Эксперты, принявшие участие в международной конференции «Немцы и русские: какими они видят друг друга?», пришли к выводу, что в сознании русских и немцев вновь начинают преобладать негативные стереотипы. О том, почему немцам и русским сложно понять друг друга, «Русскому миру» попытался объяснить директор германо-российского музея «Берлин-Карлхорст» Йорг Морре.

– Как вы относитесь к тому, что германские эксперты на конференции говорили о том, что российская журналистика подменяет журналистику факта пропагандой и искажает образ немца, немецкая же журналистика, по мнению российских коллег, пишет и показывает не Россию, а Путина-мачо и его «дикое стадо», что делает её свободной от фактов и доказательств?

– Должен сразу сказать, что я не буду пытаться занять позицию между двумя сторонами. Я буду говорить с позиции немца. И не теряю надежды быть услышанным. В Москве я обратил внимание, что российская сторона на конференции часто говорила о «тысяче лет немецко-русского добрососедства». Позвольте, это ошибка. Как сегодня, так и многие века мы не были прямыми соседями. Между нами всегда, кроме короткого исторического периода потери независимости, была и есть Польша. Потом Финляндия. Сегодня – Белоруссия, страны Балтии, Украина.

Я понимаю, что российские коллеги могут мне возразить, что речь идет об образном соседстве, о «фигуре речи», тем более, что в современном мире, не знающем границ, это допустимо и понятно. Но я историк и мыслю не образами, а точными категориями. Думаю, что с восприятием друг друга у двух народов происходит что-то подобное. Изначально мы отталкиваемся от разных исходных позиций.

– Вы говорили о том, что двум народам не удалось преодолеть психологию победителей и побеждённых. Это исходная причина расхождений?

– Мне представляется, она глубже. У нас, немцев, это называется культурой исторической памяти. Проблема, думаю, ещё и в том, что как сравнивать российскую и германскую культуру исторической памяти, если у немцев их две? Два опыта культуры памяти – ГДР и ФРГ. В ГДР была предписанная дружба с СССР. Её фоном были идеология и то, что в СССР эмигрировали и жили немцы, которым при власти Гитлера угрожала физическая расправа. В 90-е годы у этой эрзац-солидарности был исчерпан ресурс, и выяснилось, что за дружескими отношениями было много пустых ритуалов, её отравлявших. В итоге в ГДР не удалось ни продвинуть русский язык, ни укрепить русскую культуру. Я, западный немец, много лучше говорю по-русски, чем мои немецкие коллеги из бывшей ГДР.

– Но благодаря ГДР СССР после Второй мировой войны преодолел образ немца как врага. В моём студенчестве поездка в ГДР считалась наградой, а немцы – образцом порядка, дисциплины и высокого уровня жизни.

– Я знаю, что эти стандарты в СССР и ГДР чаще формировались не через свободу перемещения, а по переписке, поэтому всё же настаиваю на предписанности и некоторой формальности дружбы, что, конечно, не отменяет её значения для сближения двух народов. Но помимо ГДР была и есть культура памяти ФРГ. Она крепится на представлениях об оккупации Германии союзниками Восточного и Западного фронтов, о потоках беженцев, злоупотреблениях и насилии освободителей от фашизма, а применительно к СССР и новой России – ещё и на образе «поздних переселенцев» (так в Германии называют российских немцев и немцев из стран СНГ, переехавших на постоянное место жительства в Германию. – «РМ»). Разумеется, все эти составляющие вносят негативные коннотации в культуру памяти западных немцев. Но у неё есть и позитивные составляющие. Это, прежде всего, благодарность немцев за воссоединение Германии. Другое дело, что в Германии любят Михаила Горбачёва, а в России – нет. Почему?

– Может, потому, что вы благодарны Горбачёву, а не России?

– Мы не разделяем эти понятия.

– В России они не идентичны. Первому президенту СССР всё чаще предъявляют счёт за развал страны и винят его в том, что русские сами стали побеждёнными.

– Могу провести иную параллель: параллель с нашим общим германо-российским музеем «Берлин-Карлхорст». Наш музей – одно место памяти, но не одной памяти. Перед музеем стоит памятник танку Т-34 – танку-освободителю от фашизма. Но в 1945 году история этой машины, справедливо имеющей репутацию машины Победы, не закончилась. В 1950 году Т-34 давил восстание восточных немцев против разделения Германии и разъединения семей, ставших в итоге на десятилетия разделёнными. Эту историю тоже надо показывать. В этом смысле в наш адрес в Германии всё чаще слышится критика. И тут, я думаю, мы снова вынуждены возвращаться к психологии победителей и побеждённых. В России устоялось отношение ко Второй мировой войне, как к Победе и Славе, в Германии, как к войне на уничтожение. Опять два опыта и две культуры памяти. И поиск баланса между ними, поиск точек соприкосновения и понимания, полагаю, неизбежно будет упираться в стереотипы восприятия друг друга. Важно – какие: позитивные или негативные.

– Конференция «Немцы и русские: какими они видят друг друга?» как-то помогла сблизить или хотя бы прояснить позиции?