Он родился (22 июня/4 июля 1815 года) в весьма бедной семье московского чиновника, бывшего военного, служившего ещё при матушке-Екатерине. Тут бедность и правда пошла таланту на пользу: у ребёнка, не обременённого чрезмерной опекой занятых выживанием родителей, было время просто смотреть вокруг. «Запас наблюдений, сделанных мною при самом начале моей жизни, составляет основной фонд моего дарования», – писал позже сам Павел Андреевич. Он наблюдал за соседями, за жизнью московских дворов и улиц, и увиденное через годы превратилось в «Сватовство майора» и «Завтрак аристократа» – картины, известные даже тем, кто не знает имени их автора.

Детская вольница закончилась в 1826 году, когда одиннадцатилетнего Федотова отправили учиться в Первый Московский кадетский корпус. Отличные способности плюс примерное поведение обеспечили ему благожелательное внимание начальства, а весёлый и общительный характер – любовь однокашников. Из наук особенно хорошо давались ему математика и химия, ну а в свободное от учёбы время он рисовал. Так, для души – впрочем, не только: иногда на уроках рисования он поправлял картинки своих одноклассников, за что получал от тех гонорары в виде булок или ещё чего-то вкусного. Он рисовал и в 1830 году, когда стал унтер-офицером, и в 1832, когда его произвели в фельдфебели, и в 1834, когда он, уже прапорщик, был направлен в Питер, в лейб-гвардейский Финляндский полк…

Радости армейской жизни были ему не по карману, кутежи с однополчанами он не мог себе позволить. Но в полку его всё равно любили – за веселый нрав, остроумие, общительный характер. И за забавные, точные рисунки, которыми он охотно развлекал своих товарищей. Он рисовал однокашников и сослуживцев, набрасывал сцены полковой жизни и карикатуры… И в конце концов понял, что это у него  серьёзно – через несколько лет службы в полку Федотов начал параллельно заниматься на вечерних уроках рисования в Академии художеств.

В то время из всех портретов ему почему-то особенно хорошо удавалось лицо великого князя Михаила Павловича – настолько хорошо, что эти его работы даже покупали продавцы картин и эстампов. Ну а сам великий князь увидел себя на федотовской акварели «Встреча великого князя», написанной в 1837 году после визита Михаила Павловича в полк – гвардейцы князя обожали, устроили ему овацию, вот Федотов и вдохновился. Акварель князю понравилась настолько, что он одарил художника перстнем с бриллиантом – чем, по словам художника, «окончательно припечаталось в его душе артистическое самолюбие». 

Он тут же начал писать «Освящение знамён в Зимнем дворце, обновлённом после пожара» и поспешил показать неоконченную картину князю. А князь показал её Николаю Павловичу. Император, видимо, полагавший, что из Федотова выйдет отличный художник-баталист, повелел  «предоставить рисующему офицеру добровольное право оставить службу и посвятить себя живописи с содержанием по 100 руб. ассигнациями в месяц».

Павел Андреевич долго не решался воспользоваться императорским дозволением – в таланте своем он был не так уж уверен, так что оставить военную карьеру и уйти в неизвестность ему было страшновато. 

В те годы он и сам мечтал стать баталистом, а бытовые сценки рисовал так, себя развлечь и товарищей позабавить.  И так продолжалось до тех пор, пока его работы не попались на глаза баснописцу Крылову: гениальный, ленивый, неповоротливый старец дал себе труд написать никому не известному офицеру письмо, убеждавшее того бросить «солдатиков и лошадок» и отдаться своему настоящему призванию – «изображению народного быта». И в конце концов в 1844 году Федотов всё же подал в отставку, уволившись из армии в чине капитана и пытаясь выжить на пожалованное ему содержание. 

Да, государь распорядился выдавать ему по сто рублей в месяц, что выглядит очень неплохо. Но ведь эти сто рублей были ассигнациями! А если переводить в серебряные рубли, получалось меньше тридцати –  на эти деньги Федотову надо было жить самому, помогать окончательно обнищавшей семье, покупать кисти-краски и прочее, потребное для работы, нанимать натурщиков, наконец….

Он снял дешёвую комнатку на Васильевском острове и ел спартанские обеды из кухмистерской, по-братски деля унылую трапезу со своим верным денщиком Коршуновым. В то время их ежедневный бюджет составлял всего 25 копеек на двоих – и как-то один знакомый, знавший о сложных финансовых обстоятельствах Федотова, зашёл к нему в гости и увидел на столе открытую бутылку шампанского.

– Что за роскошь? – изумился гость.

– Уничтожаю натурщиков, – ответил Федотов, показывая на два селёдочных остова и ополовиненное шампанское.

По свидетельству знакомых, «Федотов работал утром, вечером и ночью, при лампе и солнечном свете, в академии и дома, работал так, что смотреть страшно». Он не знал ни отдыха, ни развлечений, разве что позволял себе иногда немного поиграть на гитаре и что-нибудь спеть. Кутаясь от холода в надетый прямо на халат тулупчик, он рисовал бесконечные эскизы.  А ведь рисовать «правильно» он не умел, техникой не владел, привык не к классическому рисунку, а к карикатуре. Академическое начальство поначалу решило, что у Федотова вовсе нет никакого таланта: он изучал батальную живопись, и профессора требовали от него чёткости и парадности – а он так не мог и отводил душу в своей каморке, с присущим ему юмором рисуя самые обыденные вещи. 

Может, кто другой давно бы сдался, но на весёлый характер Федотова все эти невзгоды особо не влияли. Он учился  живописи маслом – и научился, причём быстро. Уже в 1846 году он написал «Свежего кавалера», или «Утро чиновника, получившего первый крест» – там человечек, одетый в жалкий халат, с папильотками в волосах, приходит в себя после пирушки и пререкается с кухаркой. Годом позже появилась «Разборчивая невеста», написанная на сюжет крыловской басни, а ещё через пару лет – знаменитый «Завтрак аристократа»… 

Его работы увидел Карл Брюллов, поначалу сомневавшийся в способностях Федотова: «Поздравляю вас, вы меня обогнали!» – картины молодого художника восхитили художника уже прославленного. И у Федотова началась счастливая полоса: Академия художеств назвала его кандидатом в академики, ему дали денежное пособие для работы над «Сватовством майора». 

…Застеснявшаяся и пытающаяся сбежать барышня в роскошном платье, ухватившая её за юбку матушка-купчиха, суетящийся отец, сваха – и заглядывающий в дверь жених, усатый майор (похожий на самого Федотова)… 

Такой вполне житейский переполох, вроде бы комичный, но на самом деле совсем невесёлый, потому что брак-то затевается явно не по любви. Ничего особенного, да только до Федотова так не рисовали. А какие типажи! И как трудно их было найти! Одного только папашу-купца, вернее, того, кто послужил для него моделью,  художник «обрабатывал» много месяцев подряд – случайно в толпе высмотрел нужное ему лицо, проследил за ним до дома, нашёл повод познакомиться и потом чуть ли не год уговаривал его попозировать. И тот в конце концов согласился, хоть и считал живопись занятием не просто малопочтенным, но ещё и греховным. 

Эта картина вместе со «Свежим кавалером» и «Разборчивой невестой» была показана на выставке, и публика была в восторге – ещё бы, ничего подобного у нас ещё не видывали: кусочки реальной жизни, написанные с юмором, да ещё и с подтекстом!

А Федотов стал академиком, да и денег у него прибавилось – в дополнение к пенсии было велено отпускать ему по 300 рублей в год из суммы, ассигнуемой Кабинетом Его Величества на поощрение достойных художников. Это было очень кстати – его семья впала в настоящую нищету, и художник помчался в Москву, чтобы устроить их дела. Родная Москва приняла его с распростертыми объятьями – здесь устроили его выставку, его самого и его работы приняли вполне восторженно…

Он вернулся в Петербург здоровым, счастливым и полным радужных надежд. Казалось, жизнь наконец-то начала налаживаться – пришла известность, немного отступили вечные финансовые беды… К сожалению, насладиться плодами многолетних трудов Федотову было не суждено: внезапно отношение к его творчеству изменилось. То есть не внезапно, конечно, – просто в стране начали закручивать гайки, спасибо Французской революции 1848 года. 

Федотов сотрудничал с «Современником», а журнал закрыли. Литографии с его картин были запрещены, многие заказы аннулированы. Мало того – имя Федотова фигурировало на следствии по делу петрашевцев, ведь он был с некоторыми из них хорошо знаком. А критики вдруг увидели в его картинах не добродушный юмор, а злость и сатирическую насмешку – так, журнал «Москвитянин» опубликовал статью некоего профессора Леонтьева, считавшего живопись Федотова настолько злобной, что ей нет места в христианском обществе…

И всё же он продолжал работать и работал лихорадочно быстро, словно старался побольше успеть. В 1851– 52 годах писал картину «Вдовушка», чей сюжет взял из жизни своей овдовевшей сестры. В это же время работал над картиной «Анкор, ещё анкор!» и «Игроками», а чтобы заработать, делал портреты и копии своих же картин. И иногда получал за это неплохие деньги – но тратил их на какие-то пустяки, с деньгами он явно не умел обращаться. Не привык, наверное…

Всю жизнь, несмотря ни на что, Федотов был человеком весьма радостным, весёлым, общительным, остроумным.  И трудолюбивым – видимо, слишком:  ночные занятия живописью подорвали его здоровье, начались головные боли, стали болеть глаза, ухудшилось зрение, и он вдруг как-то состарился. Да и характер его изменился – Федотов стал задумчивым, раздражительным, молчаливым. Он словно вдруг поломался, стал другим, неузнаваемым. И вот весной 1852 года в Академию сообщили, что при полицейской части содержится сумасшедший, который говорит, что он – художник Федотов…

Стараниями друзей Федотова положили в частную лечебницу для душевнобольных, а государь пожаловал на его содержание 500 рублей – но лечение не помогало. Наверное, в минуты просветления его угнетала мысль о том, что ради искусства он отказался от военной карьеры, финансового благополучия и даже от любви. Когда-то он признавался своему другу: «Меня не станет на две жизни, на две задачи, на две любви к женщине и к искусству… Нет, чтобы идти и идти прямо, я должен оставаться одиноким зевакой до конца дней моих».

А ведь у него была практически невеста – кокетливая Юлия, племянница мецената Тарновского, девушка славная, да к тому же ещё и богатая. Но от мыслей о браке Павел Андреевич отказался. И что же, все жертвы были напрасны?   

Иногда болезнь ненадолго отступала – Федотов становился почти прежним, хотел видеть своих друзей. Но друзья не баловали его посещениями – это так понятно, трудно быть рядом с сумасшедшим, страшно смотреть, что сделала болезнь с радостным жизнелюбивым человеком. Так что единственное лицо, которое обычно видел рядом с собой очнувшийся художник, – это его верный денщик Коршунов… 

Его перевели в другую больницу –  «Всех скорбящих» – где он и умер. Ему было всего тридцать семь лет. Федотова похоронили на Смоленском кладбище (а в 1936 году перезахоронили в некрополе  мастеров искусств Александро-Невской лавры).

Его творческое наследие невелико: немного эскизов и рисунков, несколько картин, несколько стихотворений и басен (да-да, он ещё и стихи писал, не гениальные, но вполне хорошие). А история его жизни – это трагическая история невезучего таланта: бедность, труд, несчастная любовь, миг признания, болезнь, ранняя смерть… Всё это выглядит как клише, как сюжет мыльной оперы из жизни богемы. Про таких, как Федотов, после их смерти говорят: «Ах, если бы он пожил ещё – сколько бы всего он успел!» Так и про Пушкина говорили. Кстати,  Пушкин тоже умер в тридцать семь лет…