О позитивных сдвигах в русском языке, о том, почему язык меняется медленно и почему вновь выгодно говорить грамотно и на хорошем русском языке, в интервью порталу «Русский мир» рассказывает заведующий кафедрой русского языка Российского университета дружбы народов (РУДН) Виктор Шаклеин.

— Виктор Михайлович, Вы соавтор нашумевшей в начале нулевых годов книги «Не говори шершавым языком». С тех пор насколько язык публичных людей, анализу речей которых посвящена книга, стал «причёсаннее»? Или остался шершавым?

— Остаётся, но… перемены к лучшему очевидны. «Не говори шершавым языком» — это анализ публичной культуры речи девяностых годов. На мой взгляд, за пятнадцать, может, чуть больше, почти за двадцать лет в публичном речевом пространстве всё-таки произошли позитивные изменения. Появился спрос на культуру речи. Публичные люди — политики, журналисты, шоу-бизнес — хотят быть понятыми и услышанными, а потому стараются говорить грамотно.

— Тогда «Не говори шершавым языком» — дело прошлое?

— Вряд ли. Книга «Не говори шершавым языком» была задумана для изучения того, как говорят отечественные общественные деятели, осуществляя свои профессиональные функции. В итоге она вылилась в социологию ошибок — изучение того, как соотносятся речевые неудачи говорящих с их профессией и социальным статусом. Так мы выяснили, что речевое поведение многих представителей российской элиты является отклоняющимся от нормы, девиантным. Нормально — это когда бомжи ругаются матом и когда политики говорят на литературном языке. И ненормально, когда образованные люди, в частности политики, публично выражаются, прибегая к сниженной лексике. Столь же ненормально, когда журналисты употребляют в своих материалах грубо-просторечную и тем более матерную лексику. Разве сегодня этого нет? Меньше, но есть, что свидетельствует не просто о невысоком уровне образования многих ньюсмейкеров, но о повреждённости их нравственного чутья. Не вдаваясь в обсуждение профессиональной компетентности людей, их речевые ошибки, которые нами зафиксированы в книге, идут от дефицита общей культуры, что сказывается на качестве принимаемых этими людьми решений.

— Тогда в чём суть перемен нулевых годов, которые, по Вашему мнению, заметны?

— А русский язык не меняется так быстро, как принято считать. Изменения на уровне грамматики, фонетики всегда идут очень медленно. Это закон развития русского языка. Подвижна лексика, когда появляются новые слова. С ними меняется культура речи носителей языка. Сегодня нередко можно услышать, что культура речи оставляет желать лучшего. Безусловно. Но грамотно говорить вновь модно, и тон здесь, по моему мнению, задаёт высшее руководство страны, что его выгодно отличает от публичной культуры девяностых.

— А как же хрестоматийное «мочить в сортире» или брань депутатов Госдумы, которых их же коллеги предлагают штрафовать за ругань?

— Есть и другая тенденция: посмотрите, например, на ежегодные пресс-конференции президента Путина. Это же интеллектуальный, языковой и культурологический ринг. Его спичи не только разбирают на цитаты, но и ту же методику и приёмы полемики воспроизводят в дальнейшем другие политики. А засилье жаргона, в том числе криминального… В девяностые это было как цунами. Сегодня, скорее, его наличие сигнализирует о другой серьёзной проблеме: теперь уже не морально-этического, а когнитивного плана — познавательного. Лингвистические исследования последних десятилетий за рубежом и в нашей стране показали, что метафора является не столько риторическим приёмом, сколько особой познавательной (когнитивной) моделью, с помощью которой мир и описывается, и прогнозируется. Так, активные «военные метафоры» — идеологическая война, битва за мир, передние рубежи, — характерные для советского дискурса и для западной прессы, раньше поддерживали уровень агрессивности в соответствующих странах. Они закладывали основы конфронтационного мировосприятия. А сегодня? «Террористы», «сепаратисты», «ватники», «укропы» — это же сеяние ненависти через речевое восприятие. Что всегда легче и продуктивнее делать, прибегая к жаргонам.

— А какой русский язык Вы преподаёте иностранцам в РУДН?

— Литературный. Разговорному их в большей степени, но неизбежно учит среда обитания.

В РУДН учатся студенты из 152 стран. Сначала они год по специально разработанным методикам на подготовительном факультете учат русский язык как иностранный. Потом, получив знания разговорного русского, они поступают на первый курс по выбранной специальности, где учатся, разумеется, на русском языке и с российскими студентами, параллельно продолжая занятия русским языком. Для них русский язык — инструмент: на лекциях — обучения и культуры, на улице — жизни и постижения уже уровня уличной культуры и среды мегаполиса. И вот тут должен заметить, что в соответствии с новыми образовательными стандартами количество учебных часов по русскому языку сокращено. То есть роль улицы в освоении современного русского языка автоматически выросла.

— Наверное, это хорошо: на практике те, кто закончит РУДН, у себя в странах потом будут преподавать живой современный русский язык?

— К сожалению, как показывает практика, чаще они не преподают русский язык у себя на родине, а работают переводчиками. Этот труд лучше оплачивается. И потом, многие из них вовсе не филологи. Сегодня специальность «русский язык как иностранный» получают тридцать студентов. Все остальные учатся по всему спектру специальностей — от юриста до инженера, но — на русском языке. Что, на самом деле, важно. Вернувшись в свои страны, выпускники РУДН, как правило, не только сохраняют навыки разговорной речи на русском языке. Они становятся послами культурного влияния России в мире.

— Если сравнивать уровень владения русским языком иностранцев, пишущих на русском языке, и отечественных СМИ, Вы, как правило, последовательно встаёте на защиту иностранцев. Почему?

— Картина, разумеется, намного сложнее. Проблема молодых российских журналистов в том, что они часто стремятся к стилизации письма, не усвоив или не овладев азами письменного русского языка. Критику же в адрес наших соотечественников, пишущих из-за рубежа, или журналистов из стран СНГ, которые работают в русскоязычных изданиях, я часто разделяю, но встаю на их защиту по простой причине. Да, в их речи, в том числе и письменной, встречаются ошибки, в частности с точки зрения структуры предложений. Но это не столько их вина, сколько принципы «беглого» современного образования и мышления. Всё просто: количество учебных часов, отводимых на русский язык в их странах, неуклонно сокращается. Поэтому надо беречь и пестовать тех зарубежных журналистов, которые, несмотря ни на что, сохраняют верность русскому слову.