Сейчас население Земли говорит примерно на семи тысячах языков. Часть этих языков никогда не имела письменности, сотни уже исчезли, десятки стоят на грани исчезновения. Учёные не могут остановить этот процесс, но могут описать их и сохранить для истории. О том, что происходит с языками нашей планеты, корреспондент «Русского мира» поговорил с лингвистом, ведущим научным сотрудником Института языкознания РАН Андреем Кибриком.

– Что такое ареальная лингвистика?

– Ареальная лингвистика — это часть науки о языке, которая занимается размещением языков и языковых явлений на территории Земли, в пространстве. На континентах, на частях континентов, в ограниченных ареалах, таких, как Центральная Европа или Балтийский регион, и вплоть до самых мелких ареалов, таких, как, например, часть Калужской области. Ареальная лингвистика интересуется тем, как языки и языковые явления взаимодействуют с географической средой, на которой живут люди, народы и, в конечном счёте, сами языки.

– То есть самое простое, что вы создаёте, это географическая карта распространения языков?

– Географическая карта – один из прикладных аспектов ареальной лингвистики. Есть такое занятие как лингвистическая картография. И мой коллега Юрий Коряков непосредственно этим занимается на очень высоком уровне. Он создаёт языковые карты, на которых показывается, как те или иные языки заполняют пространство. Иногда это бывает просто – язык занимает некоторую сплошную территорию, иногда – сложно, когда язык разрывно распространён в разных местах. Бывает суперпозиция, то есть в одной местности распространены несколько языков. Всё это можно отражать на картах.

Но ареальная лингвистика занимается не только этим, она занимается и тем, как в географическом пространстве расположены и распространяются языковые явления. Ну, например, есть такое явление, как ареальные контакты между языками. Языки, которые находятся в географическом взаимодействии, влияют друг на друга. Но, конечно, не непосредственно – язык не может что-то непосредственно «излучать» на другой язык. Взаимодействие происходит в головах говорящих людей. Существует двуязычие и многоязычие, один человек может владеть двумя или несколькими языками, и это может возникать, в частности, по той причине, что этнические группы находятся рядом, и для взаимодействия с соседями людям нужно владеть двумя и более языками. В этом случае, несколько огрубляя, можно сказать, что в голове у человека начинают смешиваться структуры, характерные для разных языков, в результате какие-то явления могут переноситься из одного языка в другой. Самая простая вещь этого типа – заимствование слов.

– Насколько легко это происходит?

– Из одного языка в другой могут переходить не только слова, но и более общие модели. Это одна из центральных вещей, которыми занимается ареальная лингвистика.

Были придуманы разные понятия, описывающие такие контакты. Например, есть открытые географические зоны, где изменения происходят очень быстро, могут распространяться от языка к языку в виде волны, особенно когда это территория лишена географических преград. Например, степь. А есть географические «карманы», например, острова, побережья, ущелья в горах – в таких местах контакты между языками бывают сильно ограничены и в таких случаях языки имеют тенденцию развиваться более автономно, в меньшей степени подвергаясь влиянию других языков.

– Чем Вы занимаетесь сейчас?

– У нас в Институте языкознания есть энциклопедическое издание «Языки мира», цель которого – описать максимальное число естественных человеческих языков в рамках единого подхода, единой схемы описания. Такая схема выработана у нас достаточно давно, и мы описываем одну группу языков за другой. Иногда это семьи языков, связанные общим происхождением, иногда – ареальные группы, например, кавказские языки, описанные в рамках одного тома. И мы стараемся создать базу знаний о максимально широком числе языков, включая и их ареальные черты. Это очень большой проект, которым занимается целая группа учёных, издавая эти тома один за другим. У нас издано уже двадцать томов, в основном, по языкам Евразии, но есть ещё немножко и языков Африки, и есть небольшой заход в Северную Америку. Сейчас готовится несколько томов по языкам Китая, Юго-Восточной Азии, некоторым языкам Африки и некоторым языкам Европы.

– Ваши сотрудники, наверное, проводят много времени в командировках?

– Работа, о которой я сейчас говорю, скорее связана со сбором сведений от разных специалистов. Например, если нам нужно издать том нашей энциклопедии по языкам той или иной семьи африканских языков, то мы должны включить в поле своего зрения специалистов по языкам, связаться с ними, договориться. А интересные командировки – это, скорее, уже задача самих этих авторов, которые едут в соответствующую страну Африки и занимаются там полевой лингвистикой, то есть собирают данные по малоизученным языкам. И мы как раз сейчас готовим том по языкам так называемой семьи манде – есть такая семья языков в Западной Африке. Во главе этой работы стоит замечательный лингвист Валентин Выдрин, он специалист по полевым исследованиям языков этой группы. Вот люди его группы беспрерывно ездят в западноафриканские страны: Кот-д'Ивуар, Гвинею, Мали и другие.

– Насколько глубоким должно быть погружение в язык? Как в известном лингвистическом анекдоте: «Сколько человек в средней догонской семье? Ответ: пять – муж, жена, двое детей и французский лингвист».

– Да, шутка довольно давняя, я слышал её в таком варианте: «Типичная семья индейцев Северной Америки – муж, жена, двое детей и антрополог». Но демографическая ситуация в разных частях Земли очень разная. Есть очень маленькие этнические группы, есть большие; в разных частях Земли малые и большие – это значит разные вещи. Например, в Юго-Восточной Азии, где в целом плотность населения высокая, язык, на котором говорит несколько сотен тысяч человек, считается небольшим. А в Северной Америке индейские языки в целом исчезают, и там язык, на котором говорят десять или двадцать тысяч человек, – это уже очень большой язык.

Я и сам, кстати, занимаюсь полевым исследованием одного из языков на Аляске, языком так называемой атабаскской языковой семьи. Там осталось всего около пятнадцати-двадцати человек, которые на этом языке говорят. Он и всегда был очень маленьким, поскольку демография там в целом очень разреженная. Но сейчас этот язык (верхнекускоквимский) близок к исчезновению, к сожалению. И в этом случае лингвист может, как мы говорим, документировать язык — записать, сохранить для будущего, для истории. Увы, очень многие языки сейчас движутся к исчезновению, это касается языков и Америки, и России, и некоторых других частей Земли. Сейчас происходит массовая глобализация и массовое исчезновение языков в результате того, что люди переходят на другие, более социально престижные языки. Если родители решают говорить не на своём родном языке, а на каком-то более престижном, это означает, что этот язык перестаёт передаваться, и, соответственно, через семьдесят-восемьдесят лет он исчезнет.

– Что Вы чувствуете, когда приезжаете к этим людям, которых осталось 20 человек, и понимаете, что застаёте буквально последние дни этого языка?

– Да, это действительно вызывает очень сильные эмоции. За последний год из этих двадцати умерло около шести человек. И уход каждого человека — это очень сильный удар для целой этнической группы. Люди этого маленького народа понимают, как они становятся беднее с каждым таким случаем. И вот буквально две-три недели назад ушёл из жизни мужчина – вместе с женой они, по-видимому, были последней семьёй, в которой этот язык реально использовался. Есть ещё около двадцати человек, которые помнят свой родной язык, но они не используют его, общаются с младшим поколением по-английски. Потеря каждого носителя в этой ситуации чрезвычайно заметна.

– А как эти люди, этот народ осознают этот трагический момент в своей жизни, как они это объясняют себе?

– Конечно, это обсуждается, переживается. Но всегда у людей есть много разных вещей, о которых можно подумать, в том числе повседневное выживание, экономические вопросы, общение с детьми и внуками. Я не сказал бы, что они только об этом и думают. Конечно, эта идея присутствует в сознании, о ней можно с каждым человеком поговорить, они сожалеют о том, что так происходит. Но никаких усилий, никаких попыток по возрождению этого языка не делается. В некоторых местах на Земле такие попытки предпринимают. И в Северной Америке есть такие случаи, и кельтские языки, ирландский, например. Существуют энтузиасты, которые пытаются возрождать язык путём обучения новых детей, младенцев этому языку как первому. В таком случае теоретически может произойти разворот вспять, и язык, который катился к исчезновению, вдруг начнёт получать новых носителей. Радует, что такие случаи есть. Но их очень мало. Это требует колоссальной самоотверженности и сосредоточенности, что не всегда получается.

– Есть ли хоть один язык, который действительно удалось спасти и который больше не стоит на грани исчезновения?

– Классический пример – это иврит, который был мертвым языком, а сохранялся у религиозных евреев в качестве только культового в течение ряда столетий. А потом в результате трагических событий, которые устроили в Европе немецкие нацисты, была массово поддержана идея возрождения этнического языка евреев. Заново возродившись, иврит в Израиле сейчас является разговорным языком нескольких миллионов человек.

– Но это пришло через такую трагедию, через миллионы смертей.

– Да, к сожалению, именно на таком фоне это произошло. Но история в этом смысле сурова. Других случаев, столь же ярких, насколько я знаю, нет. Ирландский язык – ещё одна из известных попыток возобновить передачу языка из поколения в поколение.

– Действует ли среди языков мира некий механизм, схожий с дарвиновской Теорией естественного отбора?

– Такое сравнение часто проводится. Существуют общие механизмы развития живого, язык не является исключением. Как и биологические виды, языки являются высоко адаптивными системами, они приспосабливаются к условиям своего существования. Например, когда людям около пяти тысяч лет назад пришло в голову, что звучащую речь можно записывать при помощи графических знаков, возникли системы письменных языков, довольно сильно отличающихся от устной речи. А когда совсем недавно возникла среда общения в интернете, система языков, бытующих в этой среде, гибко приспособилась к новым условиям. Ещё одно сходство языков и видов состоит в том, что и те, и другие могут исчезать, когда у них не получается приспособиться к меняющимся обстоятельствам. Люди сейчас сильно озабочены сохранением некоторых биологических видов, но пока не очень осознают проблему исчезновения целых языков. Если в начале XXI века языков имеется около семи тысяч, то к концу века, по мнению многих специалистов, может остаться лишь половина от этого числа.

– Как Вы думаете, какова тенденция? Идёт ли всё к появлению универсального языка?

– Число языков будет уменьшаться, но до универсального языка дело не дойдёт. Постепенно набирает силу мнение, что разнообразие лучше, чем однообразие. Человечество, можно надеяться, начнёт предпринимать усилия для того, чтобы сохранить хотя бы относительно «сильные» языки, если уж невозможно сохранить всё. В конечном счёте, это будет решением самих этнических групп, пользующихся языками, – хотят они такого сохранения или же предпочитают ассимилироваться.