Вообще-то Марина Львовна, заведующая сектором кросс-культурной психологии и этологии человека в Институте этнологии и антропологии РАН, многие годы изучает примитивные племена Восточной Африки. А проект, посвящённый «русским жёнам», возник относительно недавно. И был поддержан фондом «Русский мир».

— В последние десять лет мы с моей группой изучаем в Танзании охотников-собирателей, — рассказывает Бутовская о том, как появился замысел проекта. — Во время своей работы мы постоянно пересекаемся с русскими. Это вполне естественно, потому что всегда нужна какая-то помощь и необходимы люди, которые могут дать адекватные советы. У нас возникла идея, что хорошо было бы провести исследование, которое освещало бы судьбу и условия их адаптации — мы это называем социально-психологической адаптацией. Не только в Танзании, но и в других странах Восточной Африки. Потому что и культура, и ментальные особенности, конкретные для условий конкретной страны, играют большую роль. Суть проекта заключается в том, чтобы объяснить, почему часть этих русских там хорошо закрепилась и адаптировалась, а другие потерпели фиаско и либо вернулись, либо едва сводят концы с концами. В подавляющем большинстве случаев речь идёт о женщинах, которые вступали в браки с африканцами. В итоге у нас получился веер различных ситуаций. Страны разные, возможности в этих странах тоже разные, однако мы сейчас приходим к тому, что, независимо от этого, есть люди, которые могут адаптироваться и наперекор всему бывают счастливы и успешны. Другие же, казалось бы, приезжают на всё готовое, с хорошим стартовым багажом, но в результате всё время недовольны и постоянно попадают в неприятности. Почему так происходит и от чего это зависит, мы и постарались выяснить.

— В Танзании, Уганде, Руанде, Замбии (кстати, мне очень понравилась Замбия в этом плане), Эфиопии и Кении. То есть в основном в странах Восточной Африки плюс Замбия, потому что она территориально считается уже Южной Африкой. Но так или иначе все эти государства имеют свою специфику. Я бы объединила все эти страны, за исключением, может быть, Эфиопии, потому что все они между собой сходны.

— Это уместный вопрос. Дело в том, что в разных странах количество таких людей сильно варьируется. Связано это с тем, по какому пути развития шла каждая из этих стран в то время, когда, соответственно, посылала сюда своих студентов учиться. Потому что из некоторых государств люди массово ехали ещё до, а также после перестройки, а из других практически никогда не приезжали. Скажем, из капиталистических стран студентов было очень мало, как, например, из Кении.

Или же это определялось установками конкретной семьи: если они были социалистами или коммунистами и хотели, чтобы их дети учились в Советском Союзе.

А были страны, считавшиеся демократическими или социалистическими, какими в своё время были Мозамбик, Сомали, Эфиопия, которая и продолжает, собственно, оставаться таковой, хотя сейчас там совершенно другие политические установки. Танзания, с переменным успехом Уганда и Руанда, Конго, Экваториальная Гвинея, Бурунди или Мали. Вот оттуда студенты приезжали массово.

Ещё одна деталь, которая сильно влияет на количество этих женщин, которые туда попадают, — это религиозные традиции, потому что если это были христиане, то вероятность того, что семья мужа будет согласна на брак с женщиной из бывшего Советского Союза или России, выше, чем в мусульманских семьях, где сыну невесту выбирают заранее.

— Я бы не сказала, что активно. Просто потому что поток африканцев в Россию сократился. Но такие примеры есть.

— Те, кто едет сейчас, имеют хоть какое-то представление о том, куда они направляются: есть Интернет, по телевизору показывают, как живут в этих странах. Раньше такого широкого доступа к информации не было. Сейчас они более подготовлены, а с другой стороны, и уровень жизни в Африке за эти годы вырос. В той же Танзании женщина уже вряд ли будет жить в хижине с земляным полом. Пусть это будет и небогатый домик, но там хотя бы будут электричество и другие удобства.

— Страны очень сильно отличаются. Очень сильно варьируется ситуация в зависимости от того, в какую семью попадает эта женщина. Так что никаких общих моделей там нет, есть несколько вариантов развития сюжета. 

Нам самим, антропологам, это интересно: как формируется современная семья при смешанных браках. Успешность брака отнюдь не является стопроцентно зависимой от того, будет ли эта семья устроена на европейский лад или нет. Это гораздо более сложная ситуация. Мы не просто констатируем, например, что очень многие браки распадаются, потому что между африканской, субсахарной культурой и российской культурой дистанция огромного размера. Моё исследование детализирует: почему распадаются и почему браки сохраняются.

— Надо сказать, что привязанность к русской культуре не является отрицанием культуры местной. Тут важен баланс, и лучше всего отношения складываются в тех семьях, которым удаётся его найти. И дети в таких браках оказываются, если угодно, богаче духовно. Потому что в равной степени причастны к обеим культурам.

Но, как правило, это культурный шок. Многие говорят: «Как я ни готовилась к тому, что здесь будет тяжело, всё оказалось ещё хуже». Тем не менее, если и муж, и его семья поддерживают женщину и ведут себя адекватно, шок очень быстро проходит.

— Конечно. Это чудесный климат. Или новый дом с прислугой, который купили молодожёнам состоятельные родители. А в принципе, в Африке большой дом, машина, прислуга — атрибуты среднего класса. И, как правило, всё это у них будет. Моё исследование как раз и показывает: положительные психологические установки, которые в первую очередь связаны с чертами личности человека, способствуют тому, что он легче переживает трудности и легче адаптируется в новых условиях.

— В своих интервью мы пытаемся детально анализировать истории жизни. Женщины бывают разные. У кого-то высшее образование, у кого-то среднее. Но, как правило, всё-таки высшее. Очень часто они приезжают туда без языка. Но дальше они начинают активно его изучать, и многие буквально за два-три года уж если не осваивают местный язык, допустим, суахили или амхарский, то по крайней мере английский. И что дальше? Обладая языком и хорошим образованием — какие бы сказки сейчас ни рассказывали про развал образования в России, это не вполне соответствует истине — они, как правило, без труда устраиваются на работу.

Всё зависит от того, куда едет женщина и с какой установкой. Если мужчина либо скрывает, может быть, сознательно, куда он её отвезёт, либо он думает, что ей это не важно, — вот в этих ситуациях возникают самые большие проблемы.

Если же мужчина заранее предупреждает, в какие условия попадёт женщина и оказывает жене поддержку, — такие браки бывают очень успешны.

Вот ситуация: они приезжают и поселяются, к примеру, в хижине с глинобитным полом, где полно комаров, вообще никакой связи, электричества нет — представляете, какая разница с жизнью в России или Советском Союзе? А муж, предположим, он инженер, получает копейки. И языка она, по сути, не знает. Что ей делать? Она начинает подрабатывать, занимается какой-то надомной работой. Например, шьёт, хотя это совсем не её уровень. Постепенно она выучивает язык и устраивается, к примеру, в начальную школу преподавать математику, английский язык или русский. Потом она становится преподавателем старших классов, затем директором школы. Больше зарабатывает и муж. Естественно, они живут уже не в глинобитном доме, у них есть машина, служанки, их дети получили хорошее образование.

Если бы он её не предупредил, для неё это было бы слишком сильным шоком, и она подумала бы, что её просто обманули и бросили. В этих условиях брак, скорее, разрушился бы. Но этого не происходит, и таких браков по любви много.

Бывает, что семьи распадаются. Это происходит вследствие, например, семейного насилия. Иногда муж находит себе вторую, местную жену, потому что в этих странах мужчины часто полигамны. Хотя это и запрещено официально, но существует обычай. Часто даже по традиционному праву вторая жена имеет право на половину имущества после смерти супруга. Кто-то это готов терпеть, другие — нет.

Были случаи совсем тяжёлые — когда женщина терпела полное фиаско. Муж её бросал, и она оказывалась без средств, работы и с детьми в чужой среде, да ещё не очень хорошо зная язык. И дальше во многих случаях срабатывала система поддержки соотечественников. Русские, которые там жили и лучше устроены, начинали ей помогать. Это очень типично. Русские там (я имею в виду русскоязычных) — точно диаспора: они между собой связаны, поддерживают отношения, друг другу помогают. И общаются они не потому, что, скажем, работают вместе, а потому, что они русские.

— Ситуации бывают разные. Часто родственники мужа уже готовы к появлению девушки из России. Может быть, сын даже привозил её и знакомил с родителями. Или же они сами приезжали в Россию и уже знакомы и с ней, и с её родителями. Очень распространён вариант, когда жених или муж — сам метис, его мать была русской. Она спит и видит, чтобы её невестка тоже была из России. А ещё много браков, когда оба супруга учились у нас и они с детства много рассказывали о стране своему ребёнку. В Эфиопии очень много таких пар. Они любят Россию. Их сын, приезжая сюда, уже внутренне готов к тому, чтобы выбрать себе русскую девушку. Естественно, в этих семьях хорошие отношения.

Есть ситуации, когда жене сложно найти общий язык с родителями. Часто об этом её заранее предупреждает её избранник, но он готов ради неё дистанцироваться от родственников. Такие пары тоже есть, но менее счастливыми от этого они не становятся. Тут очень важны правильные установки.

— Многие женщины, приезжая в Африку, сразу позиционируют себя как русских. Они не собираются отказываться от родной культуры. Их дети знают о своей родне в России, постоянно общаются с родственниками в России, с бабушками и дедушками по скайпу.

Очень часто эти браки как раз ориентированы на связи с Россией, и родители хотят, чтобы дети получали образование в России. Они ходят в Русские культурные центры, приобщают своих детей к русской культуре, нанимают им русских преподавателей, чтобы дети хорошо говорили по-русски.

Так происходит не всегда. Всё зависит от установок конкретной семьи. Некоторые возвращаются, но мечтают оттуда уехать. И тогда они ищут своих родственников в Америке и Европе, получают разрешения и уезжают. Это может происходить и в бедной Эфиопии, и в весьма зажиточной по африканским меркам Кении.

Особо скажу про Эфиопию, откуда очень много выходцев училось ещё в Советском Союзе. Я вообще в восторге от этой страны. Там есть центр Россотрудничества, который ведёт большую активную работу. Они преподают русский язык, организуют различные вечера, празднуют традиционные русские праздники — от Нового года до Пасхи. При нашем посольстве, а оно в Эфиопии большое, действует школа, в которой учатся и дети от смешанных браков. Там совершенно изумительный директор, замечательная атмосфера для детей. Я даже подумала, хотя моя дочь уже взрослая, что, если бы у меня была возможность, я бы хотела, чтобы мой ребёнок учился в такой школе и в таких условиях. Вдали от родины эти дети, по-моему, лучше изучают русскую культуру, чем здесь, в России. Им смогли донести, насколько это интересно. И Пушкина они читают не для галочки, а потому, что Пушкин и вся культура, связанная с Пушкиным, — это очень интересно, и её знание просто обогащает жизнь. 

Вокруг этого центра объединяется большое количество наполовину русских, смешанных семей, туда же, в этот центр, ходят и активно поддерживают эти связи бывшие выпускники, которые считают себя частью этого мира. Это важно для них как часть культуры, которую для себя и своих детей они не считают нужным упускать, а наоборот, полагают, что это надо развивать, пропагандировать, усиливать.

Бывает, что даже не только дети, а внуки продолжают себя числить русскими, хорошо знают русский язык и русскую культуру и поддерживают эти связи. Это такая непрекращающаяся связь с Россией. С моей точки зрения, это идеально для идеи Русского мира.

— Вопрос в том, насколько человек, уезжая, видит, что русский язык и русская культура для него важны. И насколько он ищет общества людей, которые тоже принадлежат к этой культуре. Потому что есть люди — и есть стратегии, — которые, уезжая из России, не хотят иметь ничего общего ни с Россией, ни с русской культурой, ни даже с теми, кто вообще приезжает из этой страны.

Для тех людей, которые не забывают своих предков, не рвут связи, во многих случаях это оказывается очень полезно — и для карьеры, и для их повседневной жизни. Потому что они чувствуют себя комфортно. В некоторых случаях людям кажется, что быть русским — это плохо, у тебя сразу низкий статус. А здесь это не так, во многих случаях они рады и с гордостью заявляют, что они русские. Наоборот, это повышает их общественное положение. Например, некоторые дети, несмотря на то, что они метисы, числятся в школе русскими. Вопрос в том, скрывать это или не скрывать.

— Знаете, в Кении не очень престижно. Ну не то чтобы это уж совсем плохо, но, конечно, лучше быть англичанином или немцем, поэтому в Кении большинство родителей не хотят, чтобы их дети имели дело с русской культурой.

— Там они всегда были сильны. Уровень жизни значительно выше. Зарплата в среднем выше, чем в России, намного. Но и требования большие. Впрочем, это не значит, что абсолютно все в Кении так себя ведут.

У нас там есть несколько семей — это уже третье поколение, которое хорошо знает русский язык и считает, что их успешная адаптация частично зависела или объясняется тем, что они воспитывали детей в русской традиции. И вот это долготерпение, понимание того, что существуют некие мультикультурные установки, что люди все разные и что нужно поддерживать связи с Россией, — они им помогли. Многие из них сейчас, например, имеют какой-то совместный бизнес с Россией. И если в Кению приезжают бизнесмены, то они пытаются какие-то связи устанавливать через них. Такие люди есть, и это очень здорово.

— Русские очень хорошо устраиваются в Эфиопии. Там очень ценится наше образование, и больше всего студентов приезжает оттуда. Русские жёны иногда открывают совместные небольшие фирмочки, медицинские клиники. В Танзании сейчас появились сложности у тех, кто имеет российский диплом. Не все хотят их брать, поэтому наблюдается отток желающих ехать учиться в нашу страну. Если раньше оттуда приезжало 300–400 человек в год по государственным квотам, потом был спад до 25–30 человек. Сейчас, по-моему, этот поток восстанавливается, и цифра достигла 200–250 человек. Из Руанды и Уганды тоже сейчас стали ехать, достаточно много приезжает из Замбии. Отчасти это ещё и следствие государственной политики, потому что замбийское государство благоприятствовало контактам с русскими. Благодаря медным разработкам там есть русские бизнесмены, обосновалась большая русская диаспора врачей, преподавателей вузов. Русские там востребованы.

— Мы специально не изучали этот вопрос. Например, в Кении есть российский бизнес, связанный с большими поставками медицинского оборудования. Это именно россияне, с российским паспортом.

А вообще, это могут быть какие-то фирмы, поставляющие компьютерное оборудование, это могут быть частные клиники. Мы видели это в Эфиопии, Кении, отчасти в Танзании.

Сейчас, мне кажется, появилась тенденция к увеличению количества русских бизнесменов и специалистов, которые едут в этот регион на постоянную работу. И то, как поведут себя их дети, зависит от активности того же самого фонда «Русский мир». Потому что если родители отдают их в международную школу, то для продолжения образования они вполне могут предпочесть Англию или Францию. А значит, в Россию они, возможно, не вернутся.

И это касается не только детей россиян, но всех, кого можно отнести к Русскому миру в этих странах. Я считаю, что в Африке, при определённых условиях и определённых усилиях, количество людей, которые поедут учиться в Россию, а, стало быть, потом будут поддерживать связь с Россией, с русской культурой, может быть в разы увеличено. Поэтому ставить вопрос, как он ставится сейчас: раз есть большая русская диаспора, ну, скажем, триста тысяч человек, то в неё и надо вкладывать все усилия и средства, — не совсем правильно.

— Например, в той же самой Танзании нет кабинета русского языка. Я бы его там открыла, потому что там есть потребности. Там очень много людей ещё готовы отправлять своих детей учиться в Россию. Но существует две проблемы. Во-первых, смысл имеет отправлять на учёбу тех, кто уже обладает базовыми знаниями. А во-вторых, это местная коррупция. Сейчас все квоты отданы на откуп их Министерству образования. То есть ни наше посольство, ни какие-то иные российские организации не имеют к этому отношения. Само министерство решало, кто едет, а кто нет — за взятки. А кто едет в Россию? Сюда не едут самые богатые. Едут те, кто такие взятки дать не может. В результате русские квоты просто не выбираются. Это парадокс, потому что люди хотят здесь учиться, министерство вовремя не отдаёт все их документы российской стороне для оформления. Что получается? Наши чиновники говорят: мы тогда будем сокращать квоты, потому что и те, что существуют, не выбираются. В Африке-де интереса к нам нет. А на самом деле он есть, но это вопрос переговоров.

А вот в Замбии не отдали на откуп отбор студентов местному министерству, и поэтому количество студентов оттуда сейчас увеличивается. Там видят перспективы развития бизнеса с Россией, и специалисты с русским языком будут там востребованы.

Я везде это пишу и, где можно, это озвучиваю: нельзя говорить, что Африка больше не в сфере интересов России. Это всё время звучит, а главное — ведь это неправда. Мало того, что африканские правительства обижаются. Ну вот зачем родители будут посылать ребёнка учиться в Россию, если эта страна заявляет, что Африка не в её сфере интересов?

Более того, сейчас вся Чёрная Африка уже под контролем Китая. Это произошло за десять лет.

— Центры Конфуция там уже есть и в маленьких городках. Причём китайцы следуют своей стратегии: не светиться, никаких политических обещаний не давать. Это такой культурный прозелитизм: сначала африканские дети ходят в построенные на их средства школы и учат китайский язык. Разумеется, бесплатно. А потом им говорят, что у них есть перспективы: те, кто освоит китайский язык, затем смогут поехать за счёт китайской стороны на учёбу в Китай. И это не десять человек, и не сто человек, и не тысяча. Сейчас туда едут уже десятки тысяч. Таких людей накапливается всё больше. Сейчас, например, совместные китайско-танзанийские фирмы растут как грибы. И это происходит во всех странах региона.

Как следствие, меняется и отношение: на смену подозрительному или индифферентному отношению приходит абсолютно положительный образ. В результате друзей Китая там всё больше и больше, а друзей России всё меньше. О России там уже мало что знают, хотя многие помнят ещё Советский Союз.

Мне кажется, эту ситуацию надо исправлять. Это стоит не больших денег, но больших перспектив. Потому что это сфера просто изумительных экономических возможностей.