Пойдёмте все с любовью к больному человеку, чтобы вместе учиться, как быть ему полезным». Сам он был полезен в общинах сестер милосердия Российского общества Красного Креста, был врачом в Свято-Троицкой общине сестер милосердия, позже стал главным врачом Санкт-петербургской сестринской общины святого Георгия, где за больными бедняками ухаживали в том числе и дамы из самого высшего общества. 

Ну а когда началась Русско-японская война, доктор Боткин отправился на фронт. Там он был не только врачом, но ещё и заведующим медицинской частью Российского общества Красного Креста, то есть администратором. Что не мешало ему часто бывать на передовой, заслужить несколько наград (в том числе и боевых) и написать много дневниковых заметок и писем жене, из которых позже получилась целая книга – «Свет и тени Русско-японской войны 1904–1905 гг.». Говорят, что именно благодаря этой книге Боткин получил приглашение стать лейб-медиком. Когда в 1907 году скончался прежний императорский доктор – Густав Гирш, императрица, читавшая «Свет и тени», пожелала, чтобы личным врачом семьи стал именно Боткин. 

13 апреля 1908 года Николай II написал указ о назначении доктора Боткина лейб-медиком. Татьяна Боткина, дочь Евгения Сергеевича, успевшая после революции эмигрировать во Францию и написавшая там книгу мемуаров, вспоминала, как радовалась этому её мать: «Мои дорогие дети, мне надо поделиться с вами важной новостью. Ваш отец назначен лейб-медиком царя. Он получил теперь звание генерала и включён в царскую свиту. С больницей покончено!»

Видимо, Ольга Владимировна, дама ещё молодая и жизнелюбивая, надеялась, что уж теперь-то её муж перестанет пропадать на работе, ведь вместо сотен больных бедняков ему теперь придётся заботиться всего об одной семье. 

Она, конечно, заблуждалась – теперь её муж на работе и вовсе жил. Без отпусков и выходных, круглосуточно, часто не приходя ночевать… Его семьёй стали Романовы. И счастливый союз некогда любящих людей распался – через два года Боткины расстались. Это мягко говоря – на самом деле Ольга Михайловна ушла к учителю своих детей, студенту Фридриху Лихингеру. Ну а дети остались с отцом.

Конечно, особо много лейб-медику хлопот доставлял цесаревич Алексей – мальчик много болел, и Боткин иногда сутками не отходил от его постели. А когда наследнику становилось лучше, часто благодарили вовсе не Боткина, а Распутина.

По свидетельству Татьяны Боткиной, её отец видел Распутина всего дважды – вообще-то это странно, ведь несколько лет подряд они оба состояли при царской семье и, казалось бы, должны были пересекаться постоянно. «Григорий Распутин не нравился отцу. Он понимал всю опасность такой персоны для России. Папа видел Распутина всего два раза. Первый раз – на ходу, в тот момент, когда "Божий человек" уходил из дворца. Другой раз – в классной комнате Царевича. Отец остался на несколько минут, чтобы понаблюдать за ним поближе. Распутин произвёл на него впечатление мужика, который довольно фальшиво пытался играть роль "старца". Папа поддерживал мнение о Распутине Петра Аркадьевича Столыпина: "Он бормотал что-то таинственное и непонятное из Евангелия, делал страшные движения руками, и у меня возникло неописуемое отвращение к сидящему передо мной паразиту"». 

Когда началась Первая мировая, Боткина ожидала ещё одна потеря: в 1914 году погиб его сын Дмитрий, хорунжий лейб-гвардии казачьего полка. Боткин просился на фронт, но ему было велено оставаться при императрице и детях в Царском Селе – что ж, значит, лазареты пришлось открывать здесь. Ну а потом произошла революция. 

Когда царская семья была арестована и находилась под стражей в Александровском дворце, должность лейб-медика упразднили и жалованье Боткину платить перестали. Однако он всё равно остался рядом со своими подопечными.

Он добровольно последовал за царской семьей в Тобольск, где сразу же принялся бесплатно лечить ещё и местных жителей. Там, в Тобольске, он  в последний раз видел своих детей. А потом был Екатеринбург…

Тогда он легко мог спастись – и он, и слуги. Как писал чекист И. Родзинский, «одно время после перевода в Екатеринбург была мысль отделить от них всех, в частности, даже дочерям предлагали уехать. Но все отказались. Боткину предлагали. Он заявил, что хочет разделить участь семьи. И отказался». 

Перешедший к большевикам пленный австрийский солдат Иоганн Мейер в своей книге «Как погибла царская семья» вспоминал, что Боткину предлагали оставить обречённых Романовых и спокойно работать в какой-нибудь московской клинике. На что тот ответил: «Я дал царю честное слово оставаться при нём до тех пор, пока он жив. Для человека моего положения невозможно не сдержать такого слова. Я также не могу оставить наследника одного. Как могу я это совместить со своей совестью? Вы все должны это понять».

Ну, вряд ли «все они» могли понять такое: в последние дни вокруг царской семьи собрались люди, словно сделанные из какого-то другого, нового теста. И в ночь с 16 на 17 июля 1918 года в подвале Ипатьевского дома эти «новые» люди доказали свою «инаковость», убив «старых» людей, знавших, что такое быть верным до конца. По воспоминания Юровского, Боткин умер не сразу, его пришлось «пристреливать». Можно сказать, Евгению Сергеевичу повезло: горничную Демидову «пристреливать» не стали, её долго добивали штыком. А заодно прикладами убили и никому не угрожавших маленьких собачек царских детей – чтобы не выли…

Когда в Екатеринбург вошла армия Колчака и следователь Соколов начал расследование убийства, в яме, куда были сброшены тела убитых, ему удалось найти кое-какие личные вещи. И среди прочего – стекло от пенсне и щеточку для усов, в которых придворные учителя Пьер Жиляр и Чарльз Гиббс, разлучённые с царской семьей, а потому оставшиеся в живых, узнали вещи Боткина. И это всё – его останков найти так и не удалось.

Боткин, вместе с прочими приближенными царской семьи, был реабилитирован в 2009 году. 

Татьяна Боткина вспоминала, как однажды, когда все ещё были живы, жили дома и всё было хорошо, её отец, разглядывая портреты предков, вдруг обнаружил среди изображений дедушек и бабушек икону Божьей матери. И пошутил: «Я так и знал, что в нашем роду числятся святые». И вот со дня его смерти прошло без малого сто лет. И теперь доктор Боткин – не просто доктор, но «страстотерпец праведный Евгений врач». Отныне в их роду и правда есть святой.