Золотой век русской литературы традиционно отсчитывается от Грибоедова до Льва Толстого. И не мною подмечено, что оба писателя могли бы быть детьми одной матери. Александр Сергеевич Грибоедов (рождённый, так же как и Пушкин, Лермонтов, Цветаева, Высоцкий и многие иные, в Первопрестольной) среди этих детей по возрасту — первый. И более чем кто-либо он заслуживает прозвище московского сфинкса, в чём-то похожего на того, что уже тридцать пять веков возлежит у боящихся времени пирамид, — и по громадности фигуры своей, и по количеству предлагаемых потомству загадок.

Только литератор такого масштаба мог завершить целый жанр русской литературы — комедию в стихах. Кто назовёт что-то хотя бы отдалённо напоминающее её? Итальянцы издавна пишут название главного труда Данте с прописной буквы — la Commedia. «Горе от ума» вполне заслуживает схожей участи.

А загадки Грибоедова начинаются хотя бы с того, что до сих пор точно неизвестен год его рождения. Хотя дата — 4 января по старому стилю, 15-го по новому — известна и вполне достоверна. А год 1795-й считается общепринятой датой — Сергей Дмитриев, автор последней, совсем недавно вышедшей биографии Грибоедова, подтверждает её. Родители Грибоедова, что любопытно, носили одну и ту же фамилию, происходя из смоленской и владимирской ветвей рода.

Пушкиноведы гордятся тем, что из всех тех дней, что прожил Александр Сергеевич, им в точности неизвестны только пять. Или семь. А уж о пресловутом донжуанском списке «нашего всего» и вспоминать не хочется... О сердечных же склонностях Грибоедова до женитьбы на Нине Чавчавадзе не известно практически ничего.

Эффектная история с четверной дуэлью хорошо известна, а что кроме? Сам Грибоедов лишь буквально клочками, отдельными фразами упомянул, что была в его жизни несчастная любовь — «испортила мне полжизни», «черней угля выгорел». Кто она? Видимо, это не будет известно уже никогда.

Потому как сам автор «Горя от ума» о своей исторической репутации, похоже, не радел совсем и его мало волновало, что подумают о нём потомки. Среди которых были и вполне сопоставимые с ним по масштабу люди. «Жизнь Грибоедова была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств». Это пишет — уже после тегеранской трагедии — Пушкин; хотя отношения двух Александров Сергеевичей никогда простыми не были. И ничем иным, кроме самой обыкновенной и самой искренней зависти, некоторые отзывы Пушкина о «Горе от ума» (хотя бы об отсутствии ума у Чацкого) не объяснить. Но Пушкин в итоге поднялся выше мелких чувств и страстишек. 

Дотошными исследователями с помощью документов давно доказано, что встречу на армянском перевале («Что вы везёте?» — «Грибоеда».) Пушкин попросту придумал. Но это как раз тот редкий случай, когда «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». Пушкин словно предвидел, что реальный облик Грибоедова с каждым годом, с каждым десятилетием всё более — подобно какому-нибудь кавказскому пику — будет окутываться туманом забвения и смутных догадок.

«Неласковый человек с лицом холодным и тонким ядовитого насмешника и скептика... „Горе от ума“ — гениальнейшая русская драма, но... родилась она в мозгу петербургского чиновника с лермонтовской желчью и злостью в душе и с лицом неподвижным...» Это написал не кто-нибудь, а Александр Блок. А вот характеристика, данная Грибоедову Василием Розановым: «Конечно, Грибоедов был гениальный словесник; как словесник он был, может быть, даже гениальнее Пушкина. Но было бы просто странно говорить об его уме или сердце... Он был только мелкий чиновник своего министерства, и размеров души он вообще никаких не имел».

И не стоит тут винить только корифеев Серебряного века — мало у кого из русских писателей судьба архива была столь печальной, как у Грибоедова. Сначала перед арестом — предупреждённый Ермоловым — он сжёг его в Тифлисе сам. Потом — уже после смерти Грибоедова — многие его рукописи сгорели вместе с домом его вдовы, Нины Чавчавадзе. И, наконец, огонь — ещё в позапрошлом веке — уничтожил то из оставшегося, что успел собрать его верный поклонник Дмитрий Смирнов.

Но неспроста именно Грибоедов считается подлинным отцом русского самиздата. Булгарин пишет о том, что в России ходило до сорока тысяч (!) рукописных копий запрещённой к печати и представлению комедии Грибоедова, скрытыми цитатами из которой была переполнена тогдашняя печать.

Насчёт сорока тысяч Фаддей Венедиктович явно хватил через край, но тенденция схвачена верно. А декабристские «рукописные типографии»? Офицеры по очереди читали «Горе от ума» вслух, а десятки благодарных и внимательных слушателей записывали произносимое. Неспроста тут вспоминается классическая диссидентская песня о том, что «Эрика берёт четыре копии».

Куда как достойнее сожаления совсем иное. В школе Грибоедова по-прежнему изучают исключительно как поэта, автора всё того же «Горя от ума». Всё раз и навсегда разложено по полочкам: образ Чацкого, образ Софьи, фамусовское общество и прочее. Хотя я бы рассказывал юному поколению и о «мыслителях», объявлявших главным героем комедии... буфетчика Петрушу. Как говорил по схожему поводу покойный Владимир Яковлевич Лакшин, литературоведение — это такая наука, в которой можно доказать абсолютно всё что угодно.

Поэт — это всего лишь одна из многих ипостасей Грибоедова. Вальс, им сочинённый, на слуху у всех. Сохранившийся в архиве Паскевича грибоедовский проект Российской закавказской компании, которая имела бы право самостоятельно объявлять войны и торговать с заграницей, обнаруживает в нём незаурядного — это как минимум! — политика и дипломата.

Отправься Грибоедов с миссией не в Персию, а, как первоначально предполагалось, в Северо-Американские Соединённые Штаты, кто знает, до каких высот взлетела бы его дипломатическая карьера? И — тоже возможно — лучшей книгой об Америке была бы его книга, а не записки французского аристократа де Токвиля... Хотя сам Грибоедов к своим дарованиям относился не без иронии. «У кого много талантов, у того нет ни одного настоящего», — как-то сказал он. 

Самым настоящим, между прочим, был его талант патриота — как ни странно это звучит. Грибоедов ничуть не заблуждался ни в отношении правившего в России режима, ни в отношении «ста прапорщиков, желавших переменить Россию» (хотя среди этих «ста» у него было немало друзей), умея чётко отделять Отечество от государственной системы. Но ни Грибоедову, сначала арестованному, а потом обласканному новым царём, ни без боязни глядевшему тогда вперёд «в надежде славы и добра» Пушкину, увы, не дано было знать, сколь мрачной и холодной окажется осень его царствования.

«Мы ленивы и нелюбопытны»... Если бы не многолетние труды подвижника из села Хмелита Виктора Кулакова, добровольно перебравшегося из Москвы в смоленскую глубинку, в России до сих пор не было бы ни одного музея Грибоедова.

Москве же, его родине, впору устыдиться более всех. Есть, конечно, памятник у Чистых прудов — но не более того. Тайно, под покровом ночи был уничтожен знаменитый «дом Фамусова» на Пушкинской площади. Подлинный особняк на Новинском бульваре, 17, в котором жил автор «Горя от ума», был под предлогом улучшения автомобильного движения у посольства США сломан в начале 1970-х, а потом «воссоздан» на другом месте, став одним из первых столичных новоделов. Улице Грибоедова в начале 1990-х вернули историческое название, а увековечить великого соотечественника в новых районах — как, например, это произошло с Лермонтовым — до сих пор всё как-то руки не доходят.